Вождь и призрак

Услышав наутро по радио краткое сообщение о том, что военный автомобиль взорвался по дороге в Лидду, Аарон Штейн позвонил в «Серые Колонны» по телефону, который ему оставил Линдсей. Аарон попросил соединить его с лейтенантом Джоком Карсоном из Третьего отдела.

— Здесь таких нет, — сообщил дежурный. — А кто говорит?

— Как это нет? — настаивал Штейн. — Лейтенант Джок…

— Я же сказал: у нас таких нет. КТО говорит, спрашиваю?

Штейн, напуганный столь странным поворотом событий, повесил трубку, посмотрел на брата и перевел взгляд на сейф.

— Что нам делать с конвертом? Карсона не существует.

— Оставь конверт, пусть лежит. И занимайся своими делами. Нам сейчас не до этого, — ответил Давид.

Они не подозревали, что накануне, едва добравшись до штаба, Карсон получил приказ немедленно вылететь в Бирму. Когда Штейн позвонил в «Серые Колонны», лейтенант был уже на полпути в Индию. В его послужном списке значится, что в Бирме полковник разведывательной службы Карсон был убит.

ЧАСТЬ 4

Дятел

Глава 44

«Рождественская роза» и «Стража на Рейне» — такие условные кодовые названия Гитлер сперва выбрал для готовившегося в строжайшей тайне нападения на войска союзников, к которым немцы собирались подкрасться по Арденнским лесам и ущельям.

Однако это был уже не май 1940 года, время массированного Арденнского прорыва к Седану и переправы через реку Мез, которыми ознаменовались поражение англичан и окончательный разгром великой французской армии. Та операция была спланирована и проведена настоящим фюрером, а не его двойником.

«Осенний туман».

Так в конце концов стала называться новая Арденнская операция, которую предстояло провести немецкой армии. И назначена она была на 11 декабря 1944 года. 6 июня союзники высадились в Западной Европе и теперь дошли до Рейна. Красная Армия стремительно неслась с Востока на Запад, через Балканы в центр Европы. И ее наступление неизменно основывалось на сведениях о перемещении немецких войск, которые добывал Дятел и через Люси передавал Сталину.

— «Осенний туман» — безумная затея, — доверительно сказал Йодль Кейтелю, сидя в вагоне-ресторане «Америки», поезда фюрера. В тот момент «Америка» уже подъезжала к временной ставке Гитлера на Западном фронте.

— А почему? — поинтересовался Кейтель.

— Я прекрасно помню его слова в апреле 1940 года, когда он отверг идею вновь использовать стратегию, применявшуюся во время первой мировой войны. Он сказал: «Да это же старый план Шлиффена! Нет, во второй раз это не пройдет…» А теперь фюрер сам впадает в ту же ошибку! «Осенний туман» — повторение его блестящего стратегического плана сорокового года…

— Может, вы выскажете свои возражения этому деятелю? — кивнул Кейтель на Мартина Бормана, который зашел в вагон-ресторан.

Рейхслейтер, державшийся, как всегда, самонадеянно и высокомерно, несмотря на свой карликовый рост, шествовал по вагону, буравя глазками пассажиров, словно по-прежнему выискивая предателя, который, по убеждению Гитлера, затесался в самое ближайшее его окружение.

Борман встретился глазами с Йодлем, который иронически поглядел на него в ответ, когда рейхслейтер проходил мимо их столика. Затем главнокомандующий продолжил разговор, прервавшийся при появлении Бормана.

— Мне все это кажется очень странным… словно в сороковом году и сейчас, в сорок четвертом, у нас два разных фюрера…

— Он болен. Ведь он пережил в Волчьем Логове взрыв бомбы…

Кейтель осекся и взял с тарелки еще один кусок хлеба.

Йодль не раз замечал за Кейтелем эту хитрость: вроде бы он говорит что-то очень смелое, но если внимательно проанализировать его слова, то станет понятно: на самом деле Кейтель никогда в жизни не сказал чего-нибудь такого, что можно было бы вменить ему в вину.

— Мы даже возвращаемся в прежнюю ставку — в Фельзеннест. Гитлер уже был тут в сороковом году, — продолжал Йодль. — Орлиное Гнездо… Я нахожу этот дурным предзнаменованием для «Осеннего тумана».

— Господа! — позвал их Борман, сидевший в конце вагона. — Сейчас у нас будет совет в ставке фюрера. Пожалуйста, поторопитесь. Завтрак подождет.

— Завтрак остынет, — пробурчал Кейтель.

Осенний туман рассеялся. В буквальном смысле слова. Пока туман окутывал Арденнские леса, танковые дивизии немцев шли вперед, прорываясь к стратегически важным мостам через Мез, как уже было однажды в мае 1940 года.

Затем погода переменилась. Небо прояснилось, и вся сокрушительная мощь авиации союзников обрушилась на танкистов, вынуждая немецкие «Пантеры» и «Тигры» отступить. Гитлер, казалось, совершенно утратил военное чутье.

11 декабря 1944 года он прибыл в Фельзеннест. А 15 января 1945 года уехал в Берлин со своими приближенными, в число которых входило неизменное трио: Борман, Йодль и Кейтель. Больше фюреру не суждено было покинуть Берлин.

30 апреля 1945 года… В Берлине полыхали пожары. Дым и пепел, красные языки пламени — сущий ад! Русская армия шла к центру города и вскоре оказалась совсем близко от подземного бункера, в котором Гитлер и Ева Браун совершили самоубийство.

Их тела вынесли во двор, щедро полили бензином и подожгли. Сохранились только кости.

Оставшихся в живых приближенных Гитлера охватила паника; они лихорадочно пытались изыскать способ, как бы сдаться в плен союзникам и убежать от русских. Рано-рано утром 1 мая Мартин Борман тоже присоединился к беглецам.

Они намеревались пройти по рельсам метро под Вильгельмплац. Затем, незаметно для русских патрулей, вынырнуть из-под земли на станции «Фридрихштрассе», пройти через Шпрее и проскользнуть сквозь кордоны.

Но все с самого начала пошло наперекосяк. Советские орудия обстреливали город, и он лежал в руинах, на улицах сплошь и рядом валялись огромные куски кирпичной кладки, вокруг, насколько хватало глаз, не осталось ни одного целого здания. От битого кирпича поднималась пыль, которая оседала на одежде, лезла в рот…

— Надо торопиться, — сказал Борман Артуру Аксману, — активному члену «Гитлерюгенд». — Давайте пристроимся за этим танком: он нас защитит от обстрела…

Они пробирались в ночи, используя в качестве подвижной стены немецкий танк, который то и дело принимался стрелять по врагам. Постепенно на небе разгоралась кроваво-алая заря, и ночь сменялась утром. Шум стоял такой, что чуть не лопались барабанные перепонки. Взрывались русские снаряды. С грохотом обваливались последние уцелевшие дома, стены накренялись вперед и падали на мостовую. Орды азиатов заполонили одну из величайших западных столиц.

— Пригнитесь! — предупредил Борман.

Раздался зловещий шипящий звук. Что-то ударило в танк, за которым они шли. Танк остановился и загорелся ярким пламенем. Форма Бормана почернела от дыма и вся перепачкалась. Бросив Аксмана, скрючившегося под обломками, Борман двинулся вперед.

Последним свидетелем из Западного мира, видевшим Бормана живым, стал майор Иоганн Тибуртиус, который находился неподалеку от рейхслейтера и его спутника, когда русские подбили танк. После взрыва он потерял Бормана из виду и пошел вперед к немецким солдатам, которые все еще держали оборону.

Спустя пятнадцать минут Тибуртиус, оставшийся один-одинешенек в страшной преисподней, в которую превратился Берлин, заметил здание, чудом уцелевшее и четко вырисовывавшееся на фоне пожарища, словно острый зубец. Это был отель «Атлас». Тибуртиус вошел внутрь и удивленно замер.

По вестибюлю к выходу шел Мартин Борман. Невероятно, как ему удалось выжить?! Однако военной формы на нем больше не было. Борман где-то раздобыл обычный костюм. Майор Тибуртиус ждал восемь лет, прежде чем сообщить об увиденном той ночью. Его рассказ напечатала 17 февраля 1953 года берлинская газета «Дер Бунд».

«Он (Борман), — пишет Тибуртиус, — уже переоделся в гражданское платье. Мы прошли вместе по направлению к Шиффбауэрдамму и Альбрехштрассе. Затем я потерял его из виду…»