Страница 21 из 21
— Зачем мне ложиться, если я знаю, что в эту ночь не усну?
Я удалился в свою тесную и темную каморку, куда даже днем не проникали лучи света. С тяжелым сердцем лег я в постель, мне было жаль Пепиту, страдавшую от несчастной любви. Но к этим мыслям стали примешиваться мечты об ожидавшем меня блестящем будущем, думать о нем было приятно, и я вскоре заснул, видя перед собой образ Амаранты, который, как луч луны, озарял мою клетушку и, припоминая легенду о Диане и Эндимионе — они были изображены на одной из гравюр, висевших у нас в гостиной.
IX
Едва я открыл глаза, рой мыслей и образов, волновавших меня на накануне, снова нахлынул на меня. Я был уверен, что Амаранта мною увлечена, это предположение сводило меня с ума, в чем читатель легко убедится, когда я ознакомлю его с нелепыми, фантастическими мечтами, которым я предавался в то утро.
«Не дождусь часа, — говорил я себе, — когда смогу явиться к этой даме. Не сомневаюсь, я ей понравился. Чему тут удивляться? Мне не раз говорили, что я недурен собой. Как сказала донья Хуана, «и епископы из людей делаются». Кто знает, может, не пройдет и пяти-шести лет, как я, чего доброго, стану герцогом, графом или адмиралом, — повезло же другим, которые забрались высоко лишь потому, что попали в милость к важным особам. Будем откровенны, Габриэль. Разве тебе не приходится каждый божий день слышать о некоем господине, который прежде был бедняком, голодранцем, а теперь достиг вершин славы и богатства. И все почему? Потому что полюбился сиятельной даме. Но если это случилось с одним человеком, почему и с другим не может случиться то же самое? Правда, этот господин, как я слышал, красавчик, но и я как будто не урод, — многие мне говорили, что я им нравлюсь и что у меня взгляд какой-то особенный, любой женщине вскружит голову… Смелей, сеньор Габриэлито! Хозяйка сказала, что Амаранта — самая влиятельная дама при дворе, возможно, она даже королевской крови. О, божественная Амаранта! Как мне стать достойным тебя? Но если я и впрямь достигну высоких постов, клянусь господом и спасением своей души, — я буду самым добросовестным правителем в мире. И никто не обвинит меня, как того, другого, во всяких плутнях. Уж за это я ручалась… Дела у меня будут всегда в ажуре, а на себя я буду тратить только самое необходимое. Прежде всего я устрою так, чтобы не было бедняков, чтобы Испания не вступала снова в союз с Францией и чтобы на всех рынках нашего королевства были вывешены цены на съестное — тогда подданные смогут покупать все по дешевке. Сумеем и мы приказывать не хуже других. Со мной шутки плохи! Если мои приказы не будут исполнять, тогда, тогда… Да чего тут церемониться! Кто ослушается, тому голову долой, вот и вся недолга… Все будут по струнке ходить, узнают, что мое слово свято. С французами путаться не станем. Пусть Наполеон сам управляется со своими врагами, а мы будем делать то, что нам выгодно. И пусть он поостережется сердить меня, я человек вспыльчивый… О, если бы все так было, то-то обрадовалась бы моя бедняжка Инес, небось перестала бы мне твердить про черепаху и орла. Что говорить, Инес немного ограничена, а все же она очень хорошая, я всегда буду ее любить… Но ведь я должен любить Амаранту… А как я могу разлюбить Инес?.. Но я обязан больше всех на свете любить Амаранту… А Инес такая милая, такая добрая, такая… Но Амаранта меня пленила, околдовала, свела с ума… Но Инес… Но Амаранта…»
Так я рассуждал, паря в заоблачных высях на крыльях фантазии. Читатель, верно, уже заметил, что, вообразив себя предметом любви знатной женщины, я прежде всего размечтался о своем собственном возвышении и загорелся жаждой почестей и славы. Впоследствии я понял — в этом суть нашего испанского характера. Всегда мы были такими и пребудем вовеки.
Я поднялся, взял кошелку и отправился за покупками. Обходя рыночные лотки, покупая картошку и капусту, я думал о том, сколь неприлично и унизительно заниматься этими пошлыми делами юноше, которому суждено вскоре стать генералиссимусом морских и сухопутных войск, верховным адмиралом, министром, а может — чем черт не шутит — даже королем какого-нибудь крошечного королевства, которое перепадет ему при разделах Европы.
Но оставим на время мою персону и все ее треволнения. Сейчас я вам расскажу, что тогда говорил народ по поводу политических событий. Немало толков я слышал на рынке, да и на улицах прохожие, встречаясь, осведомлялись о новостях и выкладывали друг другу слухи, либо тут же сочиненные, либо в простоте души добросовестно повторенные. Я сам перекинулся словом-другим с несколькими знакомыми; попытаюсь изложить беспристрастно их взгляды — люди это были очень разные и по положению и по образованности, а потому их замечания могут послужить верным зеркалом общественного мнения в те дни.
Бакалейщик — наш постоянный поставщик и большой любитель посплетничать — был чрезвычайно весел и встречал всех своих клиентов шуточками.
— Какие новости в городе? — спросил я.
— О, большие новости! Французы вступили в Испанию. Как я рад! — Понизив голос, он с сияющим лицом прибавил. — Они возьмут Португалию! Я, как узнал, чуть не спятил от радости.
— Я, сударь, что-то не понимаю…
— Ах, Габриэлильо, ну откуда тебе понимать такие дела! Подойди поближе, глупыш; как ты думаешь, на что им сдалась Португалия? Ну, ясно — чтобы подарить ее Испании.
— Вот уж не думал сеньор Куакос, что королевства можно брать и дарить, как кулек мушмулы.
— Очень даже просто. Наполеон — превосходный человек. Он Испанию любит, он на все готов, чтобы нам лучше было.
— Дался вам этот Наполеон! Разве он нас любит ради наших прекрасных глаз? Просто ему это выгодно, мы даем деньги, корабли, солдат, все, что он ни пожелает, — возразил я, укрепляясь в своем решении порвать с Францией, как только стану министром.
— За что любит — это неважно. Главное, он скоро избавит нас от сеньора Годоя, который всем осточертел.
— Объясните мне, пожалуйста, что такого сделал этот господин? Почему его так ненавидят?
— И ты еще спрашиваешь?! Разве ты не слышал, что он обманщик, наглец, развратник, мошенник, интриган? Все знают, какими путями он пришел к власти, — конечно, винить следует не его, а тех, кто ему потакает. Точно известно, что он торгует должностями, да еще с каким бесстыдством! У кого жена хорошенькая или дочь девица, тому его высочество ни в чем не откажет. Но теперь он совсем обнаглел — задумал выслать королевскую семью в Америку, чтобы самому стать королем Испании… Только плохо рассчитал, голубчик! Вот уже идет к нам Наполеон, и все твои планы полетят к черту… Да, в ближайшие дни произойдут большие события! Я думаю так: Наполеон всегда был другом и почитателем нашего славного принца Астурийского, вот он и посадит его на трон. Это как пить дать. А короля Карла и его распрекрасную супругу отправят куда подальше.
На этом наша беседа закончилась. Я пошел в лавку доньи Амбросии купить по поручению хозяйки кусок шелка. Почтенная лавочница стояла за прилавком, гладя кошку и прислушиваясь к разговору двух своих покупателей — дона Анатолио, владельца писчебумажной лавки по другую сторону улицы, и аббата дона Лино Крохобора, выбиравшего себе зеленые и голубые подвязки.
— Можете не сомневаться, донья Амбросия, — говорил лавочник, — уж на этот раз мы избавимся от Колбасника.
— Видно, нашелся-таки добрый человек, — ответила донья Амбросия, — отправился во Францию да рассказал славному императору, какие мерзости творит здесь Годой. Вот он и послал сюда тьму своих солдат, чтобы прогнать мошенника.
— С вашего позволения замечу, — вмешался аббат Крохобор, отрываясь от своих подвязок, — что в высшем обществе, где мне случается бывать, совсем по-иному судят о намерениях Наполеона, нежели в народе. Наполеон послал армию не против Годоя, а в его защиту; надобно вам знать, что заключен тайный договор, — это, конечно, между нами, — решено выдворить из Португалии семейство Браганца и разделить это королевство между тремя правителями, одним из коих будет Князь Мира.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.