Романовы

Поэтому при Михаиле с 1630 года началось формирование полков «иноземного строя». За границу был отправлен полковник русской службы шотландец Александр Лесли — нанимать пять тысяч «охочих людей пеших». Но наёмники обходились дорого и при невыплате жалованья могли перейти к противнику. В дальнейшем на службу в Россию приглашали только офицеров с патентами и рекомендациями.

«Свадебное дело»

В глазах западных политиков Московское царство оставалось полуварварской окраиной цивилизованного мира. Нового московского царя европейские короли признали, но равным себе не считали, и претензии московитов в брачной дипломатии считались неуместными.

В этом смысле для Михаила как государя и отца стала трагичной попытка выдать старшую дочь Ирину замуж за датского королевича. Московские послы в 1642 году попросили короля Христиана IV отпустить в Москву его сына, графа Шлезвиг-Голштинского Вальдемара. Тот уже побывал в Москве с посольством и оставил наилучшее впечатление: «волосом рус, ростом не мал, собою тонок, глаза серые, хорош, пригож лицом, здоров и разумен, умеет по-латыни, по-французски, по-итальянски, знает немецкий верхний язык, искусен в воинском деле» — одним словом, принц!

Но когда московские дипломаты заявили королю о необходимости перехода жениха в православие, то получили недвусмысленный отказ. Михаил Фёдорович, однако, от своего матримониального плана не отказался и прислал в Копенгаген ловкого и обходительного немца-купца Петра Марселиса. Посланец пообещал, что принуждения в вере принцу не будет; царскому зятю будут предоставлены обширные владения — суздальские и ярославские земли, почётное место при дворе и приданое на 300 тысяч рублей. Царский представитель подписал соответствующие обязательства, и в январе 1644 года Валь-демар прибыл в Москву, где был встречен с почётом: по свидетельству одного из его спутников, сам государь явился к будущему зятю с визитом, «обнимал его, очень ласкал, часто повторял, что лишился одного сына и на место его возьмёт в сыновья его графскую милость».

Уже через несколько дней патриарх Иосиф почтительно попросил гостя «верою соединиться». Королевич возмутился, стал ссылаться на договор и проситься домой, но получил ответ, что его не принуждают, а лишь уговаривают стать православным — в договоре же не написано, «чтоб нам вас к соеди-ненью в вере не призывать». Сам Михаил Фёдорович объяснял Вальдемару: «Не соединяясь со мною верою, в присвоеньи быть и законным браком с моей дочерью сочетаться тебе нельзя, потому что у нас муж с женою в разной вере быть не может... Отпустить же тебя назад непригоже и нечестно; во всех окрестных государствах будет стыдно, что ты от нас уехал, не соверша доброго дела».

Обе стороны по-своему были правы. Пережившее страшное потрясение Смуты русское общество с болезненным недоверием относилось ко всем иноверцам, а особенно к тем, кто мог оказаться рядом с троном. Да и как можно было отдать русскую царевну пусть даже и пригожему «лютору»? А просвещённый протестант-королевич не мог понять, отчего его вера «неполна», и перекрещиваться категорически отказывался — он же не турок и не еврей, да и как можно по-варварски требовать от благородного человека отречения от своей веры?

Начались долгие и бесплодные прения о вере: Вальдемара убеждали в том, что только православное крещение «в три погружения» в купели есть истинное. Он же настаивал на «отпуске», но в результате у его резиденции увеличили стражу, одновременно продолжая уговоры. По датскому свидетельству, бояре говорили королевичу, что семнадцатилетняя Ирина чудо как хороша; если же жених полагает, что царевна, «подобно другим женщинам», любит выпить, то пусть не беспокоится — она барышня рассудительная и «во всю свою жизнь не больше одного раза была выпивши».

В конце концов горячий принц не выдержал прессинга и попытался бежать, тем более что в это время на его родину вторглись шведские войска и отец-король во главе флота героически сражался с агрессором. Но беглецов поймали у Тверских ворот Белого города, и принц едва вырвался из рук стрельцов. Проходил месяц за месяцем почётного заточения. Царь то делал упрямому датчанину выговоры («за такую его любовь и ласку отплатил таким непригожим делом»), то устраивал в его честь охоту, медвежью травлю и прочие развлечения.

В сентябре на очередном пиру Михаил Фёдорович и «Вал-демар Хрестьянусович» после многократно поднятых чаш расчувствовались — обнимались, целовались и обменялись шапками; сам государь потчевал чарками водки свиту дорогого гостя! Но и застольное «братство» не помогло. На трезвую голову принц согласился носить русскую одежду, соблюдать посты и даже иметь православных детей — но сам был готов окреститься только в собственной крови! На помощь пришёл его отец: через польского «брата»-короля и молдавского воеводу спросил константинопольского патриарха Парфения, обязательно ли сыну перекрещиваться. Вышло только хуже: собранный патриархом Синод заявил, что с лютеранами только так и нужно поступать...

В ноябре 1644 года послы Христиана IV потребовали, чтобы царь или исполнил заключённый Марселисом договор, или отпустил принца с честью. Царь был поставлен перед нелегким выбором, но уронить своё достоинство не мог. Он лично объявил Вальдемару, что тому без перекрещения жениться на царевне Ирине нельзя, но и отпустить его в Данию тоже невозможно, поскольку король сам отдал принца царю «в сыновья». Королевич-заложник держался мужественно и ответил письменно: «Бьём челом, чтоб ваше царское величество долее нас не задерживали: мы самовластного государя сын, и наши люди все вольные люди, а не холопи; ваше царское величество никак не скажете, что вам нас и наших людей, как холопей, можно силою задержать. Если же ваше царское величество имеете такую неподобную мысль, то мы говорим свободно и прямо, что легко от этого произойти несчастию, и тогда вашему царскому величеству какая будет честь предо всею вселенною?» Вальдемар заявил, что в случае дальнейшего насильственного удерживания «мы будем стараться сами получить себе свободу, хотя бы пришлось при этом и живот свой положить».

Михаил Фёдорович просил послов «унимать» принца, чтобы «он мысль свою молодую и хотенье отложил; если же по его мысли учинится ему какая-нибудь беда, то это будет ему не от государя и не от государевых людей, а самому от себя». Можно предположить, что его угнетал не только несостоявшийся брак любимой дочери. Отсутствие после пресечения династии Рюриковичей бесспорного порядка престолонаследия в принципе не исключало варианта, что Вальдемар мог претендовать на трон (если бы он принял православие и женился, а Алексей внезапно скончался в младенчестве).

Безысходная ситуация подкосила государя. Он и так здоровьем не отличался, часто жаловался на «телесную скорбь» и боль в ногах; во время поездок царя носили «в возок и из возка в кресле». К концу жизни Михаил Фёдорович стал пропускать торжественные церемонии; в дворцовых разрядах указывалось, что «государь за кресты не ходил и стола у государя не было». В апреле 1645 года немцы-врачи Венделин Сибелиста, Иоганн Белоу и Артман Граман нашли, что у их венценосного пациента «кровь водянеет и холод бывает, оттого же цинга и другие мокроты родятся». Царя начали лечить настойками разных трав и кореньев на рейнском вине, но снадобья не помогали. В мае прописали другие средства — но признали, что царские желудок, печень и селезёнка «бессильны» «от многого сиденья, от холодных напитков и от меланхолии, сиречь кручины». Больной царь не смог явиться на диспут о вере, назначенный на 4 июля в дворцовых палатах, хотя всё ещё не оставлял надежды на то, что упрямый королевич примет крещение и станет его зятем.

Двенадцатого июля, в свои именины, царь распорядился послать Вальдемару угощение со своего стола, решил отстоять службу в Благовещенском соборе; здесь с ним и случился удар. Михаил Фёдорович потерял сознание, и его «едва жива» принесли в хоромы. К вечеру царю стало совсем плохо, и он позвал жену и сына. Далее последовали прощание, благословение Алексея на царство, соборование и тихая кончина в начале третьего часа ночи.