Михаил Романов

Началось дознание. Хворостинину припомнили то, что он, будучи назначен против ногайцев, стал просить, чтобы его послали на литовский рубеж для участия в посольском съезде. Зная польские симпатии Хворостинина, власти увидели в его просьбе «к измене шатость» — намерение отъехать в Литву. Наказание стало неизбежным.

Власти предъявили князю следующие обвинения: «учал приставать к польским и латинским попам и полякам и в вере с ними соединился». Дознались, что Хворостинин водит дружбу с неким поляком. Князь Семен Шаховской назвал его имя. Пагубное влияние на Хворостинина будто бы оказал поляк Заблоцкий.

Обвинения опирались на шаткие улики. Друг князя Заблоцкий незадолго до того сменил веру и стал православным человеком.

Хворостинин считал себя ученым богословом и не прочь был вступить в спор с кем угодно, включая судей. Когда речь зашла о почитании икон, укорял еретика Филарет, «сам еси сказал, что образы римское письмо почитал еси с греческим письмом с образы заодин». Князь сделал и другие важные признания. «Сам ты, — значилось в грамоте патриарха, — во многих таких непристойных своих делах вину свою объявил».

Главная «непристойность» касалась христианского догмата о воскресении из мертвых.

Каким путем пришел Хворостинин к еретическим взглядам и каковы были его аргументы, в точности неизвестно. Полагают, что Хворостинин был знаком с воззрениями польских ариан. Согласно этим воззрениям, из мертвых воскреснут одни души, без участия тела.

Ересь Хворостинина была свидетельством его критического умонастроения, вольнодумства.

В 1623 году князь был сослан «под начало» в Кирйлло-Белозерский монастырь. Ему строго-настрого запретили покидать стены монастыря и принимать у себя в келье кого бы то ни было. Приставленный к узнику «добрый» и «житьем крепкий» инок должен был следить, чтобы у того «без келейного правила не было ни одного дни» и чтобы князь не пропускал ни одного богослужения.

Старцы строго встретили Хворостинина, но со временем изменили свое отношение к нему. Возможно, они познакомились с его трактатом «Изложение на еретики». Проза в этом трактате чередовалась с силлабическими виршами. Отстаивая «учение Господне» — православие, Хворостинин яростно обличал католиков и протестантов, включая Лютера, Кальвина, Сервета, Чеховича и Будного.

Власти монастыря допустили Хворостинина к исповеди и причастию, за что патриарх Филарет сделал им выговор. В ноябре 1623 года Филарет прислал в обитель «учительный свиток» — «о восстании мертвых — поучение от Божественных писаний Ивану Хворостинину». Монастырские власти должны были огласить свиток на соборе в присутствии узника, после чего потребовать, чтобы он торжественно отрекся от своего заблуждения — сомнений в догмате о воскресении мертвых.

На соборе вольнодумец был «в вере истязан и дал на себя в том обещанье и клятву» не отступать от истинной веры и в воскресение мертвых верить. Свое обязательство он скрепил подписью.

Филарет был удовлетворен, и в январе 1624 года узник был освобожден из монастыря. В особой грамоте царь Михаил и патриарх Филарет объявляли князю полное прощение и повелевали ему «видети свои государские очи и быти во дворянех по прежнему». Князь Иван был доволен вернуться на службу в Государев двор. Но здоровье его было подорвано, и ему следовало позаботиться о душе. Раскаявшийся вольнодумец постригся в монахи и принял имя Иосиф. После смерти в феврале 1625 года он был погребен в Троице-Сергиевом монастыре.

От природы Хворостинин был одарен хорошими способностями. Его сочинения свидетельствуют о том, что он обладал литературным даром. Кроме того, он был поэтом и слагал довольно свободно «вирши». Видимо, он получил некоторое образование. Во всяком случае, он кичился своим знанием Священного Писания. Его приятель князь Семен Шаховской, который сам был литератором, так описал свои прения с Хворостининым о Шестом церковном соборе: «укорял мя еси вчерашнего дня в дому своем, величаяся в рабех своих и превозношася многим велеречием и гордя-ся, реку, фарисейски, мняся превыше всех человек учением Божественных догмат превзыти. Наше же убожество грубо и несмысленно нарековал еси и отнюдь чюжа учению священ-наго и отцепреданного писания, и за малое мое некое речение препирахся еси гневно и люте свирепствова». Хворостинин отрицал, что Шестой собор был вселенским. Но Шаховского поразили не аргументы Хворостинина, а его безмерное самомнение и грубые нападки на собеседника.

Князь Иван считал, что превосходит в богословии всех, и укорял Шаховского за невежество, за незнание сочинений отцов церкви. Не он один, утверждал Шаховской, пострадал от высокоумия Хворостинина: «из млада обыкох еси в тако-ве велехвальне обычае быти». Иностранцы, наблюдавшие за князем Иваном в дни его молодости, осуждали поведение надменного и все себе позволяющего мальчишки. На пиру во дворце Лжедмитрия I его любимец Хворостинин обращал на себя общее внимание своей гордыней и тщеславием, по нескольку раз переодевал кафтанчики, исполнял две должности — кравчего и чашника.

Самомнение князя было замечено также и Филаретом. В послании к кирилловским монахам патриарх укорял Хворо-стинина в таких выражениях: он «в разуме себе в версту не поставил никого».

Таким был писатель-еретик, отвергавший московскую старину и писавший о своих соотечественниках, что они «сеют землю рожью, а живут все ложью»; «все люд глупой, жити не с кем». Хворостинин имел в виду в первую очередь людей «себе в версту», правящий круг, знать. Даже Котоши-хин признавал, что в царской думе есть люди умные и способные. Князь Иван это отрицал. Что касается народа, отношение к нему подверглось испытанию в годы Смуты. Склонность народа к бунту, легковерие и готовность биться за самозванцев вселили страх в боярские души. Рассуждения о «глупом люде» отразили эти настроения.

Яркой фигурой в приказном мире был дьяк Иван Тарасович Грамотин-Курбатов. Будучи направлен с великими послами под Смоленск, Грамотин предал Филарета и начал служить королю «прежде всех». За это он получил титул печатника и думного дьяка. Царь Владислав пожаловал ему крупную волость в поместье. В Москве дьяк сблизился с поляками и помогал пану Гонсевскому в войне с москвичами. В конце 1612 года дьяк сопровождал Сигизмунда III в походе на Москву и убеждал русских принять на трон Владислава. Позже Грамотин был вновь принят на царскую службу, а к 1618 году ему вернули чин думного дьяка и поручили управлять Посольским приказом. На свадьбе царя Михаила с Долгоруковой в 1624 году Грамотин играл роль распорядителя — «чины урежал» и списки держал.

Исаак Масса писал, что Грамотин «похож на немецкого уроженца, умен и рассудителен во всем и многому научился у поляков и пруссаков». Дьяк выделялся не только редкими способностями, но и упрямством. В 1626 году его отставили от дел из-за того, что, будучи у государева дела, он «указу не слушал, делал их государские дела без их государского указу, самоволством, и их, государей, своим самоволством и упрямством прогневил». Видимо, Грамотин не послушал патриарха, чем и вызвал его гнев. В опале его отправили в Алатырь. Опала была следствием каких-то распрей в царской семье. 1 октября 1633 года Филарет умер, а через четыре дня Грамотина велено было вернуть из ссылки, очевидно, по распоряжению царя Михаила. Дьяку вернули думный чин, произвели в печатники и поставили во главе Посольского приказа. Иноземцы называли его канцлером. По завещанию душеприказчиками канцлера были правитель князь Иван Черкасский и Василий Стрешнев, родня царя Михаила.

Грамотин принадлежал к числу ревностных подражателей «польскому манеру». Он выучил польский язык и усвоил немецкие обычаи.

Смута привела к наплыву иноземцев в стольный город. Запад настойчиво вторгался на Святую Русь. Менялись внешние приметы. Следуя иноземным модам, некоторые из москвичей отказывались от московских обычаев в пользу иноземных. В печатном Служебнике 1647 года можно обнаружить гневные строки по поводу брадобрития: «сею ересию не токмо простии, но и самодержавнии объяти быша». На старинных портретах из всех самодержцев один Годунов изображен без бороды.