Страница 19 из 151
Результат был предсказуем: недоверие к лояльности заокеанского союзника и страх перед «большевистской угрозой» в побежденной Германии (упомянутые события начала ноября в Киле, Вильгельмсхафене, Мюнхене, а затем практически и во всех крупных центрах империи только укрепили этот страх) побудили британского премьера согласиться с доводами своего французского коллеги Жоржа Клемансо и союзного главнокомандующего маршала Фердинанда Фоша относительно необходимости «временной» оккупации хотя бы части германской территории, а именно Рейнской области.
Ранее британская сторона упорно противилась такому решению на вполне разумных основаниях: содержание крупного воинского контингента после окончания военных действий не соответствовало массовым настроениям англичан; британская армия тогда не была наемной, и все, что хотели солдаты и их родственники в Англии, — это скорейшей демобилизации. Помимо того, как аргументировал командующий британским экспедиционным корпусом генерал Дуглас Хейг, уход немецкой армии за Рейн лишь- усилит ее оборонительный потенциал; растянуть ее боевые порядки вдоль границы 1870 года было бы, с его точки зрения, оптимальным решением, ибо такую завесу союзникам было бы легче прорвать. Можно, конечно, упрекнуть Хейга в чрезмерном увлечении гипотетическими сценариями: в реальной обстановке 1918 года немецкая армия не могла бы противостоять союзникам ни при каком раскладе, но он был, безусловно, прав, когда назвал доводы Клемансо и Фоша в пользу оккупации левого берега Рейна чистой политикой (имея в виду скорее простое политиканство).
Дело в том, что французы, особенно Фош (впрочем, с молчаливой поддержкой Клемансо), уже тогда преследовали цель отторжения Рейнской области от Германии и превращения ее в формально независимое, но ориентирующееся на Францию государство. Единства в определении военных целей между союзниками не было. Для англичан самым важным была нейтрализация, а лучше всего просто ликвидация германского военно-морского флота; американцы выступали за общую демократизацию и возвращение к границам 1870 года на западе и к границам 1914 года на востоке (последнее было явным нонсенсом ввиду создания ряда новых независимых государств в регионе Восточной и Центральной Европы). После ряда острых дискуссий между тремя основными союзниками к 4 ноября была выработана общая платформа: условия перемирия, которые должны были быть предъявлены немецкой стороне, включали в себя немедленную передачу французам Эльзас-Лотарингии, союзническую оккупацию всей территории, расположенной к западу от Рейна, создание демилитаризованной зоны на правом берегу; у городов Майнц, Маннгейм и Кёльн оккупанты получали право разместить свои войска в эксклавах и но другую сторону Рейна. В общем и целом победила французская точка зрения.
И все-таки Фош допустил одну тактическую ошибку: первоначально он настаивал на том, чтобы оккупация осуществлялась объединенными контингентами союзнических войск; однако, когда Хейг категорически воспротивился принципу создания смешанного командования, французский главнокомандующий счел за благо уступить. Для каждой армии были выделены свои сектора. Кёльн с прилегающим районом достался англичанам, и это решение имело далеко идущие последствия для судьбы Рейн-ланда и не в последнюю очередь для судьбы и карьеры нашего героя.
7 ноября 1918 года условия перемирия были доведены до сведения германского правительства. Его дни, однако, были уже сочтены. В тот же самый день, 7 ноября, иод руководством молодого журналиста-радикала Курта Эйснера развернулись революционные события в Мюнхене; Бавария фактически порвала с имперским центром. 9 ноября подало в отставку и центральное правительство Макса Баденского; уходящий канцлер передал свои полномочия лидеру социал-демократов Фридриху Эберту; предусматривалось, что в ближайшее время состоятся выборы в Учредительное собрание, которое должно будет выработать новую конституцию. Вечером того же дня Вильгельм II, смирившись с неизбежным, пересек германо-голландскую границу, превратившись из императора в политического эмигранта. Кайзеровский рейх рухнул еще до того, как .был подписан акт о капитуляции Германии. На рассвете 11 ноября военные действия на Западном фронте прекратились.
Окончание долгой и изнурительной войны было встречено общим ликованием; однако если говорить о политиках, то вряд ли можно назвать хоть одного, кто был бы полностью удовлетворен ее исходом. Пожалуй, наиболее довольны были французы, но их никак не радовало то обстоятельство, что Кёльн оказался в руках англичан. Американцы думали только о том, чтобы «вернуть наших ребят домой», и поскорее. Мысль об участии в европейских делах, тем более если ради этого пришлось бы брать на себя какие-то обязательства, была им глубоко чужда. Наверное, менее всего были довольны англичане. На заседании военного кабинета 10 ноября, за день до подписания Комиьен-ского перемирия, Ллойд-Джордж мрачно заметил, что «ввести войска в Германию — это все равно что ввести их в район холерной эпидемии. Сами немцы попробовали это в России и подхватили бациллу большевизма». Уинстон Черчилль со своей стороны высказал мысль, что «нам придется, возможно, позаботиться о сохранении мощи германской армии: Германию надо поддержать как барьер против большевистской угрозы». Словом, решение о посылке контингента оккупационных войск на левый берег Рейна было принято не без сомнений. Как весьма нереалистичные были восприняты те директивы для гражданского населения оккупируемой территории, которые были разработаны в штабе Фоша. Чувство юмора редко посещало Хейга, но тут он не удержался, чтобы не сострить: «Для немца единственный способ ничего не нарушить — это не вставать с постели; да и там он может провиниться — если, к примеру, слишком громко захрапит».
Впрочем, никто в британском кабинете не имел ни малейшего представления о том, что в действительности происходит в Кёльне или каком-либо другом городе развалившейся империи. Можно предположить, что, если бы там получили более или менее объективную информацию на этот счет, сомнения только возросли бы. В самом деле, как развивались события в том же Кёльне после упомянутого выше акта провозглашения «республики»?
Никто не знал, что делать, каковы должны быть первоочередные меры, каковы последующие. На 9 ноября была назначена массовая демонстрация, но под какими лозунгами она должна проходить, к чему надо призывать народ — но этим вопросам не было никакой ясности. Опять-таки выручил Зольман со своей командой. Он убедил социал-демократов Мюльхейма (там была наиболее сильная партийная организация) принять программу из четырех пунктов: освобождение политзаключенных (обычный лозунг всех революций), немедленное отречение Гогенцоллернов, всеобщие выборы в Национальное собрание и образование всегерманской социалистической республики (последний пункт допускал, естественно, самые разные толкования, в чем и было его преимущество).
Зольман рассчитал все очень точно. Перечить безумным идеям партийных низов не было смысла. Важнее было добиться всеобщего признания того, что социальные преобразования не должны вести к анархии, что нельзя допускать социального взрыва. Это удалось: в мюльхеймской платформе подчеркивалось, что «революционное движение в Кёльнском регионе развивается без кровопролития или каких-либо нарушений общественного порядка». Между прочим, при ее обсуждении было внесено предложение о том, что надо силой открыть двери тюрем, однако оно было отвергнуто большинством. '
Что в это время делал бургомистр? Судя по всему, он еще не оставил мысли о том, что самым действенным методом сохранения законности и порядка в городе является применение военной силы. Когда к вечеру 7 ноября толпы солдат, матросов, рабочих и вообще любопытствующих, размахивая красными флагами, выкрикивая революционные лозунги, требуя ареста офицеров и т.д., заполонили центр города, Аденауэр вновь обратился к коменданту (молчаливо взяв назад свое решение не иметь с ним больше никаких дел). Сняв телефонную трубку, тот получил от бургомистра ценное указание: во дворе гимназии Святых апостолов расположена батарея нолевой артиллерии, почему бы не шарахнуть но этим бандитам?