Страница 208 из 235
— Дальшшше, — сказала Глайт. — Не сссюда.
Я повернул направо на следующем углу и нырнул вперёд. Скоро мы подошли к другой выставке — она демонстрировала металлический лес.
— Тишшше теперь. Не спешшши, милый демоненок.
Я приостановился и исследовал деревья, яркие, тёмные, сверкающие, тусклые. Железо, алюминий, латунь — это впечатляло. Этой выставки тут не было, когда в последний раз многие годы назад я проходил этим путём. Естественно, в этом нет ничего странного. Были изменения и в других районах, через которые я проходил.
— Теперь. Зссдесь. Поверни. Вернисссь.
Я двинулся в лес.
— Возссьми правее. Высссокое дерево.
Я приостановился, когда подошёл к изогнутому стволу самого высокого дерева справа от меня.
— Это?
— Да-а-а. Преодолей его… вверх… пожшшалуйссста.
— Ты имеешь в виду залезть?
— Да-а-а.
— Ладно.
Есть в стилизованном дереве одно достоинство — или, по крайней мере, в этом стилизованном дереве — то, что дерево извивается спиралью, разбухает и перекручивается таким лихим манером, что обеспечивает хорошие поручни и уступы для ног, хоть по виду конструкции этого не скажешь. Я ухватился, подтянулся, нашёл место для ноги, снова подтянулся, оттолкнулся.
Выше. Ещё выше. Когда я был, наверное, футах в десяти над полом, я задержался.
— Эй, что мне делать теперь, раз уж я здесь? — спросил я.
— Залесссть повышшше.
— Зачем?
— Ссскоро. Ссскоро. Ты узнаешшшь.
Я затащил себя ещё на фут выше и вдруг ощутил. Это было не то чтобы потряхивание, а скорее некое напряжение. Так бывало и раньше, иногда, когда меня волокло в какое-нибудь рисковое место.
— Здесь путь наверх, — сказал я.
— Да-а-а. Я сссвернулассь вокруг ветки сссинего дерева, когда массстер отражжжений открыл его. Его убили впоссследствии.
— Он должен вести к чему-то очень важному.
— Предполагаю. Я не сссудья… человечессских дел.
— Ты проходила туда?
— Да-а-а.
— Значит там безопасно?
— Да-а-а.
— Хорошо.
Я забрался повыше, преодолевая силу пути, пока не установил обе ноги на один уровень. Тогда я расслабился в объятиях пути и позволил ему затянуть меня.
Я вытянул обе руки на тот случай, если посадочная площадка окажется неровной. Нет, не оказалась. Пол был выложен прекрасными чёрными, серебряными, серыми и белыми плитками. Справа был геометрический узор, слева — изображение Преисподней Хаоса. Несколько мгновений мои глаза были устремлены вниз.
— Мой бог! — сказал я.
— Я права? Это важшшно? — сказала Глайт.
— Это важно, — отозвался я.
6
По всей часовне стояли свечи, многие ростом с меня и почти в обхват толщиной. Некоторые были серебряными, некоторые — серыми, несколько белых, несколько чёрных. Они стояли на разной высоте в хитром порядке на скамейках, выступах, узлах орнамента на полу. Тем не менее, основной свет давали не они. Освещение шло откуда-то сверху, и я даже предположил, что это дневное небо. Но когда я глянул вверх, чтобы прикинуть высоту свода, я увидел, что свет изливается из большой бело-голубой сферы, заключённой в тёмную металлическую сеть.
Я сделал шаг вперёд. Огонёк ближайшей свечи мигнул.
Я обратился лицом к каменному алтарю, который заполнял нишу напротив меня. Перед ним по обе стороны горели две чёрных свечи, а поменьше — серебряные — на нём. Мгновение я просто рассматривал алтарь.
— Похошшш на тебя, — заметила Глайт.
— Я думал, твои глаза не видят двумерных изображений.
— Я долгое время жила в музссее. Зссачем прятать сссвой портрет так сссекретно?
Я двинулся вперёд, взгляд — на картину.
— Это не я, — сказал я. — Это мой отец, Корвин из Эмбера.
Серебряная роза стояла в вазе перед портретом. Была она настоящей или творением искусства или магии, я сказать не мог.
А перед розой лежала Грейсвандир, на несколько дюймов вытащенная из ножен. Я почувствовал, что меч настоящий, что вариант, который носил отцовский призрак Лабиринта, был всего лишь реконструкцией.
Я протянул руку, поднял меч, вынул из ножен.
Когда я взял его, замахнулся, ударил en garde, сделал выпад, сближение — вспыхнуло ощущение силы. Ожил спикарт, центр паутины сил. Я опустил взгляд во внезапном смущении….
— И клинок отцовский, — сказал я, возвращаясь к алтарю и вкладывая меч в ножны. Расстался я с Грейсвандир очень неохотно.
Как только я вернулся, Глайт спросила:
— Это важшшно?
— Очень, — сказал я, пока путь сжимал меня и отбрасывал обратно на вершину дерева.
— Что теперь, массстер Мерлин?
— Я должен попасть на ленч к матери.
— В таком ссслучае, лучшшше бросссь меня здесссь.
— Я могу вернуть тебя в вазу.
— Нет. Я давно не уссстраивала засссад на дереве. Это будет прекрасссно.
Я вытянул руку. Глайт расплелась и утекла в мерцающие ветви.
— Удачччи, Мерлин. Посссети меня.
А я спустился с дерева, всего лишь раз зацепившись штанами, и пошёл по коридору быстрым шагом.
Два поворота спустя я подошёл к пути, ведущему в главный зал, и решил, что лучше пройду здесь. Я шнырнул в него и выскочил возле массивного очага — высокие языки пламени сплетались в косички — и медленно обернулся, обозревая необъятную комнату и пытаясь выглядеть так, будто я стою и жду здесь уже очень долго.
Кажется, наличествовала только одна персона — моя. Которая, по краткому размышлению, должна производить диковатое впечатление на фоне огня, ревущего так изящно. Я привёл в порядок рубашку, отряхнулся, пробежал расчёской по волосам. Я вёл смотр ногтям, когда опознал вспышку движения на самом верху огромной лестницы, громоздящейся по левую руку.
Вспышка явилась снежной бурей внутри десятифутовой башни. В центре её танцевали, потрескивая, молнии; льдинки позвякивали и рассыпались по лестнице; перила покрылись инеем, когда она прошла мимо. Моя мать. Кажется, она увидела меня в то же мгновение, как я увидел её, ибо она приостановилась. Затем буря свершила круг по ступеньке и начала спуск.
Спускаясь, она плавно меняла и форму, черты лица менялись почти на каждом шагу. Я начал изменение в тот миг, когда увидел её, и, по-видимому, она взялась за то же, когда увидела меня. Как только я сообразил, что происходит, я смягчил собственные потуги трансформации и отменил их хилые результаты. Я и не предполагал, что она снизойдёт до того, чтобы приноравливаться ко мне, во второй раз, здесь, на её собственных игрищах.
Перевоплощение завершилось, когда она достигла самой нижней ступени, став миловидной женщиной в чёрных брюках и красной рубашке с широкими рукавами. Она снова посмотрела на меня и улыбнулась, подошла ко мне, обняла.
Было бы бестактно утверждать, что я хотел трансформироваться, но вот забыл. Или сделать любое другое замечание на эту тему.
Она отвела меня на расстояние руки, опустила взгляд и подняла его, покачав головой.
— Ты что, спал в одежде до или сразу после исступлённых тренировок? — спросила она меня.
— Неласковое приветствие, мама, — сказал я. — Просто по пути я остановился осмотреть достопримечательности и влип в пару проблем.
— Ты потому и опоздал?
— Нет. Я опоздал, потому что зашёл на нашу галерею и задержался там дольше, чем рассчитывал. Да и не очень-то я опоздал.
Она взяла меня за руку и развернула.
— Я прощу тебя, — сказала она, увлекая меня к розово-зелёной с золотыми прожилками путевой колонне, установленной в зеркальном алькове через комнату направо.
Я чувствовал, что от меня не ждали ответа, и не ответил. Мы вошли в альков. Я с интересом ждал, проведёт она меня вокруг столба по часовой стрелке или против.
Против стрелки, выход наружу. Все страньше и страньше.
Мы отражались и переотражались с трех сторон. Такова была комната, из которой мы вывалились. И на каждом обороте, что мы делали вокруг столба, вздувался следующий зал. Я наблюдал изменения, словно в калейдоскопе, пока мать не остановила меня перед хрустальным гротом у подземного моря.