Романовы

Однако эти достижения не означают, что у Алексея Михайловича всё получалось. Весной 1650 года вспыхнули восстания в Новгороде и Пскове. Их поводом стали закупки хлеба шведскими агентами, но гнев горожан и примкнувших к ним стрельцов был направлен прежде всего против произвола администрации и богатейших новгородских «гостей».

По инициативе Никона началась первая в нашей истории кампания по борьбе с пьянством. Во все концы Московского государства в 1652 году полетели грамоты, требовавшие ограничить часы работы кабаков и продавать не больше одной указной чарки (объёмом в три прежние чарки) в руки; «...а в Великой пост, и в Успенской, и в воскресенья во весь год вина не продавати, а в Рожественской и в Петров посты в среду и в пятки вина не продавати ж. А священнического и иноческого чину на кружечные дворы не пускать и пить им не продавать; да и всяким людем в долг, и под заклад, и в кабалы вина с кружечных дворов не продавать».

Поспешно проведённая реформа потерпела фиаско. Новая тройная чарка оказалась слишком велика — поневоле пришлось восстановить распивочную продажу, а затем сбавить цену. Сокращение кабацкой торговли вызывало протесты; доходило до того, что толпа штурмом брала кружечные дворы и начинала «питьё кабацкое лить и целовальников, волоча из изб, бить кольем и дубинами до смерти». Наконец, продавцы стали возражать против ограничений продажи: «лучшая пи-тушка» бывала по вечерам и по праздникам, а «в будние дни, государь, на кружечном дворе и человека не увидишь, днюют и ночуют на поле у работы». В марте 1659 года вышел указ: «С кружечных дворов в посты вино, и пиво, и мёд продавать по вся дни» (кроме воскресных); но и это в запрещение перестали соблюдать в условиях острого финансового кризиса.

Крах кабацкой реформы был ускорен инфляцией. Денежная реформа 1654 года ввела в оборот серебряные рубли и полтинники и медные копейки, приравненные к серебряным. Поначалу старые и новые деньги ходили наравне. Но начавшаяся война с Речью Посполитой (1654—1667) заставила выпускать всё больше медных денег: за несколько лет их начеканили на 15—20 миллионов рублей. Вскоре за рубль серебром давали от девяти рублей медью; крестьяне прекратили подвоз продуктов, и цены на хлеб на рынках взлетели в 10—40 раз. Правительство выдавало жалованье медью, но при этом требовало платить налоги, пошлины и штрафы серебром.

Сбор с горожан чрезвычайного налога («пятой деньги») стал последней каплей, переполнившей чашу народного терпения. 25 июля 1662 года в Москве неизвестные расклеили «письма», обвинявшие царского тестя боярина Илью Милославского, его родственников и крупнейшего «гостя»-купца Василия Шорина в «измене» — подделке денег. Несколько тысяч москвичей двинулись в Коломенское, летнюю резиденцию царя Алексея Михайловича, и потребовали выдачи «изменников».

Застигнутый врасплох государь вышел к народу и обещал, что «в том деле учинит сыск и указ». «И те люди говорили царю и держали его за платье за пуговицы: “чему де верить?” И царь обещался им Богом и дал им на своём слове руку, и один человек ис тех людей с царём бил по рукам». Каково было самодержавному государю терпеть такое от своих «холопей»? Алексею Михайловичу всё же удалось уговорить возмущённых людей, и они двинулись было обратно. Но вскоре явилась новая толпа и потребовала: «...будет он добром им тех бояр не отдаст, и они у него учнут имать сами». Однако подоспели три стрелецких полка и у стен дворца началась бойня — погибли и утонули в Москве-реке около девятисот человек. Еще 18 «бунтовщиков» после следствия были казнены, а 400 семей отправились в Сибирь — но медные деньги были отменены.

«Тишайший» царь превратился из богомольца в воина. Летом 1655 года из занятой русскими войсками столицы Литвы Алексей Михайлович отправил домой письмо: «Надеяся на отца нашего... Никона... пойдем к Оршаве (Варшаве. — И. К.)», а патриарх благословил государя именоваться «великим князем Литовским». Окрылённый успехом царь, не завершив победоносную войну, начал новую — со Швецией (1656—1658), в ходе которой русские войска безуспешно пытались овладеть Ригой — важнейшим портом на Балтике.

Но военное счастье оказалось переменчивым — царская армия не смогла взять Ригу. Речь Посполитая сумела собрать силы и перейти в наступление, а на Украине после смерти гетмана Богдана Хмельницкого началась борьба сторонников и противников Москвы. В битвах при Полонке и Чуднове (1660) русские войска потерпели поражение: там полегли лучшие силы поместной конницы, а главнокомандующий В. В. Шереметев оказался в татарском плену. Вслед за тем московская армия оставила почти всю Белоруссию. Местная шляхта и мещане не горели желанием быть подданными русского царя — различие между московскими и литовскими порядками было уже слишком велико. На Украине же полыхала гражданская война — «Руина», одновременно действовали два, а то и три гетмана с разной политической ориентацией.

Война с Польшей закончилась «вничью»: Андрусовское перемирие (1667) разделило Украину по Днепру на польскую и российскую.

С Никоном Алексей Михайлович справился, но подчинить церковь в то время ещё не удалось; более того, царь пошёл на уступки: освободил духовенство от светского суда. Взамен оно внесло свой вклад в сакрализацию царской власти: Алексея Михайловича в церковных службах при жизни называли «святым» и поминали вместе со всем его родом. Роду же не очень везло: к 1670 году скончались трое царских сыновей, в том числе уже объявленный наследником Алексей Алексеевич; двое оставшихся — Фёдор и Иван — были слабы здоровьем.

То здесь, то там звучали отголоски Смуты — появлялись самозванцы и «возмутители», объявлявшие Алексея Михайловича происходящим «не от прямого царского корени». Непочтительные подданные в подпитии могли, как смоленский мещанин Мишка Шершов, заявить: «Есть де и на великого государя виселица». В Молдавии объявился новый «сын» умершего бездетным Василия Шуйского — на самом деле московский подьячий Тимофей Акиндинов. За «многое воровство» (растрату 200 рублей казённых денег) он попал под следствие: «стоял он на правеже на Москве, и били его палкою по ногам, и он, того правежу не стерпя, зжог дом свой и жену свою и збежал». Оскорблённый подьячий, по словам приятеля, «назвался государ-ским сыном Шуйским... потому что он звездочётные книги читал и острономейского учения держался... и та де прелесть на такое дело его и привела». Из Молдавии он перебрался в Турцию и принял ислам, затем попал в Рим и стал католиком, но нигде не нашёл поддержки. Акиндинов отбыл в Швецию, там стал лютеранином и колесил по Европе, пока в 1653 году власти Голштинии не выдали его России. После допросов мнимый сын неудачливого царя Василия был четвертован.

Были и самозванцы другого типа — можно сказать, выходцы из народа. Их поведение отражало особые представления крестьян о роли и значении царской власти. Когда реальная политика расходилась с этими представлениями, то воспринималась как искажение царской воли злыми боярами. Тогда и возникала тень «истинного» государя. Так, в августе 1670 года во время восстания Степана Разина перед атаманом предстал человек, назвавшийся государевым сыном Алексеем (на самом деле царевич незадолго до того умер).

Скорее всего, атаман потребовал от «Алексея Алексеевича» доказательств его «подлинности» — и получил их. Даже после ареста Степан Тимофеевич по дороге в Москву надеялся, что будет говорить с самим государем. Кто был загадочный «царевич», до сих пор неизвестно — материалы следствия не сохранились...

Другой лжесын Алексея Михайловича, «царевич Симеон», родился простым крестьянским парнем Семёном Ивановым сыном Воробьём. После скитаний по украинско-русскому по-рубежью он вступил в разбойничью шайку атамана Ивана Миусского, в 1673 году двинулся с ней в Запорожскую Сечь и по дороге «открылся»: объявил спутникам, что перед ними «царевич Симеон Алексеевич», и показал «царские знаки» нателе — «знамя видением царского венца».

Прибыв на Сечь, герой попал под опеку легендарного кошевого атамана Ивана Серко (Сирка). Может, тот и не поверил самозванцу, но решил подержать его у себя и дал знать о нём гетману Ивану Самойловичу. Гетман передал сведения в Москву, и оттуда на Сечь помчались царские посланцы — требовать выдачи самозванца. Вольные казаки убеждали их поклониться «государичу», но москали стояли насмерть. Когда послов с Сечи задержали в Москве, «козацтво» пожертвовало «царевичем». В августе 1674 года Семёна под стражей привезли в Москву. Теперь уже он пытался выдать себя за сына польского магната Иеремии Вишневецкого, но на пытке не стал упорствовать и рассказал правду. Большего и не требовалось — его четвертовали на Красной площади.