Страница 60 из 94
Этого можно было ожидать, вздохнул Канарис. С самого начала войны Риббентроп пытался втянуть в нее и Кремль. Советского военного атташе в Берлине постоянно знакомили со свежими сводками с фронтов. Канарис не сомневался, что Сталин нанесет удар по Польше, как только ее армия будет окончательно разбита.
И все же известие огорчило его. Теперь, наверное, мечтам его украинских союзников уже не сбыться. Сталин помог Гитлеру сделать выбор: Польша делится на две части. Для украинцев же это будет «национальным бедствием огромнейшего масштаба». Теперь адмиралу придется приноравливаться к новым обстоятельствам: подготовку к восстанию прекратить и помочь всем желающим украинцам бежать от Советов на Запад.
Самых нетерпеливых и воинственных лидеров
ОУН пришлось вызвать в Берлин и указать на бесполезность сопротивления.
19 сентября Канарис, Пикенброк, Лахоузен и Ярый едут в Лемберг, чтобы на месте посмотреть, что еще можно сделать для украинских беженцев.
Невесел был их путь по Галиции. Мимо брели толпы беженцев, маршировали немецкие колонны, горели деревни. Польской армии, как и Польского государства, уже не существовало. На следующий день после советского вторжения и кабинет министров Польши, и верховное главнокомандование бежали в Румынию. Остатки армии еще беспорядочно защищались. Стойко оборонялась Варшава. Теперь вся мощь немецких захватчиков обрушилась на нее.
В Лемберге Канарис выслушивал доклады своих агентов. Мало кто из украинцев хотел дожидаться Красной Армии; большинство надеялось попасть на Запад, к немцам. Канарис поручил устроить лагеря для переселенцев. В Кракове разместится штаб, что займется их судьбой. Сам же адмирал спешил на восток, в передовые немецкие части, которые вот-вот встретятся с красноармейцами.
# * #
Там его ждали плохие новости. Между двумя армиями уже начинались стычки. 20 сентября в районе Лемберга завязалась столь яростная перестрелка, что командование вермахта было вынуждено отвести свои войска назад — к демаркационной линии, которую еще в конце августа прочертили по карте Польши Молотов и Риббентроп. Линия раздела пролегла по Ниссе, Нареву, Висле и Сану.
Гроскурт бушевал: отступление вермахта напоминает бегство. «Немецкая кровь помогла русским и большевизму без труда продвинуться вперед». Кана-рис с удивлением наблюдал, как фюрер делает красным одну уступку за другой. 23 сентября Гитлер приказал помешать бегству украинцев на немецкую территорию, а абверу запретил помогать оуновцам.
25 сентября Сталин предложил Гитлеру уточнить линию раздела Польши. Риббентроп снова поехал в Москву, и 29 сентября был подписан новый пакт — договор о дружбе и границах. В обмен на некоторые районы Польши Германия подарила Советам Литву: она стала их зоной влияния, им разрешили разместить здесь свои войска. Одновременно Сталин позволил немцам, проживавшим в Советском Союзе, уехать на историческую родину.
* * *
«День позора»,— промолвил начальник штаба Гальдер, услышав условия нового договора. Мрачен был и Канарис. Его пророчества начали сбываться. Честолюбивые дилетанты, дорвавшиеся до власти, не считаясь ни с Богом, ни с историей, по одной своей прихоти кромсали карту Европы.
Каждая буква нового договора была противна убеждениям Вильгельма Канариса. Рейх заключал в свои объятия цитадель коммунизма, на веки вечные он рассорился со всей Европой, и быть ему за это придатком огромной Азиатской России, а Гитлеру — сатрапом кремлевского царя.
В самом рейхе теперь воспрянут социалисты. Всюду будет наступать «коричневый большевизм». Национал-большевики, подручные Гитлера и Сталина, примутся искоренять все возвышенное, аристократичное. Чернь жаждет равенства и радуется дружбе двух диктаторов.
Так думал не только адмирал.
«Пробудились аппетиты русских, они поглощают новые земли и побережья, и Германия, спеша им помочь, окончательно и бесповоротно становится заклятым врагом Англии, — писал друг Канариса, Лидиг, — взамен же она будет форпостом великой азиатской державы СССР, большевистской окраиной Азии в Европе».
# * *
В эти дни Канарис бежит от высот кабинетной политики в Польшу, на фронт. Всюду он видит одну и ту же зловещую картину: нищета, хаос, смерть воцарились в стране. Когда адмирал увидел пылающую Варшаву, на глаза навернулись слезы. «Ужасно! Отвечать за это придется детям наших детей!»
Его боль обостряли и личные несчастья. 17 сентября он узнал, что обер-лейтенант Рольф Бук, сын его сестры Анны, пал под Радомом. 2 сентября потерял своего сына, Генриха, Вейцзекер. А потом пришло еще одно известие, потрясшее адмирала. 22 сентября в варшавском предместье при загадочных обстоятельствах погиб генерал-полковник в отставке барон Вернер фон Фрич. «Какая ужасная судьба! — бормочет Канарис. — Какое недоброе знамение!»
Чтобы хоть на время обрести душевный покой, Канарис принимается помогать беженцам. Однако такие мелочи не могут успокоить его совесть. Он знает, что способен спасти лишь немногих, в то время как вслед за военными по Польше движутся карательные отряды Гейдриха, безжалостно истребляя людей тысячами.
Тогда Канарис стал собирать обвинительный материал против карателей. В конце концов, под давлением военных Гейдриху пришлось отозвать свой самый жестокий карательный отряд — подразделение обергруппенфюрера СС Удо фон Войрша.
Впрочем, и тут Канарис оказался верен своей тактике: он редко протестовал сам, стараясь подтолкнуть к тому других. «Я обратил внимание генерал-полковника Кейтеля, — рассказывал он позднее Ла-хоузену, — на то, что в Польше запланированы массовые расстрелы и что, в частности, задумано истребить аристократов и священников. В конце концов, мир обвинит в этих действиях вермахт...»
Кейтель сказал, что данный вопрос уже решен фюрером, и шеф абвера сник. Он промямлил что-то себе под нос и ушел. После его ухода начальник генштаба удивленно спросил подполковника Николауса фон Формана, присутствовавшего при разговоре: «Что он, собственно, хотел?» танской разведки. Ему казалось, что за ним следят абверовцы, и в сентябре 1939 года, прихватив с собой 250 тысяч гульденов из кассы посольства, он переметнулся в Англию. «Канарис бы повесил меня, если б схватил», — уверял он.
Предчувствия Путлица не обманывали его. Голландия стала местом особенно активных действий абвера и СД. Здесь развернулась их схватка с британской разведкой. Эта история началась в 1937 году, когда майор абвера Иоганнес Травальо завязал контакт с немецким эмигрантом Фишером, жившим в Амстердаме. А тот, в свою очередь, был в хороших отношениях с британской спецслужбой.
Фишер относился к числу тех эмигрантов гитлеровской эпохи, что не прочь были сменить тяготы изгнания на возвращение к родным пенатам. Ради этого они горазды были пойти на сделку с тайными службами «третьего рейха». Фишер выбрал абвер. Он предложил свести абверовцев с людьми из британской спецслужбы.
В январе 1938 года майоры абвера Травальо и Дибич вместе с Фишером прибыли в амстердамский отель «Карлтон». Офицеры клеймили Гитлера, говорили, что он ведет страну к войне и что для борьбы с Гитлером им нужна помощь иностранных друзей. Недоверчивые «друзья» раздумывали полтора года. Наконец, британцы посоветовали Фишеру отыскать в Гааге фирму «Фармизан» и встретиться с Пейтоном Бестом.
Вот и капитан в отставке Бест: в цилиндре, с моноклем и зонтиком — на вид самый настоящий британский джентльмен. А еще он — шеф голландского отделения Сикрет сервис. В середине сентября 1939 года он ждет друзей Фишера в отеле «Вильгель-миния» в пограничном голландском городе Венло.
Вместе с Бестом сюда приезжает и Ричард Стивенс — майор Стивенс, начальник еще одного филиала британской разведки. Майор Травальо — простите, его зовут теперь «доктор Зольмс» — подсаживается к ним и выбалтывает планы некоторых немецких военных: они хотят поднять мятеж. Действует несколько подпольных групп. Долой диктатора!
Бест и Стивенс поражены. Им хочется немедленно встретиться с руководителями этих групп.