Страница 185 из 562
Но это было на войне. А ныне карентийские владыки забеспокоились, начали подозревать, что совершили изрядную глупость, допустив простой народ к грамоте и книгам. Образованность ведет к тому, что в головы подданных проникают всякие бредовые идейки. Книги позволяют разным парням, которых и на свете-то давным-давно нет, передавать грядущим поколениям свои крамольные мысли.
Поговаривают, что и крестьяне стали тайком учить своих детишек грамоте. Нынешнее вольнодумство грозит распространиться на все общество и подорвать государственные устои.
Но девушек по-прежнему грамоте не учат. Тинни — исключение; ее научили потому, что кому-то требовалось вести книгу учета. В семье Тейтов каждому найдется дело; своей деловитостью они порой напоминают гномов, ей-ей.
Некоторое время спустя Тама сказала:
— Гаррет, я птица дневная. И встала сегодня рано. Пора ложиться.
Я рассеянно кивнул. Ее это, естественно, не устроило.
— Гаррет, я хочу спать. А если я оставлю вас без присмотра, Маренго меня убьет.
— А…
— Я покажу вам ваши комнаты. Надеюсь, вы не удерете среди ночи с фамильными драгоценностями Норт-Энглишей.
Красться на цыпочках мимо громовых ящеров, да еще без света? Вот Венейбл порадуется.
Вслух я ничего говорить не стал, ограничился кивком. Тинни не оценила моей сдержанности, приняла ее за трусость, и я удостоился презрительного взгляда.
Значит, комнаты. У каждого своя, и дверь закрывается на засов, и никто не знает, где все остальные…
Меня поселили первым. Быть может, из тех соображений, что Тинни вряд ли пойдет бродить по коридорам. В отличие от буйного Гаррета.
В комнате было темно хоть глаз выколи.
— Вот кровать, — сказала Тама, поднимая повыше лампу, которую держала в руке. — Горшок под кроватью. Спокойной ночи, Гаррет. Спокойной ночи, птичка. — И они с Тинни вышли.
Я сумел наощупь добраться до двери и остаться в живых. Выглянул в коридор. Ни лучика света. Нет чтобы рассыпать крошки, которые светились бы в темноте. Плохая девочка. Или — недостаточно плохая.
Попка-Дурак тихонько хмыкнул.
Вы не поверите, но я начинал тосковать по прежнему горлопану и похабнику.
— Будешь хмыкать, выкину во двор, — пообещал я. — Сожрут как миленького. — И, не раздеваясь, плюхнулся на кровать.
75
Пуховая перина приняла меня в свои объятия. Я заснул в мгновение ока, слишком вымотанный, чтобы страдать от одиночества.
А когда проснулся среди ночи, то вдруг выяснил, что одиночество закончилось.
— Ты что, клубок за собой разматывала, чтоб меня потом найти?
— Откуда ты узнал, что это я? — шепотом спросила Тинни.
— А кому еще?
— Ну, этой тощей ведьме Монтецуме, например. Или она здесь уже побывала?
Я узнал тебя по аромату твоих волос, по фигурке и по всему остальному. Да ты и не такая костлявая, и не такая длинная, как пресловутая тощая ведьма. Вслух я этого говорить не стал.
— Нет, ее пока не было. Как ни странно, никого, кроме тебя, ко мне особо не тянет.
— Да неужели? Смотри, допросишься: тогда уж точно никого тянуть не будет.
— Потише, лапушка, а то попугая разбудишь.
— Норовишь мне рот заткнуть?
Я знал один способ, как это сделать. Но у него есть недостаток — приходится прерываться, не в последнюю очередь потому, что Тинни любит, чтоб ей так затыкали рот.
Две вещи, обе малоприятные, случились одновременно. Попка-Дурак вдруг разразился пиратской песней о роме, серебре и сундуках мертвецов, а меня кто-то ткнул под ребра острым, будто нарочно заточенным пальчиком. Боль была едва терпимой. Чей-то голос прошептал мне на ухо:
— Гаррет! В комнате кто-то есть!
Ну разве можно так кричать! Ни стыда, ни совести…
— Оставь меня, женщина, — простонал я.
Попугай завопил так, будто с него живьем сдирали шкуру. Тинни зарычала.
— Гаррет, ты что, не слышишь?! Хватит спать! В комнате кто-то есть!
Послышался грохот, словно кто-то споткнулся о не вовремя подвернувшуюся под ноги мебель.
— Насилуют! — завизжал Попка-Дурак.
— Пожар! — завопила Тинни, резонно предположив, что это событие привлечет больше внимания.
— Молчать! — гаркнул я.
Пока я выбирался из постели и шарил впотьмах рукой, подыскивая что-нибудь потяжелее, грохот удалялся в сторону двери. Затем раздался скрип, и на мгновение на фоне призрачного света из коридора в дверном проеме обрисовалась сутулая тень. Прежде чем дверь захлопнулась, я благополучно перескочил через тумбу и столик, на которые наверняка налетел бы в темноте, потому что стояли они вовсе не там, где им полагалось (когда Тама привела меня в комнату, я запомнил расположение мебели).
К несчастью, стул, также преграждавший дорогу, оказался более терпеливым. Он затаился у двери и дождался, пока дверь закроется, а уж потом метнулся мне под ноги.
Я врезался головой в стену. Выставленные вперед руки почти не смягчили удар. В глазах помутилось, однако я все же поднялся и кое-как отворил дверь.
Ночной гость поспешно удалялся. В его руке слабо светился фонарь. Его ли? Фигура вроде как у Тамы… Есть что-то от этого влюбленного пастушка, Толли… Ну, все-таки больше на Таму смахивает. Наверное, она хотела проявить радушие во всем, а Тинни ее спугнула своими воплями.
Скорее всего, так и есть. Что касается Толли — ну с какой стати мальчишке подглядывать за мной? Или он думал, что лезет в комнату Тинни?
Не важно. Гораздо сильнее меня занимал другой вопрос: почему у ночного гостя в левой руке был фонарь, а в правой — то ли тесак, то ли мясницкий нож?
— Кто это был? — прошептала Тинни.
— Не знаю.
— Догадаться нетрудно.
— Не сомневаюсь. А еще проще обвинить во всем меня.
— Как же без этого, Гаррет? Может, нам дверь заложить? На всякий случай?
— Думаю, так и надо сделать. — По-моему, это был тесак, самый настоящий. — Но учти, если тебя найдут в моей постели…
— Я скажу, что ходила во сне и перепутала.
Аргумент. Мы придвинули к двери мебель, потом снова легли. Меня живенько отвлекли от раздумий, и я заснул, так и не успев прикинуть, что же это все означало.
76
Если Тама Монтецума и знала что-либо о событиях прошлой ночи, имела к ним какое-либо отношение или по крайней мере о чем-либо догадывалась, за завтраком она своих чувств не выдала.
— Доброе утро, Гаррет. Я бы разбудила вас раньше, но Тинни сказала, что вам надо как следует выспаться.
И как прикажете понимать? Это издевка или сочувствие?
— Он редко встает раньше полудня, — заметила Тинни. — Верно, Гаррет?
— Ну… Я не в претензии. Тама, по словам Тинни, вы получили сообщение о том, что Маренго возвращается?
— Поутру прискакал гонец. Передал, что Маренго на пути сюда и что он в дурном настроении. — В глазах ее промелькнуло… испуг не испуг, но что-то вроде беспокойства. — В городе у него не вышло.
— До сих пор не пойму, как он мог вас оставить. — Я и вправду раздумывал над этим. Видно, не зря мне твердят, что я циник: у меня возникли определенные подозрения насчет истинности слов доблестного Маренго. Не верю я в то, что Норт-Энглиш настолько предан борьбе с не-людями, чтобы помчаться в Танфер, бросив на произвол судьбы красавицу племянницу.
— Он говорил, что возможны столкновения. — Узнаю стиль речей Маренго. — Но не торопитесь с выводами, мистер Гаррет.
Я сама решила остаться. — Прозвучало очень убедительно. Похоже, в кои-то веки Тама удосужилась сказать правду.
Я поглядел на Тинни. Мысли той витали далеко-далеко.
Вчера я не заметил ничего такого, что могло бы предвещать некую драматическую развязку. С другой стороны, я весь день не мог ни на чем сосредоточиться. В присутствии Тинни со мной это бывает.
Но даже при всем при том тяжеловато не заметить орду парней в коричневых рубашках, марширующих по городским улицам, распевающих воинственные песни и готовых пересчитать зубы всякому, кто не в коричневом, песен не поет и мысок не тянет.