Страница 62 из 89
Стивен вынул шпагу из груды оружия у стены и сделал ею несколько выпадов.
— Томас прав. Молодость верит, что она бессмертна. Если бы только молодой актер мог понять неутолимые желания и отчаянное безрассудство старости в преддверии неминуемой смерти. — Он был неприятно поражен, уловив элегические нотки в своем голосе. Это уже походило на жалость к себе.
Он сделал еще несколько движений шпагой, проверяя, хорошо ли она сбалансирована.
— Этой шпагой, пожалуй, даже и сыра не разрезать.
Розалинда наблюдала за ним с нескрываемым восхищением.
— Видимо, как подобает аристократу, ты учился фехтованию с самого детства. Он кивнул.
— Я неплохо освоил это искусство. В своей мелодраматической юности мне случалось ожидать вызова на дуэль. Если бы выбор был за мной, я бы предпочел шпаги пистолетам. — И он пронзил клинком невидимого противника.
— Какими кровожадными бывают молодые люди! — Розалинда положила большую корону и взяла другую, поменьше. — Я хотела бы купить папе новую корону. Старая уже никуда не годится. И диадему для Марии. Честно сказать, я хотела подарить ей роскошную горностаевую мантию. — Она обвела комнату слегка опечаленным взглядом. — Как ты думаешь, возродится ли когда-нибудь «Атенеум»?
— Вполне возможно. — Он бросил бутафорскую шпагу на груду оружия. Время как будто бы вполне подходило для задуманного разговора. — А как ты полагаешь, «Атенеум» понравится твоим родителям?
— И даже очень. Только представь себе, как мама лежит в роли Изабеллы на диване. Она умирает, и вся публика рыдает взахлеб. — Розалинда нежно улыбнулась. — Или папу в роли обезумевшего короля Лира, которого ведет по сцене Джессика в роли Корделии.
— Ну так что, купить мне этот театр для них? — деланно небрежным тоном спросил Стивен.
Поглощенная мечтами, Розалинда не сразу осознала смысл его слов. А когда осознала, опустила корону, и глаза у нее стали как два больших блюдца.
— Ты шутишь?
— И не думаю. Я все размышлял, каким образом обеспечить старость твоих родителей. И мне кажется, что театр — самое лучшее для этого средство. Будучи его владельцем и директором, твой отец сможет делать все, как пожелает. Вместе с твоей матерью они наконец-то смогут добиться заслуженного успеха. — Он посмотрел на алебастровую колонну с полуразбитым бюстом Юлия Цезаря. — У меня сохранились самые теплые воспоминания об «Атенеуме». Я просил своего адвоката проверить, каково его финансовое состояние.
— Театр сдается в аренду? — тихо спросила Розалинда.
— Вообще-то говоря, театр, все, что в нем есть, и скромный дом позади него продаются. Я хочу передать всю эту собственность в бесплатное владение твоим родителям, оплатить его ремонт и переустройство и создать фонд для оплаты издержек за первые два года. — Он взял корону из ослабевших рук Розалинды и лихо надел ее на голову Цезаря. — Поскольку им не придется платить арендную плату, они смогут, невзирая на небольшие с современной точки зрения размеры театра, получать хорошую выгоду. К счастью, в отношении театров, не имеющих патента, сейчас действуют не такие строгие правила, как прежде. И слава Богу. Пора влить свежую кровь в лондонскую театральную жизнь.
— Но ведь на то, чтобы купить и оборудовать это здание, потребуется целое состояние, — с вытянувшимся лицом сказала Розалинда.
— Состояние у меня есть, — сказал он. — Даже несколько состояний. Не могу же я унести их с собой в могилу.
Она озадаченно провела рукой по волосам.
— Папа — человек очень независимый. Он может не принять такого щедрого подарка.
— От своего зятя? Почему? Да, он человек независимый, но не глупец же, — усмехнулся Стивен. — Считай «Атенеум» выкупом за невесту. Я мог бы заплатить этот выкуп коровами или верблюдами, но думаю, что будет более уместно подарить им театр.
Глаза Розалинды засверкали. Она уже обдумывала, какие широкие возможности откроются перед ее семьей.
— Если они переедут в Лондон, Джессике не придется уходить из труппы, чтобы добиться успеха. И Брайан, когда подрастет, сможет остаться со своими.
— А если твоя сестра выйдет замуж за Саймона Кента или другого актера, они смогут продлить существование «Атенеума» до середины столетия. Возможно, у них будут дети, которые продолжат их дело. — Он задумчиво улыбнулся. — Хотя я и не смогу увидеть все это, мне очень нравится идея создать театральную династию Фицджералдов.
— О, Стивен, это и в самом деле самая замечательная идея, о какой мне приходилось слышать, а ты самый замечательный человек! И не только потому, что ты так неслыханно щедр. — Она крепко обняла его. — Ты увидел в Томасе и Марии не просто пару провинциальных бродячих актеров, едва сводящих концы с концами. Ты разглядел и их благородство, и их талант, и высокие мечты. — Она взглянула на него со слезами на глазах. — И даже решил помочь им претворить эти мечты в явь.
Посмотрев на ее поблескивающие волосы, на гибкую женственную фигуру, он вдруг вспомнил о той испуганной девочке, которая собирала объедки на набережной.
— Они спасли тебе жизнь. Не подбери они тебя тогда, с тобой случилось бы нечто ужасное, а ведь Мария и Томас были молоды, бедны и необеспеченны. И все же взяли тебя и стали твоими любящими родителями. — Он ласково обхватил ее лицо руками. — За это я с радостью отдал бы все, что у меня есть, до последнего пенни.
— Театра будет вполне достаточно. — Смеясь сквозь слезы, она подняла лицо и поцеловала Стивена, сказав этим поцелуем то, чего не смогла бы выразить словами. И он поцеловал ее в ответ. Желание, которое в нем медленно накапливалось, вдруг превратилось в огненно-жгучее стремление схватить ее в объятия, заласкать так, чтобы она никогда в своей жизни больше не испытывала страха.
Оторвавшись от его губ, она хрипло сказала:
— Поехали домой. — Ее глаза потемнели почти до черноты, а губы слегка припухли от желания.
— Чуть попозже. — Он хотел ее прямо сейчас. Накануне ночью он был слишком измучен болью, чтобы желать близости. С каждым днем он чувствовал, что ему все хуже. Надолго ли хватит у него сил, чтобы предаваться любви? Может быть, ему следует считать не только оставшиеся дни, но и каждое их соединение?
В горячем нетерпении он прижал ее к стене костюмерной. Длинный камзол Генриха упал с крючка на пол. Его губы нашли ее губы, а широкая грудь с такой силой прижала заткнутый за корсаж букет, что все вокруг наполнилось горько-сладким запахом. Она изумленно выдохнула воздух, но ее язык уже нетерпеливо ласкал его язык, а бедра со всей силы льнули к его паху.
Он положил руку на ее полную грудь. Грудь волновала его своей женственностью, напоминая лакомый спелый плод.
А ведь она могла умереть от голода или какой-либо болезни. Какое-нибудь чудовище в человеческом облике могло совершить над ней отвратительное надругательство.
Просто невыносимо думать, что он мог так никогда ее и не узнать.
Ему вспомнились стихи Эндрю Марвелла:
Принадлежи нам мир и время…
Но времени у них нет. Быстро пролетают и часы, и дни. Он опустил руку вниз, к заветному месту между ее ногами. Она застонала и, просунув руки под его камзол, стала гладить его спину.
Я чувствую: за мною вслед
Несется колесница лет…
Он поднял ее юбку и нижнюю одежду и нащупал рукой то место, где со всей силой бился пульс жизни. Ее глаза закрылись, голова откинулась на королевское одеяние, в то время карего рука ритмично ласкала кусочек плоти, сгусток чувственности.
Могила холодна, пуста,
С устами там не слить уста…
Может быть, и так. Но пока он жив. Живо все его тело: кости, жилы и кровь.
Он расстегнул бриджи и вошел туда, куда так стремилась его тугая плоть.
Он жив. Живы его ум, душа, живо его мужское начало.