Романовы

Сопротивление проекту освобождения крестьян с землёй было отчаянным: на великого князя Константина писали доносы, Милютина вызывали на дуэль. Дело постоянно требовало высочайшего внимания: всякий раз, когда Александр II ослаблял свой нажим, реформа тормозилась. По свидетельству П. А. Валуева, монарх «с гневом, ударив по столу, сказал, что не позволит министрам противодействовать исполнению утверждённых им постановлений по крестьянскому делу». Но и царский кулак не всегда помогал — приходилось действовать уговорами: великий князь ездил в секретный (с 1858 года — Главный) комитет уламывать его членов.

Сторонники реформ опирались не только на теоретические аргументы. В 1859 году был проведён эксперимент — в полтавском имении царской тётки великой княгини Елены Павловны 15 тысяч крестьян освобождены с землёй.

Для подготовки проекта закона был создан специальный межведомственный орган — Редакционные комиссии, включавшие чиновников, экспертов (учёных, статистиков, экономистов, помещиков-практиков) из губернских комитетов. Протоколы заседаний и труды комиссий публиковались и рассылались по губерниям для получения замечаний. Результатом стал общий проект с различными вариантами реформы для разных регионов. Сопротивление же не ослабевало; противники реформы предлагали даже созвать представителей от «земли», чтобы ограничить царский «произвол».

Затем проект вновь обсуждался в Главном комитете и Государственном совете. Большинство совета было против, но Александр II 19 февраля 1861 года подписал его. Накануне четыре батальона пехоты и шесть эскадронов кавалерии были подтянуты к Зимнему дворцу, царь ночевал в другом крыле здания, а у подъезда наготове стояла карета на случай, если бы пришлось спасаться бегством. Государь боялся реакции и «своих», и крестьян: закон от 19 февраля был обнародован только через две недели, во время Великого поста, когда народ отошёл от масленичных гуляний. Этот день царь назвал самым счастливым днём в своей жизни.

Движущей силой этой и других реформ стали образованные и дальновидные чиновники, сумевшие придать процессу их подготовки гласность и участие общественности, что и сделало крестьянскую «эмансипацию» возможной. Однако она состоялась не так, как желали помещики (свобода без земли), и не так, как мечтали крестьяне. Её условия отвечали интересам самой монархии: помещики получали за отчуждаемую у них землю деньги от государства, а крестьяне должны были основную часть выкупа за землю (до 75—80 процентов) выплачивать не помещикам, а государству, которое получило с них намного больше, чем потратило само, поскольку выкупной платёж рассматривался как «ссуда» крестьянину, взыскиваемая по шесть процентов в год в течение сорока девяти лет. Наконец, проводили реформу государственные органы: губернские по крестьянским делам присутствия и Главный комитет об устройстве сельского состояния — верховная инстанция для решения споров крестьян с помещиками.

Третье отделение отмечало в 1859 году только 90 случаев «неповиновения» в барских имениях; число их увеличилось в 1861-м — но не до, а после реформы и было выражением недовольства крестьян её условиями. Но большинство крестьян встретили манифест на удивление спокойно:

«В первое воскресенье прочли манифест в церкви. Стечение народа было больше обыкновенного. Слушали чтение внимательно, но никакого особенного движения я не заметил. Вышли с такими же выражениями на лицах, как и всегда, только след какой-то заботы был виден у некоторых: “Как оно там, тово, сказано!” Крестьянские девушки острили, крича парням: “Эй вы, государевы!” Ни одного лишнего стакана вина не было выпито, ни одной пьяной штуки не выкинуто, чем обыкновенно мужичьё выражает свою радость.

Тут скоро прислали Положения. Особенного любопытства узнать их содержание я также не заметил. Крестьяне плохо понимают эти законы. Им разослали Положения в деревни, читали в правлении, делали всё, что нужно для обнародования. Надобно было посмотреть, как они их слушали. Сначала свежее любопытство, но прочтётся страница, другая — любопытство это гаснет; потом является сонливость; они начинают потеть и уходят мало-помалу: “что будет, дескать, то уж беспременно случится”. Мужики не устают слушать крупную, сжатую, юмористическую речь с притчами. Всё другое их утомляет, а особенно что-нибудь построенное несколько отвлечённо.

Из вопросов, которые предлагали крестьяне, главными были следующие: “А оброк-то платить? — Платить! — Неужели вовеки платить?.. А лесу-то будет даваться? — Нет, даром не будет. — Так, значить, это всё купи?” Потом: сколько земли дастся, сколько оброка — вот и всё. Остальное их занимало мало. Некоторые каламбурили и острили, и я бы мог передать несколько острот по этому случаю в чисто русском духе...»69

Реформа сохранила помещичье землевладение. Расчёт был на то, что переданной крестьянам земли не будет хватать и они вынуждены будут обращаться за ней к бывшим хозяевам. Сохранены были общинное землевладение (освобождённый крестьянин не имел права в течение девяти лет отказаться от надела), подушная подать, рекрутские наборы, телесные наказания.

И всё-таки это было освобождение, хотя избранный путь являлся наиболее медленным и мучительным способом превращения крепостной России в капиталистическую. Но политика есть искусство возможного, а появление миллионов относительно свободных граждан вместе с начавшейся индустриализацией страны и ростом городского населения создало в России совершенно новую социальную среду. Понадобились и новые реформы.

Великие реформы

Новому государю досталась старая «команда» его отца, многих членов которой пугало изменение стиля работы:

«На прошлой неделе в Совете министров (4 апреля 1858) обсуживали новую форму губернаторских отчётов, которые предположено на будущее время не представлять прямо государю, как теперь, а предварительно подвергать рассмотрению Государственного совета и уже с его замечаниями подносить государю. При этом суждении великий князь Константин Николаевич сказал, что не худо бы также и годовые отчёты министров отдавать на предварительный просмотр Государственного совета. Тогда двое... заметили вполголоса, что в таком случае министры сделаются ответственными. “Что же в том худого?” — спросил государь. “Худо то, Ваше Величество, — отвечал один из двоих, — что ответственность министров поведёт к конституционному правлению”.“Впрочем, — продолжал другой, — если Вашему Величеству угодно дать России конституцию, то предлагаемая мера будет хороша, а в противном случае она не соответствует ныне существующему порядку”. Государь замолчал.

Между тем кривотолки и разногласица продолжались. Наконец заседание окончилось тем, что государь выразил своё мнение почти в следующих выражениях:

“Я вообще недоволен отчётами и губернаторов, и министров. Покойный государь мне часто поручал рассматривать их. Признаюсь, с особенным отвращением... я всегда читал отчёты бывшего министра Государственных имуществ. Что это были за отчёты? Одна лесть и лесть, а самое дело всё спутано, или о нём даже и не говорится. Первый отчёт, который уже по вступлении моём на престол я прочёл с истинным удовольствием, был (тут у всех министров вздрогнули сердца под мундиром и все они с трепетом ожидали, кого назовёт государь) ваш, Сергей Степанович, — сказал государь, обращаясь к Ланскому (министру внутренних дел. — И. К.). — Вы высказали мне правду, хотя и горькую, но полезную; я увидел всё, что у нас есть, в натуральном его виде и ещё благодарю, благодарю вас. Зато многие из вас, господа, представляют мне такие отчёты, что прочесть их ни у кого не достанет ни терпения, ни физической силы...

На будущее время, господа, я буду отчёт каждого из вас отдавать на предварительный просмотр пяти, четырёх или трёх членов Государственного совета, которых сам изберу... Я не специалист, в иных отчётах, например по ведомству путей сообщения и других технических, многое я не понимаю и не могу обсудить. Избранные мною лица должны будут сделать свои замечания на отчёт, который я им поручу, а потом я сам прочту каждый отчёт и соображу их замечания”»70.