Броневой

Маляр помотал головой, отгоняя прочие мысли и соображения. Итак, тридцать рыл. Он почти с укором посмотрел на любимый обрез. Два свинцовых заряда в укороченной двустволке. Две пули, двенадцатый калибр. Смешно. Подумав, он вернулся в мастерню и спрятал оружие обратно под станок. Уж лучше совсем без ствола, чем провоцировать. Подошел к лестнице.

— Котя, млять! — проорал в лестничный пролет. — Просыпайся, дурак, смерть свою проспишь.

Калмыш всегда спал чутко, а потому через минуту был в гараже, босым, в трусах, но тоже с обрезом.

— Чего?

— Волынку убери. Счастье привалило, как обещали.

— А ты чё злой то такой?

— Да ничё. Это просто чехи. Прикинь?

— Чехи?

— Ты не выспался что ли? Переспрашиваешь, братюнь.

— Да не. Все понятно, чо. — Моргнул Кот. — Чехи, так чехи.

Он метнулся, заныкал ствол, напялил штаны и снова встал рядом с напарником, хлопая слипающимися глазками.

Погода стояла солнечная, ясная. И пыль поднималась — до неба. Словно и не было дождя, под который Шапрон к ним приезжал. Так может все к лучшему? Раз солнышко улыбнулось? Может за погодой и удача будет? Конечно!

«Удача», в виде трёх десятков насильников и убийц закатилась на парковку перед мастерней.

Безоружные хозяева стояли рядом, возле ворот в ангар. Руки по швам. Ноги вместе. Лоб горячий. Ягодицы холодные. Традиция — дело святое.

— Не будут чехи наезжать, раз Шапрон посоветовал… Как думаешь? — спросил Калмыш. — Нам бояться нечего. Как думаешь?

— Это ты себя успокаиваешь так, братюнь? — усмехнулся Малярийкин. — Не шибко давно мы с тобой под Шапроном ходим. И потом: где Шапрон, а где мы? Что-то я его рядом не наблюдаю.

— А чего это мы под Шапроном ходим? — возмутился Калмыш. — Может, мы уже друзья с ним! Я лично не хожу ни хрена под Шапроном!

— Ага, — Малярийкин усмехнулся снова. — Вот это и объяснишь им сейчас. Про друзей. Давай, начинай.

— А какого чёрта им такой толпой здесь надо, Маляр?

— Щас те всё объяснят, Котя. Ладно, не рыпайся, короче. Я поговорю. Попробую.

Вопреки страхам двух напарников, байкеры, вроде, вели себя относительно прилично. Большинство осталось на парковке, лишь нагло постреливая глазками в сторону мастерни и двух её обосравшихся владельцев. От толпы с мотоциклами отделилось всего несколько человек. Пешочком, мирно и без понтов, они направились в сторону Калмыша с Малярийкиным.

Впереди, вразвалку, пёр здоровый бритый мушчина с татуировкой на лысине в виде какой то херни. При приближении Маляр распознал в ней птицу, кажется, ворона с распластанными крыльями. То ли бросающегося на добычу с неба (какую-нибудь падаль), то ли мёртвого и раскидавшего крылья по земле. Первая версия, выглядела более достойно, а потому более вероятно. Просить разъяснений, в любом случае, Малярийкин не собирался. Как и в ситуации с нацистскими крестами на Шапроновой куртке, ему было плевать, что нарисовано у кого на черепе.

— Который из вас Калмыш? — без всяких предварительных ласк пробасил лысый-ворононесущий.

Напарнички украдкой, аккуратненько так, переглянулись. Дежа ву, как говориться. Вроде, вчера мы это проходили.

— Вот он, — совершенно по-штрейхбрехерски ткнул пальцем в товарища Маляр. — Он Камышев.

— Угу, — подтвердил кивком Котя.

Лысый цыкнул зубом, глядя на напарничков сверху вниз.

«До чего здоровый детина, сволочь, — подумал при этом Калмыш. — Я и сам высокий, конечно, но этому едва до плеча. А в ширину так он меня в два раза больше. Попали мы, походу!»

«Жирный, гнида, — одновременно подумал Маляр. — Выше меня на две головы минимум. Но наверняка медленный при таком пузе. В солнышко удачно вставлю — ляжет. Мешок».

— Шапронов сказал, мастерня у вас зачетная, — тем временем с понтом сообщил «Мешок».

— Это да. — Подтвердил Маляр, поглядывая то на золоченую «боевую» цепь, намотанную на кожаную перчатку «Мешка» (за вроде кастета), то на охренительный «Смит&Вессон» за поясом гостя. — Всё чистая правда. Мастерня зачетная. «Калмыш энд Малярийкин» называется. Он Калмыш, я Малярийкин. Надо чего то?

Теперь уж бандюки переглянулись. Так смело с ними давно никто не базарил. Во всяком случае, из местных захолустных обмочившихся фраерков. С другой стороны, ничего оскорбительного в вопросе Малярийкина не было.

— Шапрон те сказал, наверно. Байк хочу у вас заказать, — ласково прищурившись, пояснил Мешок. — Роспись. Готическая героика. Эзотерический стиль — скандинавский, поздний. Цвет черно-белый, с оттенками. Сечёшь? Рунические надписи на ранне-норвежском. Вот текст, на листочке. Справитесь, красавцы?

Смит&Вессон за поясом дружелюбно поблескивал на солнце. Цепь на кулачке — тоже. Да похер.

— Машинку, то есть байк ваш, надо посмотреть, — пояснил Маляр, рассматривая поданный листочек. На листочке была какая-то мазня. Корявым почерком, тупым карандашом. На обрывке. Вроде и правда — руны. Идиотизм. — Байк надо глянуть. Там посмотрим, определимся.

— И с хозяином аппарата поговорить, — вставил пять копеек Калмыш.

— Это обязательно, — поддержал Малярийкин друга, — замену движка я комментировать не буду, скажу только за аэрографию. Понимаете, стиль дело тонкое. Лучше оговорить каждый отдельный мелкий элемент до начала работы. Их сразу определить нереально, поскольку я и сам иногда не знаю, как всё будет выглядеть в конце. Но саму концепцию, месторасположение составных частей композиции, а также, возможно … эмоциональную составляющую, которую владелец байка хотел бы вложить в отдельный фрагмент — всё это лучше выяснить до того, как я начну рисовать.

Малярийкин помахал в воздухе рукой.

— Чтобы не было разочарований. — Продолжил он. — Понимаете? Например, лицо девушки может быть грустным или радостным. Декоративный дракон может спать или парить в воздухе. То же касается всего остального. Деталей. Они разные. Крылья птицы, выражение глаз человека, отдалённый фон, стили орнамента, мимика, жесты. Обычно мы определяем на какой части что будет, я делаю эскизы на бумаге, вы одобряете и только потом начинается работа с железом … Так вы хозяин?

Мешок крякнул от обрушившегося потока слов.

— Хозяин то я, — отмахнувшись, пояснил он. — Однако делать машину будете для кое-кого иного. Он обернулся. — Сюда иди!

— Юнга-а! — Выкрикнул из-за спины Мешка байкер, которого Маляр для себя почему то сразу окрестил «Веником». Видимо из-за длинной широкой бороды, перехваченной у основания кожаным ремешком, за которым болталась плотная, похожая на ручку, косичка.

На его крик от толпы байкеров отделился немного смущенный молодой человек в широкой одежде. Он смотрелся гораздо менее вычурно, нежели остальная масса «чехов». Молодой человек был в джинсах, простой зеленой рубашке и почти с такими же зелёными глазами. Без цепей, серег, колец, кожи, браслетов и ожерелий. Сложен молодой человек был очень хорошо, даже атлетически. Но при этом был очень строен и хорош собой.

«Симпатичный парень», — подумал Калмыш.

«Педик какой-то», — заключил Маляр.

— Машину будете расписывать Юнге, — объяснил Мешок, хлопая подошедшего по плечу (видимо это и был Юнга). — Юнга наш боевой друг и товарищ. Надёжный пацан. Таких сейчас мало. Настоящий боец!

Калмыша осенило. От удивления он даже покачал головой. Вот же пруха, три звезды у них в мастерне всего за два дня!

— А не тот ли это Юнга, который на прошлой неделе кричал Шапрону по телику, что в порошок его сотрёт? — с восторгом поинтересовался он. — Неужели танкист? Сам Юнга?!

— Сам Юнга, точно, — с готовностью подтвердил Мешок. — Ну, что сказать? Юнга у нас парень чуток отмороженный. Шапрон поржал, конечно, с его угрозы. Чего с малого взять? Горяч, сволочь, дурноват. Зато будущий чемпион К.Т.О.!

— Возможно, чемпион К.Т.О., — смущенно поправил Юнга. — Возможно, и не более того. Во всяком случае, очень постараюсь им стать. Красные танки опасный спорт. Если вы знаете меня, и видели какие то игры (с этими словами он повернулся к Калмышу), то наверняка знаете и о статистике смертей.