Страница 213 из 562
— Заходи справа, — сказал Морли. — Возница твой. А я возьму левого.
— Я?
— Ты выше и тяжелее. Мне его не стянуть.
Спорить бессмысленно.
— Пошли?
— Отдышись сперва. Тебя за милю слышно. И не топочи.
Не топочи? Я шагаю беззвучно! Кто-нибудь слышит мои шаги? Нет, только цокот коготков Пулар Синдж.
На улице было достаточно светло, чтобы я различал очертания домов и не свалился в желоб для нечистот. А вон и фургон.
— Вижу, — прошептал я.
Морли, следовавший за мной по пятам, прошептал в ответ:
— Давай!
Сердце бешено застучало. Эта схватка долгие годы рисовалась мне в снах.
Откуда-то донесся вопль: «Аргх!» В нем было нечто знакомое. Звучал он не как предупреждение, а как напоминание о том, что за мной наблюдают. Не скажу, чтобы я особенно обрадовался, поскольку, если что, подкрепления нам все равно не дождаться.
Перепуганная до полусмерти Синдж отстала.
Можно было и не таиться: возница бранился так, что не услышал бы и раската грома. Пони не желали слушаться, шли, как привыкли. У гномьих пони скорость одна — очень медленно. Они либо идут, как идут, либо вообще останавливаются, а потому с ними только и удирать от погони.
Забавно. Гномьи пони очень похожи на самих гномов.
Я схватил возницу за правую руку и резко дернул, навалившись всей тяжестью. Понятия не имею, кто из двоих это был, да и какая разница — Садлер с Краском все равно что близнецы. Второго, кстати, не видно; должно быть, в фургоне сидит. Или лежит.
Поперхнувшись бранью, возница рухнул на мостовую. Приложился он ощутимо — застонал, шевельнулся было, а потом замер. Я осторожно приблизился.
Зря опасался. Садлер — это был он — ударился затылком о камни. На всякий случай я его связал — чтоб никуда не делся до прибытия ребят Релвея.
— Мой готов! — Руки у меня дрожали.
Сверху донесся одобрительный возглас на попугайском наречии.
Фургон остановился.
— Краск внутри, — сообщил Морли. — Без сознания.
— Облом.
— Ты о чем?
— Я ждал этого несколько лет. Эпическая схватка, тела летают в разные стороны, ударяются о стены домов, выбивают камни из мостовой. Час, другой, третий… Зрители проголодались, покупают пирожки, кричат, хлопают в ладоши… А вместо того мы за последние дни сталкиваемся с ними трижды, и никто из нас даже царапины не получил.
— Мы взяли их тепленькими, Гаррет. Полудохлыми. Самый надежный способ. Не ной. Ба, у моего кровь идет! И нож в груди торчит. Пожалуй, я больше не хочу встречаться с Тамой Монтецумой.
Оторвав кусок от тюремной куртки Садлера, я связал ему руки. Он снова застонал.
— Где она? Внутри?
— Плохие новости, Гаррет, — отозвался Морли. — Опять плохие. Внутри только мы с Краском и десять бочонков дешевого пива. За которыми, между прочим, скоро явятся гномы.
— Аргх! — Восемь фунтов ярости в трехфунтовой упаковке плюхнулись мне на плечо. Я метнулся к фургону.
Морли не врал: в фургоне не было ни единой красивой женщины, не говоря уж о роскошной Таме Монтецуме.
— Куда она подевалась? Как мы могли ее потерять? Синдж! Синдж, ты где?
Тишина. Я обежал вокруг фургона, окликая ее по имени. Морли расхохотался.
— Нас надули, Гаррет! — выдавил он в перерыве между приступами хохота. — Представляешь? Нас с тобой на фуфу взяли. И кто? Крысючиха!
— Заткнись, травожор гребаный!
Он не унимался.
— А без нее мы как без рук, верно? Без нее нам ни Релвея не опередить, ни Норт-Энглиша с Белиндой. Вопрос в том, сама она все подстроила или это Релианс ее подучил?
— Хватит ржать, Морли! Что тут смешного?
— Ничего. Я тоже терпеть не могу, когда меня в дураках оставляют. Вот когда я сам оставляю — это дело другое. С другой стороны… Нам ведь с тобой деньги не нужны, верно? Мы собирались помешать Норт-Энглишу получить их обратно. А ты еще хотел с Монтецумой поквитаться за то, что она с Вейдерами учинила…
— Пойду-ка я домой да спать лягу, — проворчал я.
— Чего так?
— Мог бы сообразить. В этом деле все наперекосяк, никакой логики, сплошные закидоны. Хрен с ней — я про Синдж, пускай уматывает. С меня хватит, кому нужно, тот пусть концы с концами и сводит.
— Гаррет, там уйма деньжищ.
— Ты же только что сказал, что деньги тебе не нужны.
— Но не говорил, что готов от них отказаться.
— Тинни еще у Вейдеров. — И мой напарник тоже там. Но его я вытаскивать не намерен. Сам выберется.
— И ты допустишь, чтоб эти бабки Торнада заграбастала?
— Она стариков провожать пошла.
— Думаю, где-нибудь по дороге Плоскомордого посетила некая мысль, он ее высказал вслух, ответа не получил — и выяснил, что Торнада благополучно смылась.
— Плеймет…
— Он весь из себя честный, так что его облапошить проще, чем Тарпа. Небось, сказала ему, что ей нужно по-маленькому, он уши и развесил. Плоскомордый, тот насторожился бы. Он не гений, но кое в чем разбирается, да и с Торнадой не первый день знаком.
Из темноты возникли парни Релвея. Их появление вынудило нас закончить разговор.
Зато Попка-Дурак разразился трехэтажными матюгами. Похоже, мой партнер воспринял выходку Синдж как личную обиду, хотя к нему эта выходка почти не имела отношения.
107
Пожалуй, на этом можно было бы и закончить. Виновные найдены, их злодейства заодно с объяснением причин явлены потрясенной публике. Мой напарник всласть покопался у них в мозгах, извлекая правду и преследуя у меня за спиной собственные цели; его усилиями повторение ночи длинных ножей было отложено на неопределенный срок. Еще он обезоружил Слави Дуралейника, открыв тому, что восстание в Танфере ныне невозможно. Кроме того, мой напарник ухитрился распустить мерзкие слухи, привлекшие внимание королевской инквизиции, которая обратила свой взор на чародея Перилоса Спайта — не сама, естественно, а по указке боссов с Холма, решивших удостовериться, а не замышлял ли Спайт использовать пленных оборотней в неких своих гнусных целях.
В доме Вейдера Покойник не осмелился заглянуть в мозг чародея, однако четыре столетия наблюдений за поведением людей позволили ему состряпать слушок, от которого Холм перевозбудился, точно потревоженный муравейник. Политические противники Спайта быстренько припомнили старые дрязги: дескать, пусть расскажет, как руководил разведкой и контрразведкой в годы войны. Друзья чародея — и те стали задумываться над некоторыми его повадками и искать тайный смысл в каждом сказанном им слове.
Трудясь вместе с Таем Вейдером, к которому он почему-то проникся, Его Высокомудрие изобрел попутно что-то вроде спасительного варианта, благодаря чему мистер Тай Вейдер и красотка Джорджи Николас смогли расторгнуть помолвку, не сделавшись при этом всеобщим посмешищем (а чего было тянуть — даже родители жениха с невестой уже не желали этого брака). Потребовалось лишь доходчиво объяснить, что в таких делах расчеты могут только навредить, и как бы случайно обронить, что Тай из-за своего ранения не способен иметь детей.
Жизнь вернулась в привычную колею. Я занимался тем, что умел лучше всего на свете. То есть нагло бездельничал.
А Тама Монтецума по-прежнему была в бегах. И Пулар Синдж не объявлялась с тех самых пор, как бросила меня среди ночи; Релианс и Фенибро пытались обвинить Гаррета в том, что он обольстил бедную девочку и обманом завлек ее в свой гарем. Белинда с Релвеем, каждый по отдельности, разумеется, никак не могли угомониться и все продолжали плести интриги и находить себе новых врагов. И тому, и другой было наплевать, что Покойнику известно про их махинации. Впрочем, Покойник не стал позорить их публично, как он поступил с «Кличем», с Перилосом Спайтом и с предметом своего обожания Слави Дуралейником.
Больше всех разозлился чародей. По счастью, он понятия не имел, кого винить в своих неприятностях. А доискиваться ему было недосуг: с утра до вечера он объяснял инквизиторам, как могло получиться, что человек его дарований, будучи главным шпионом Каренты, допускал столько промашек, но умудрился разбогатеть совершенно нескромным образом. Появились даже слухи о связи между Спайтом и Черными Драконами.