Страница 9 из 101
— А как же люди? — спросил Клювермантель.
— Люди? Всех убило: и родителей, и Агнес, и друзей. Утром мы подобрали их останки и похоронили. Я вернулся на фронт к своим ребятам… С тех пор… Ну что, играем? — Майор громко шлёпнул картон об стол.
В этот момент зазвонил телефон. Начальник штаба торопливо бросил в трубку:
— Шнайдер! «Чёрное»!
Карты полетели на стол, несколько листов упало на пол.
Снаружи доносился рокот тяжёлой артиллерии.
— Сорок! — раздражённо бросил Ноллен.
— Да.
— Сорок шесть.
— Идёт.
— Шестьдесят.
— Да… — пробормотал Брам.
— Восемьдесят.
— Ты, свистун, так всех людей перепугаешь, но только не меня, особенно после Ленинграда и бомбёжки родного села на Мозеле. Когда ты подрастёшь немного, я тебе расскажу историю о том, как я получил «Дубовые листья» и выстрел в голову… Может, даже о «мечах» расскажу. Тогда ты, может быть, хоть что-нибудь поймёшь… — Майор бросил карты на стол. — Запиши мне сотню. Больше играть не могу: нет времени. И вообще знаете ли вы, желторотые, для чего нам нужно время? Для выражения печали? Для того чтобы осознать, что война путает нам все карты? А что такое жизнь? Валяться с девчонкой в постели или напиваться до чёртиков? Люди делятся на две категории: на львов, способных преодолеть любые препятствия, и на говнюков. Будьте довольны, что я вас обоих не причисляю к последним. Подготовь машину к рейсу и подгони её сюда! Жизнь… смех да и только!
— Слушаюсь, господин майор, — козырнул шофёр и выбежал из бункера.
— А ты, Ноллен, посчитай точно, кто кому сколько должен, а завтра утром скажешь мне — хотя подожди, не утром, а в полдень, — что с меня причитается… — Бросив беглый взгляд на дверь, майор крикнул:
— Найдхард!
— Слушаю вас, господин майор. — Капитан подошёл ближе.
— Я сейчас уезжаю в Шлейден. Вполне возможно, что там несколько задержусь.
— Слушаюсь, господин майор. Номер отеля Корна у меня есть.
Дойдя до двери, майор остановился и оглянулся. Капитан застыл по команде «Смирно», подняв вверх руку.
«Хороший парень, возможно, даже сорвиголова, — подумал о нём майор. — Один из тех, на кого можно положиться в любой ситуации, из породы тех, кто ни на минуту не забывает о том, что для достижения победы необходимо бороться. Именно поэтому он сейчас в душе и не одобряет того, что я уезжаю».
«Шлейдеп — небольшой городок, затерявшийся на северных склонах Эйфеля, поросших хвойным лесом, густо присыпанным снегом. Места для дзотов выбраны с учётом конфигурации местности. Сам городок расположен в тылу, за линией немецкой обороны, и защищён от противника бастионами, построенными незадолго до начала войны по приказу предусмотрительного фюрера. По мнению командования вермахта, наступление англичан и американцев должно разбиться об эти укрепления…»
Перо проворно скользило по листу бумаги. На хорошеньком лице корреспондентки застыло недовольное выражение.
«Такой бред может написать любой солдат, — думала она. — Для этого совсем не обязательно быть корреспондентом «Вестдойче беобахтер» и торчать в этой дыре…»
Она посмотрела в окно, за которым виднелся небольшой мостик, а за ним широкая, бегущая к Рейну петля асфальтированного шоссе, прикрытого местами стеной старого леса. Слева шоссе поворачивало к главной линии обороны. Через десяток километров, у домика лесника в Валершейде, что на самой бельгийской границе, дорога кончалась. В южном направлении шоссе шло на Блюменталь, Хелленталь, Рейфершейд, Холлерат. Куда ни посмотри, всюду Западный вал, всюду главная линия обороны.
Получая задание, корреспондентка подумала о том, что наконец сбывается её заветное желание писать и присылать репортажи с переднего края: из дотов, дзотов, из окопов, откуда видны Арденны, занятые войсками противника.
Ей, члену нацистской партии, хотелось побывать у артиллерийских наблюдателей, на передовых постах, но туда её не пускали, отговаривались тем, что это очень опасно, что за её жизнь несут ответственность. Её благодарили за то, что она умеет хранить тайны…
Но Эльвира была не из тех людей, кто может вернуться в редакцию газеты с пустыми руками. Она уселась за телефон и начала названивать различным начальникам, упрашивая их предоставить ей возможность познакомиться с жизнью передовых частей.
Эльвира встала и выпрямилась так, что блузка плотно обтянула грудь. Недостатка в мужчинах здесь не было. Многие из них — только маски, но даже таких начинает трясти, стоит им только увидеть её.
«Война украла у нас много ночей», — подумала Эльвира и, посмотрев в зеркало, увидела свои длинные тёмно-каштановые волосы, спадающие на плечи. Она провела косметическим карандашом по полным губам, по тут же слизала краску кончиком языка. Улыбнулась сама себе, вспомнила фразу: «Немецкие женщины не красятся!» Её голубые глаза ещё раз скользнули по отражению в зеркале. Затем она надела жакет из шкуры белого медведя. Эльвира тайно надеялась встретить здесь мужчину, о котором она мечтала, героя своей мечты.
Когда она спустилась в винный погребок, у противоположной стены какой-то офицер снял серый непромокаемый плащ и, повесив его на вешалку, повернулся.
Эльвира обомлела. Перед ней стоял майор с энергичным, почти строгим лицом, и на шее у него красовался Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами. Когда она проходила мимо майора, он окинул её холодным взглядом. Дверь за Эльвирой тихо затворилась.
Разрывы американских снарядов средней артиллерии один за другим вспарывали тишину, царившую в Шлейденской долине.
Майор Брам внимательно прислушался к разрывам, стараясь определить, где именно легли снаряды. Рядом с ним лежала молодая женщина. Как ни странно, она была спокойна, об этом свидетельствовало её размеренное дыхание.
Это была ещё одна полная загадочности ночь, которую майор провёл в этой комнате с Урсулой Хальваг.
Урсула, русоголовая миловидная женщина с глазами мадонны, работала в Шлейдене, в военном госпитале, медицинской сестрой. Она проходила, гордая и недоступная, среди длинного ряда кроватей, на которых лежали или сидели раненые, и не обращала никакого внимания на их удивлённые и жаркие взгляды. Они для неё не существовали: у неё был он, майор Брам. Урсуле казалось, что она создана для него. К такому мнению она пришла с первого же дня их знакомства. А потом с пен случилось нечто неожиданное.
Брам вспомнил, как это было. В глазах Урсулы отражалось пламя свечи, стоящей на ночном столике. Она по самый подбородок натянула на себя одеяло и тихо прошептала:
— Я люблю тебя, Сепп. — Голос её был тих и спокоен. — Только я больше не свободна, я вышла замуж…
Несколько секунд он ничего не понимал.
— Но я люблю тебя, люблю по-прежнему… — увлечённо повторяла она, а затем рассказала, как в начале сорок второго года стала женой капитана Бодо Хальвага. Сказала, что это был брак по любви. Но Брама она тоже любит, не может устоять перед ним. Сепп Брамм задумался; «Неужели она на самом деле любит меня? Или, быть может, ей просто льстит, находиться, рядом с офицером, имеющим такие высокие награда? Откуда только у неё столько силы, твёрдости и хладнокровия? А люблю ли я её? Или она для меня не больше чем замена погибшей Агнес?»
И вновь воспоминания нахлынули на Брама. В первый раз он увидел Урсулу немного более двух недель назад. Она понравилась ему, эта симпатичная порядочная молодая женщина. Однажды вечером она под руку с ним вошла в свою комнату. Вид у неё был задумчивый, даже немножко отсутствующий.
Майор обращался с Урсулой с непривычной для него нежностью и предупредительностью. В её присутствии Сепп переставал вспоминать свою прежнюю жизнь.
А теперь этот удар. Она любит своего мужа, капитана-фронтовика, который, как она сама рассказала, командует батальоном. Разбить семью? Такое в жизни бывает. Но связаться с женой товарища? Это противоречит кодексу офицерской чести.