Гогенцоллерны

Ликвидацией культуркампфа Бисмарк оттолкнул от себя либералов и сблизился с консерваторами. Вторым его шагом по этому же пути явилась борьба с социалистами. К концу 70-х годов социализм в Германии вырос в довольно внушительную силу, и Бисмарк был этим не

на шутку напуган. Пока социал-демократы были не опасны, Бисмарк вел с ними игру и даже пользовался ими для борьбы против тех, в ком видел в то время действительную опасность. Но уже в 70-х годах он своим чутьем практического политика понял, какую угрозу любезным его сердцу началам таит в себе социализм и стал подвергать преследованиям социалистов, не делая различий ни лассальянцев, ни марксистов. Пока он дружил с либералами и был во вражде с консерваторами, у него не было возможности вести особенно энергичную борьбу против социалистов. Разрыв с национал-либералами в 1878 г. развязал ему руки, и теперь он мог дать волю своим настроениям прусского юнкера. Два покушения на жизнь императора значительно облегчили Бисмарку его дело. Бисмарк постарался использовать эти покушения для того, чтобы запугать общество призраком социалистической опасности, и со свойственным ему искусством достиг цели. На выборах 1878 г. число голосов, поданных за прогрессистов, национал-либералов и социал-демократов, значительно сократилось и эти голоса были отданы теперь правым. В новом рейхстаге правые обладали внушительным количеством голосов (115) и вместе с центром (94 голоса) представляли уже очень значительную силу. Бисмарк немедленно учел это обстоятельство и внес в рейхстаг драконовский законопроект против социалистов. Национал-либералы, которые также были напуганы покушениями на императора, голосовали за законопроект, и он был принят 19 октября 1878 г. По этому закону союзы и собрания, «преследующие социал-демократические и коммунистические цели», подлежали запрещению; пра-

Глава V

вительству предоставлялось право объявлять в местностях, в которых «общественная безопасность особенно подвергается угрозе», малое осадное положение; социалистические газеты и типографии закрывались. Теперь на социалистов посыпались тяжелые кары. В Берлине, позднее в Гамбурге и Лейпциге было введено малое осадное положение. Вожди социал-демократической партии подверглись высылке или тюремному заключению, почти все социалистические газеты были закрыты; тысячами уничтожались издания с социалистическим оттенком, сотнями закрывались союзы и собрания. Открытая деятельность социалистической партии после этого прекратилась, социал-демократические газеты стали издаваться за границей. Но социал-демократическое движение не было задавлено, и число голосов, подаваемых на выборах в рейхстаге за социал-демократов, продолжало расти (за исключением выборов 1881 г.). -

Бисмарк и не надеялся задавить социалистическое движение в Германии одними только полицейскими мерами. Он не был похож на шаблонных бюрократов и понимал, что немецкий социализм имеет слишком глубокие корни, чтобы задавить его одними репрессиями. На выручку пришла школа катедер-социалистов, которые в противоположность манчестерцам доказывали, что государство в своих собственных интересах должно вмешаться в борьбу между трудом и капиталом в защиту первого и законодательным путем гарантировать интересы рабочих. Во главе этой школы стояли крупнейшие политико-экономисты Германии (Шмол-лер, Вагнер, Шефле, Брентано, Гельди др.), и Бисмарк оказался их понятливым учеником. В объяснительной записке, которая была приложена к законопроекту страхования от несчастных случаев (1881 г.), говорилось, что цель разумной политики должна заключаться в том, чтобы «внушить неимущим классам... тот взгляд, что государство — учреждение не только необходимое, но и творящее добро» и что положительная задача государства заключается в «укреплении благосостояния всех его членов, и особенно слабых и нуждающихся в помощи». В тронной речи, которую Бисмарк сочинил для Вильгельма в том же 1881 г., было также определенно заявлено, что «исцеления общественных зол следует домогаться не одним подавлением крайностей социал-демократии, но также и путем положительного содействия благосостоянию рабочих». Такие заявления обязывали к очень многому. Но когда дело дошло до практического осуществления заявленных принципов, то обычная энергия покинула Бисмарка и он не пошел дальше нескольких робких и незначительных начинаний. Причина этого заключалась в том, что Бисмарк вступил на путь социальной политики недобровольно, а под давлением обстоятельств, из боязни роста социал-демократического движения. Он больше всего думал о том, как бы ограничиться минимальными уступками, которые вызвали бы у рабочих благодарность по отношению к государству, не избавляя их в то же время от условий приниженного существования, не внушая им преувеличенных понятий об их силе и достоинстве и не поднимая их правового самосознания. Настоящая демократия никогда не могла вызвать в душе Бисмарка искренних симпатий, и если он протягивал им теперь одну руку помощи, то рабочие не могли забыть, что в другой его руке лежал камень в виде исключительных мер против социал-демократов. При таких условиях его политика защиты труда не могла ни вызвать доверия в среде рабочих, ни принести значительных результатов в смысле улучшения их экономического благосостояния. У него и мысли не являлось гарантировать пролетариату отсутствие безработицы, несмотря на то, что в годы кризисов безработица являлась одним из самых тяжелых зол для пролетариата; он упорно не хотел согласиться на обязательное установление праздничного отдыха для рабочих. «Запрещение работы по воскресеньям, — заявлял он, — ив субботу после обеда... на практике натолкнется на столь многие препятствия и повлечет за собою столь существенное вмешательство в свободу каждого отдельного лица, что может a priori считаться невыполнимым». Он противился также установлению десятичасового рабочего дня и запрещению ночных работ для женщин и детей; он не был согласен также и с необходимостью обязательного посещения школы детьми и подростками, занятыми в производстве. Даже и институт обязательной фабричной инспекции вызывал его неодобрение. «Я считаю заблуждением думать, — писал он, — что затруднения между работодателями и рабочими можно разрешить созданием нового класса чиновников, который носит в себе все зародыши бюрократических злоупотреблений». О-н, конечно, всеми силами противился превращению рабочего вопроса из вопроса о желудке (Magenfrage) в вопрос о культуре (Kulturfrage). Меры, которые могли бы поднять культурный уровень рабочих, он считал выходящими за пределы рабочего вопроса. «Борьба работодателей и рабочих, — писал он, —вращается, главным образом, вокруг высоты участия каждой стороны в доходе и размере труда, которого можно требовать от рабочего...»

Еще до того, как Бисмарк вступил в новую эру своего социально-политического мировоззрения, в 1877 г. социал-демократы представили в рейхстаг довольно широкий законопроект об улучшении участи рабочих (десятичасовой рабочий день, учреждение примирительных камер и промышленных судов, установление обязательной фабричной инспекции, свободы профессиональных организаций); в следующем году под влиянием этихтре-бованиий была запрещена truck-system, усилена ответственность за нарушение контракта и принято в принципе обязательное введение фабричной инспекции, что на практике свелось к назначению всего 30 правительственных инспекторов. Бисмарк скрепя сердце соглашался и на это; он предпочитал ограничить дело помощи рабочим введением обязательного страхования на случай болезни, увечья, старости и неспособности к труду17. В институте обязательного страхования подчеркивалась забота государства о рабочих и в то же время помощь давалась в таком виде, что от нее никак нельзя было ожидать подъема культурного сознания рабочих. Поэтому мысль об обязательном страховании рабочих вполне удовлетворяла Бисмарка, и на проведении ее в жизнь он сосредоточил все свои усилия. Для облегчения задачи Бисмарк создал в 1880 г. для Пруссии особый народно-

17

Мысли о страховании на случай безработицы, как слишком социалистической, Бисмарк тщательно избегал.