Страница 92 из 130
– На тебя приятно смотреть, – заметил он.
Ребекка оглядела мастерскую.
– Как интересно сущность каждого человека сказывается на его рабочем месте, – отметила она. – Мастерская отца очень элегантна. В моей сплошной беспорядок, а в твоей во всем чувствуется армейский порядок – вещь, не свойственная художнику, но необходимая при небольшом помещении. – Взгляд Ребекки снова остановился на Кеннете. – Ты выглядишь так, будто целую неделю глаз не сомкнул. – Как продвигается работа?
Кеннет вспомнил свой титанический труд и бессонные ночи, проведенные над картиной. Выплеснув на холст весь ужас томивших его воспоминаний, все страхи, связанные с ними, все свои ночные кошмары, он чувствовал в душе странную пустоту. Но стоит ли сейчас говорить об этом? Придет время, и картина скажет все сама.
– Отдохну после того, как отправлю работы на выставку, – ответил он. – Мне чертовски повезло, что сэр Энтони все эти дни был занят своими картинами и почти не беспокоил меня, иначе бы мне никогда не закончить в срок свои работы.
Ребекка посмотрела в сторону мольберта, однако не сделала попытки увидеть полотно. После того как она увидела «Лилит», ее отношение к Кеннету как к художнику изменилось. Сейчас она смотрела на него как на вполне сложившегося мастера. Такое отношение Ребекки окрыляло Кеннета.
– Ты представляешь на выставку несколько картин? – спросила она.
– Две, связанные одним сюжетом. – Кеннет вздохнул. – Первая наверняка не пройдет, да и насчет второй у меня большие сомнения. Однако в них я выразил то, что считал своим долгом сказать.
– Время от времени академия удивляет нас тем, что отбирает на выставку, казалось бы, совершенно неприемлемые картины. Будем надеяться, что это случится и с тобой. Попросим отца после обеда посмотреть наши работы? Кстати, и сообщим о нашем решении: ведь он до сих пор находится в полном неведении о нашем решении участвовать в выставке.
– Дальше откладывать уже нельзя. – Кеннет насмешливо посмотрел на Ребекку. – Могу я наконец увидеть твоего «Корсара»?
– Хоть сейчас, – ответила Ребекка и бросила взгляд на мольберт. – А мне хотелось бы взглянуть на твою работу.
Кеннет покачал головой.
– Лучше я покажу ее вам с отцом одновременно. Ты можешь пожалеть меня и быть слишком пристрастной.
– Ты преувеличиваешь мои добродетели, – рассмеялась Ребекка, подходя к окну. – Я буду с тобой до конца откровенной.
Завешивая картину, Кеннет краем глаза наблюдал за Ребеккой. Платье свободно облегало ее фигуру, а это значит, что под ним была только сорочка. Удобно и не стесняет движений. Какая у нее чудесная маленькая грудь…
Тело Кеннета напряглось, и он поспешил отвести взгляд. Слава Богу, что он был так занят все это время, и сама работа уберегла его от опрометчивых поступков.
– Идем смотретьпортрет, – сказал Кеннет. – Он мне понравится?
– Не знаю. – Ребекка направилась к двери, бросив через плечо: – Лавиния только что видела его. Ее восприятие было для меня совершенно неожиданным, но портрет ей понравился.
Они вошли в мастерскую, и Ребекка молча указала на мольберт, стоявший у окна, выходившего на север. С порога портрет был не виден, и Кеннету пришлось пройти через всю мастерскую, обогнуть мольберт и найти положение, наилучшее для восприятия. Через минуту он словно окаменел. Наступила долгая тишина.
– Не нравится? – первой не выдержала Ребекка.
Стараясь не выдать своих чувств, как это делала Ребекка, когда узнала себя в портрете Лилит, Кеннет, с трудом подбирая слова, ответил:
– Совсем наоборот. Работа превосходная. Просто… просто мне как-то не по себе… все так драматично.
Немного помолчав, Кеннет решил забыть о том, что на него с портрета смотрят его же собственные глаза, и постараться быть беспристрастным. Он начал подробно разбирать картину.
Восточные драпировки и персидский ковер, разостланный на диване, сами по себе кричащих цветов, были выдержаны Ребеккой в приглушенных тонах, что позволило ей сохранить восточный колорит, но в то же время не отвлекало от главной темы. Художественная техника Ребекки была великолепна. Ковер был как настоящий, и любой смотревший на него словно ощущал его шелковую поверхность.
Грей-Гаст на портрете превратился в настоящего дикаря. Укрупненных размеров, с широкими полосами на теле, с кисточками на ушах, как у рыси, с независимым и по-кошачьи хитрым взглядом, он был как живой.
Найдя в себе силы заглушить нахлынувшие чувства, Кеннет сосредоточил взгляд на пирате, главенствующей фигуре портрета. Сильный и независимый человек полулежал на диване, небрежно опираясь рукой о спинку. Во всем его облике было что-то от тигра, в любой момент готового к прыжку. Взгляд его рыжих глаз, обведенных темными кругами, притягивал и завораживал.
– Ты передала сущность человека, привыкшего жить в ненависти, – сказал наконец Кеннет, глядя на себя как на совсем незнакомого человека. – Жестокого, может быть, даже грубого. Этот человек живет, чтобы убивать или самому быть убитым. Третьего не дано. – Кеннет помолчал. – Все это делает портрет шедевром. – Капитан указал на профиль корсара, отраженный на блестящей темной поверхности стены, напоминающей черный, хорошо отполированный обсидиан[7] . – Его профиль наводит на мысль, что он знает цену жизни и заплатил уже достаточно много. Он как бы раздумывает, стоит ли жить дальше, не лучше ли предпочесть достойную смерть такой жизни.
– Неужели именно таким ты видишь себя, Кеннет? – спросила Ребекка.
Кеннет вспомнил Марию и свои ощущения после каждого тяжелого сражения.
– Бывали моменты, когда я чувствовал именно это. Но на портрете не совсем я. Тебе удалось заглянуть в самые потаенные уголки моей души и сделать их достоянием обобщенного образа. Ты намерена представить этот портрет на выставку?
– Если ты не возражаешь.
– Конечно, меня не радует выставление напоказ всему Лондону моей искалеченной души, но думаю, что я это переживу. Люди, восприимчивые к чужому горю, будут потрясены. – Кеннет перевел взгляд с портрета на Ребекку. – А что думает о нем Лавиния?
7
Вулканическая горная порода, легко полируется.