Страница 84 из 100
8 Ошибка памяти. В рассказе А.С. Эфрон речь идет о 1941 годе, когда она была в лагере на Княжпогосте.
1 Владислав Андерс (1892-1970) - польский военачальник, генерал-лейтенант. В 1938 г. после раздела Польши между СССР и Германией оказался в советском плену. После нападения Германии на Советский Союз освобожден из тюрьмы и занялся поиском поляков, находившихся в советских лагерях, для формирования антигитлеровской польской армии. Дважды обращался к Сталину с просьбой об освобождении польских офицеров из советских тюрем и лагерей, но ответа не получал. Кадры сформированной Андерсом армии не были обеспечены вооружением. В марте 1942 г. 60 тыс. поляков-мужчин было переброшено через Ирак в Палестину, где они присоединились к 8-й английской армии и приняли участие в войне против фашизма. После окончания Второй мировой войны армия Андерса, насчитывавшая к тому времени 112 тыс., была расформирована, но большинство её солдат и офицеров не вернулись в социалистическую Польшу и осели в Англии. Генерал Андерс до конца жизни был главой польской общины Англии (Кто есть кто во Второй мировой войне. Лондон; Нью-Йорк; М., 2000. С. 10).
Переводы
ИЗ ИТАЛЬЯНСКОЙ поэзии
Франческо ПетраркаV 1304-1374
СОНЕТЫ НА ЖИЗНЬ МАДОННЫ ЛАУРЫ IV
Предивный, преискуснейший Творитель Планет - с их невесомостью и весом,
В юдоли нашей Зевса над Аресом Поставивший, как мудрый устроитель.
Писанья толкователь - и учитель Всех, что досель брели дремучим лесом, Наперекор темницам и железам Рабам отверзший горнюю обитель.
Не Риму, а смиренной Иудее Доверил чудо своего рожденья,
Столь сладостно Ему смиренье было...
И в наши дни Он скромное селенье Избрал, чтоб в нём, красою пламенея, Возникла ты, прелестное светило.
VII
Обжорство, лень и мягкие постели, Изгнавши добродетель, постепенно Пленили нас; не выбраться из плена,
Коль нашу суть привычки одолели.
Небесный луч, нас устремлявший к цели, Дающий жизнь тому, что сокровенно,
^ Впервые: ПетраркаФ. Избранное. Автобиографическая проза. Сонеты. М., 1974; сонеты XIII, XXXV впервые: Эфрон Л. Переводы из европейской поэзии. М.: Возвращение, 2000.
Угас — и с ним иссякла Гиппокрена,
А мы удивлены, что оскудели...
Страсть к наслажденьям, страсть к венцам лавровым! — С дороги, философия босая!
Прочь, нищая! - кричит толпа продажных.
Но ты — иной; иди, не отступая,
Своим путем, пустынным и суровым, -Дорогой одиноких и отважных...
XIII
Когда Амур к моей прелестной даме Средь прочих жён спускается незримо,
Столь гаснет их краса неумолимо,
Сколь нежность к ней во мне возносит пламя.
Благословенно место меж холмами И миг, когда увидел Серафима.
С тех пор в душе моей богохранима Увиденная смертными глазами.
С тех пор любовью к ней душа ведома Дорогою возвышенного Блага,
Страстям земным не уступая шага,
И от неё - надежда и отвага,
Которая идущему знакома:
Влекущая к Эдему от Содома.
XXII
Чем ближе край, за коим - только бездна, Которой все кончаются невзгоды,
Тем мне видней, сколь быстротечны годы, Сколь уповать на время бесполезно.
Я мыслям говорю: как ни прелестна Любовь, но от неё, о сумасброды,
Плоть, словно снег от солнечной погоды, Истает, сгинет, пропадёт безвестно.
Тогда придёт покой, уйдут надежды,
Что к суете влекли нас легковерно,
И страх, и гнев, и слёзы, и улыбки.
И мы поймём, недавние невежды,
Сколь многое вокруг — недостоверно, Сколь тщетны вздохи, упованья — зыбки...
XXXV
Задумчивый, надеждами томимый,
Брожу один, стараясь стороной Всех обходить — за исключеньем той,
Кого в душе зову своей любимой,
Тогда как от неё, неумолимой,
Бежать бы мне, бежать, пока живой:
Она, быть может - друг себе самой,
А нам с Амуром враг непримиримый.
И вот она идёт, и, если я Не ошибаюсь, светом состраданья На этот раз наполнен гордый взгляд.
И тает робость вечная моя,
И я почти решаюсь на признанье,
Но вновь уста предательски молчат.
ХС
Зефир её рассыпанные пряди Закручивал в колечки золотые,
И свет любви, зажегшейся впервые, Блистал в её, нещедром ныне, взгляде.
Тогда казалось, что не о прохладе Вешают краски нежные, живые,
Её лица; и вспыхнули стихии Моей души, пожаром в вертограде.
Она предстала мне виденьем рая,
Явлением небесным — вплоть до звука Её речей, где каждый слог - Осанна.
И пусть теперь она совсем иная -Мне всё равно; не заживает рана,
Хоть и ослабла тетива у лука.
ccv
О, сладость гнева, сладость примирений, Услада муки, сладкая досада И сладость слов из пламени и хлада,
Столь сладостно внимаемых суждений!..
Терпи, душа, тишайшим из терпений -Ведь горечь сладости смирять нам надо Тем, что дана нам гордая отрада Любить её - венец моих стремлений...
Быть может, некто, некогда вздыхая, Ревниво молвит: «Тот страдал недаром,
Кого такая страсть поймала в сети!»
Другой воскликнет: «О, судьба лихая!
Зачем родился я не в веке старом?
Не в те года? Или она - не в эти?»
CCXI
Ведёт меня Амур, стремит Желанье,
Зовёт Привычка, погоняет Младость,
И, сердцу обещая мир и сладость, Протягивает руку Упованье.
И я её беру, хотя заране Был должен знать, что послан не на радость Вожатый мне; ведь слепота не в тягость Тому, кто Разум отдал на закланье.
Прелестный Лавр, цветущий серебристо, Чьи совершенства мною завладели,
Ты - лабиринт, влекущий неотвратно.
В него вошёл в году тысяча триста Двадцать седьмом, шестого дня апреля,
И не провижу выхода обратно.
CCXVIII
Какою бы красою ни блистали Перед её лицом другие лица —
Все меркнут, словно от луча денницы Меньшие звёзды в неоглядной дали.
Амур мне шепчет: «Можно без печали Нам жить, доколе век её продлится, Уйдёт она — и станет жизнь темницей, И сам не устою на пьедестале».
Всё будет так, как если бы природа Людей лишила разума и слова, Лишила влаги и моря, и реки,
Луга, леса — зелёного покрова, Светила отняла у небосвода —
Едва лишь Смерть её прикроет веки.
СОНЕТЫ НА СМЕРТЬ МАДОННЫ ЛАУРЫ CCLXXVHI
В цветущие, прекраснейшие лета,
Когда Любовь столь властна над Судьбою, Расставшись с оболочкою земною,
Мадонна взмыла во владенья света.
Живая, лишь сиянием одета,
Она с высот небесных правит мною. Последний час мой, первый час к покою, Настань, смени существованье это!
Чтоб, мыслям вслед, за нею воспарила, Раскрепостясь, душа моя, ликуя,
Приди, приди, желанная свобода!
По этой муке надобна и сила,
И промедленья боле не снесу я...
Зачем не умер я тому три года?
CCXCVII
В ней добродетель слиться с красотою Смогли в столь небывалом единенье,
Что в душу к ней не занесли смятенья,
Не мучили присущей им враждою.
Смерть разделила их своей косою:
Одна - навеки неба украшенье,
В земле — другая. Кротких глаз свеченье Поглощено могилой роковою.
Коль вслед любви, почиющей во гробе, Её устам, речам, очам (фиалам Небесным, что досель мой дух тревожат)
Отправиться — мой час пока не пробил, То имени блаженному, быть может,
Я послужу ещё пером усталым.
CCXCVIII
Дни, убегая, пламень угасили,
Который жёг меня, не согревая.
Рассеяли мечты о дольнем рае,
Свели на нет плоды моих усилий
И на две половины разделили Всё, чем владел, на чудо уповая:
Одна из них сияет в горнем крае.
Другая - похоронена в могиле.
Я сам себя страшусь, себя жалею, Завидую любой судьбе жестокой, Настолько нищ и наг в своей пустыне.
О жизнь, о смерть, о свет звезды далёкой, Час давний, ставший участью моею,