Песнь о моей Мурке

Фима Жиганец

«Песнь о моей Мурке»

Предисловие

Внимание! Присутствует ненормативная лексика.

В издательстве «ПРОЗАиК» вышло первое и единственное в своем роде историко-филологическое исследование феномена воровской, арестантской и уличной песни.

Книга появилась в продаже 29 сентября 2010 г.

Много нового, любопытного, веселого, трагического, страшного, нелепого, героического о, казалось бы, давно знакомых и нехитрых по содержанию образчиках блатной лирики.

♦ как история одного предательства стала уличной песенной классикой («Мурка»);

♦ как незатейливая песенка о жулике превратилась в «повесть временных лет» («Гоп со смыком»);

♦ как две еврейские сестрички прославили две уличные песни («Купите бублички» и «Купите папиросы»);

Можно любить блатные песни, можно брезгливо морщиться при одном их упоминании, но притворяться, что ни разу в жизни не пел (или хотя бы не слышал) «Мурку», «Постой, паровоз» или «Цыпленок жареный» невозможно. Эти жемчужины «низового фольклора» — неотъемлемая часть нашей жизни и культуры. И нашей истории — ведь в них отразилось множество исторических и бытовых реалий периода революции и Гражданской войны, нэпа и сталинских репрессий…

Александр Сидоров (творческий псевдоним — Фима Жиганец) — журналист, писатель, поэт, филолог, исследователь уголовно-арестантской субкультуры России и СССР. Автор многих книг и исследований, в том числе двухтомной «Истории профессиональной преступности Советской России», «Словаря блатного и лагерного жаргона (южная феня)», «Тюремных баек», этимологических очерков «Жемчужины босяцкой речи» и др.

«Граждане, послушайте меня…»

Книга, которую ты, читатель, держишь в руках — пожалуй, первая и единственная в этом роде. Это не сборник так называемых блатных песен. То есть, конечно, тексты этих песен здесь присутствуют. Но автор задался целью куда более интересной: рассказать об истории известных уголовно-арестантских (обычно называемых блатными) и уличных песен.

История эта не только занимательна, увлекательна сама по себе. Дело в другом. Не зная ничего о создании произведений низового фольклора, об их корнях, о том, как они жили в среде блатного и каторжанского народа, как изменялись, какие реалии отражали, почему из уголовного и лагерного мира хлынули в общество, нашли в нем живой отклик и поются до сих пор — так вот, не зная ничего этого, мы лишены возможности глубоко и объективно судить и о нашей российской истории, и о нашей российской ментальности (или, говоря проще, о «закваске», национальном характере россиянина).

Именно рассказам о самых знаменитых уркаганских, арестантских, босяцких песнях и посвящена эта книга. Вы узнаете из собранных здесь очерков много нового, любопытного, веселого, трагического, страшного, нелепого, героического о, казалось бы, давно знакомых и нехитрых по содержанию образчиках блатной лирики.

Подробно останавливаться на содержании своего исследования я не стану. А вот о феномене самой русской блатной песни есть смысл поговорить подробнее.

Беда определенной части нашей интеллигенции, которая пытается формировать взгляды всего общества, состоит в том, что эти «интеллектуальные сливки», увы, не просто страшно далеки от народа. Они его, этот народ, даже не пытаются понять. Зачем? Ведь именно они, «сливки», якобы призваны воспитывать, учить, пробуждать от спячки всю остальную лапотную массу, которая, на взгляд доморощенных интеллектуалов, оказывается грязной, вонючей, дикой, забитой и убогой.

Нет спору: еще Александр Сергеевич Пушкин ставил себе в заслугу то, что «чувства добрые он лирой пробуждал». Однако ненавязчиво хотелось бы напомнить, что именно Пушкин впервые заставил русскую литературу заговорить простым, народным языком. Возьмем хотя бы строки из «Графа Нулина»:

Они воспринимались в пушкинское время чем-то типа одесской песенки «Как-то по прошпекту с Манькой я гулял…». Неудивительно, что критики называли «Нулина» «похабным». Да разве только эту поэму? «Хамской» считалась среди «высоких пиитов» даже «Руслан и Людмила». Иван Дмитриев в сердцах даже написал: «Мать дочери велит на эту сказку плюнуть». Стихи Пушкина не раз объявляли «мужицкими», «неприличными», «низкими». Но шипение и бормотание всех этих зоилов сейчас интересует разве что историков литературы — как нелепый казус.

Не поймите меня превратно: я ни в коей мере не сравниваю классическую уголовную песню с творениями Великого Арапа. Я призываю всего лишь к одному: если человек берется судить о каком-то предмете или явлении, он обязан знать, о чем говорит, владеть историей предмета, объективно рассматривать его со всех сторон.

В последнее время классическая «низовая» песня — каторжанская, арестантская, уголовная, дворовая — все чаще становится чуть ли не поводом к войне в российском обществе, причем порою выступления отдельных деятелей культуры иначе как шокирующими назвать нельзя. На переднем крае атакующих блатную песню оказался режиссер Марк Захаров (чьи спектакли и фильмы достойны огромного уважения). Между тем статья «Шоу маст гоу он» в газете «Московский комсомолец» от 16 января 2003 года, где Захаров набрасывается на известную песню «Мурка», по-моему, способна у нормального человека вызвать лишь недоумение.

Марк Анатольевич вроде бы пытается защитить великую русскую культуру и духовное здоровье соотечественников. Он пишет:

«Самое замечательное, что я видел в новогодних программах Центрального телевидения, — это, конечно, «развлекательную» программу «Шансон» 11 января.

Гвоздем зрелища явилась старая воровская песня «Мурка», которая была аранжирована и спета выдающимися мастерами нашего шоу-бизнеса с редким, якобы ироническим подтанцовочным размахом.

Понимаю, что это неотъемлемая часть нашей криминальной истории, нашей маразматирующей массовой культуры. Согласен, что без нее трудно почувствовать себя патриотом. На моей памяти эту задушевную песнь с упоением пели в пионерских лагерях дети социалистических зэков и их конвоиров. Я сам горланил ее, получая, вероятно, какую-то недостающую мне, уроду, осьмушку «блатной романтики» — романтики люмпенизированного отребья, поток крови, групповых изнасилований, поножовщины и постоянных, зловонных воплей: «Я тебя, сука, попишу!..».

Вопрос: теперь, когда мы пытаемся обрести иной уровень в своем общественном развитии, когда, потеряв великую державу, раздавленную большевистской доктриной и обнаглевшим криминалом всех мастей и градаций, стремимся вписаться в мировую цивилизацию — теперь-то мы наконец должны воспринять дебильную с точки зрения русской словесности «Мурку» как постыдную историю злобных недоумков, опустивших страну к замерзающей параше?.. Ан нет! Она — наша поющая и гогочущая душа! Даже сегодня, когда мы все вместе корчимся в духовных и демографических муках».