Лепестки на ветру

— Рейф? Какого черта!

— Что ты делаешь в Париже? — в свою очередь спросил Рейф, тупо уставившись на Люсьена — Твои сообщения показались мне настолько тревожными, что я перепоручил свою работу другим, а сам примчался сюда.

Оглядев Кэндовера с головы до ног, лорд Стрэтмор с чувством произнес:

— Если ты и вправду падший ангел, то падал с очень большой высоты и здорово расшибся о нашу грешную землю.

Да, не стоило сетовать на судьбу. В самый тяжелый момент она послала Рейфу друга. Жестом пригласив Люсьена к себе, Рейф начал бесцветным голосом:

— Заговор раскрыт, заговорщики повержены. Наши выжили. А кроме того… Знаешь что, — предложил Рейф, когда они вошли в гостиную. — Не спрашивай меня сегодня ни о чем. Давай-ка лучше напьемся.

Люсьен проникновенно посмотрел другу в глаза, а потом, положив на плечо Рейфа руку, спросил:

— Говори, приятель, где ты держишь бренди?

Приехав домой, Мегги уложила Роберта в постель и пригласила к нему врача.

Не давая себе расслабиться, она отправилась в комнату к Синди, чтобы сообщить о смерти ее супруга. Мегги понимала, что, если в глазах остального общества Оливер Нортвуд в соответствии с выдвинутой Рейфом версией становился героем, его жена имела право знать правду.

Новоиспеченная вдова нервно теребила шаль.

— Мне не хотелось бы, чтобы все закончилось так, как закончилось, — тихо сказала она. — Я никогда бы к нему не вернулась, но я не желала ему смерти. Должно быть, вам трудно меня понять, — добавила Синди, подняв на Мегги полные слез глаза, — после того, как он со мной обошелся.

— Я понимаю, — сочувственно произнесла Мегги. — Он много лет был частью вашей жизни. Наверное, были и хорошие воспоминания.

Синди закрыла глаза, и спазм на мгновение исказил ее лицо.

— Да. Их было немного, по пальцам пересчитать, но они были. При всем том, что он сделал, Оливер все же не законченный негодяй, не правда ли?

Мегги подумала о клевете, холодной и расчетливой, перечеркнувшей всю ее жизнь, принесшей столько боли и ей, и Рейфу.

Из-за Нортвуда она потерял Рейфа, зато приобрела Роберта. Кто знает, была бы ее жизнь лучше или хуже без Оливера Нортвуда.

— Его вмешательство оказалось счастливым. Возможно, в конце концов он раскаялся в содеянном и решил взять реванш. Ваш муж заслужил прощения.

— Возможно, — печально согласилась Синди. — Вы и ваши друзья поступили очень благородно, не бросив на покойного тень подозрения в предательстве. Семье так легче будет примириться с утратой, в особенности отцу Оливера — честному и благородному человеку.

— Очернив Нортвуда, мы бы вряд ли принесли кому-то пользу, так же как, сохранив его репутацию, вряд ли нанесем кому-то вред.

Мегги обняла Синди, а затем ушла. Оставшись в одиночестве в своей спальне, она бессильно упала на кровать, даже не потрудившись снять изодранное, грязное платье. Мегги думала о Рейфе, и горькие непрошеные слезы текли по щекам. Вспомнила его объятия тогда, в конюшне, когда он решил, что Варенн прострелил ей голову. Наверное, она все еще кое-что для него значит.

Но все же это была не любовь. Тот краткий миг, когда Рейф и Марго любили друг друга, канул в Лету, как и те цветы, что радовали их той далекой весной. Где они сейчас? Что осталось от их цветущей красоты? На ее беду, чувства прежних дней не ушли так же безвозвратно.

Что ждало ее в будущем? Одиночество. Может быть, стоит спросить Роберта, не хочет ли он на ней жениться? Но он не желал иметь жену в двадцать, поэтому сейчас подобная перспектива покажется ему еще более удручающей. Если она спросит Роберта об этом, тот, конечно же, согласится, но только повинуясь тому же чувству ответственности, что заставило его сделать предложение, когда ей было девятнадцать.

Честно говоря, Мегги понимала, что никогда не попросит Роберта об этом. Он заслужил женщину, которая принадлежала бы ему и сердцем, и душой. После всего того, что Роберт для нее сделал, она не имеет права лишать его такой любви.

Захлебываясь от слез, Мегги спрятала лицо в подушку. Больше она никогда не будет плакать. Научится жить без Рейфа Уайтборна. Жила двенадцать лет, проживет и дальше. Но сегодня, сейчас даст себе волю выплакаться до конца. Она заслужила право на слабость.

Глава 26

Элен Сорель, сидя на кушетке в гостиной, наслаждалась утренней чашкой кофе, заодно просматривая корреспонденцию. Мягкие лучи осеннего солнца заливали комнату теплым, немного грустным светом. Сейчас, в этой благополучной обстановке, драма вчерашнего дня казалась кошмарным сном. Полковник фон Ференбах и генерал Росси разгромили небольшую армию Варенна с самыми незначительными потерями со своей стороны. Поместье, которое могло бы стать центром будущей империи, теперь пребывало в пустынной заброшенности, если не считать прусской охраны. Заговорщики посрамлены, справедливость восстановлена, мир устоял, и она, Элен Сорель, тоже приложила к этому руку.

"Хандра — вполне естественное состояние после перевозбуждения, — сказала она себе. — Пришло время подумать о будущем. Девочек пора привезти обратно в Париж». Мысль о дочерях немного подняла ее настроение, и все же на душе было муторно. Уныло глядя в кофейную чашку, Элен пыталась отыскать причину сегодняшней грусти.

Горничная доложила, что к мадам пришел гость. Очень высокий молодой человек. Немец.

В голове Элен мгновенно пронеслась мысль о прическе, о том, что утренний наряд мог быть и получше… Облизнув губы, она приказала пригласить гостя к ней. Вчера вечером полковник проводил ее до дома, вежливо поклонился, но не сказал ничего о предполагаемом визите. Скорее всего его привела к ней лишь обычная вежливость. Он пришел справиться, как она чувствует себя после столь бурной скачки.

Карл фон Ференбах смотрелся просто красавчиком: высокий, ладный, льняные волосы блестят на солнце. Но бросалась в глаза и серьезность, с которой он поцеловал протянутую Элен руку.

После неловкого молчания полковник медленно проговорил:

— Я думал над тем, что вы мне сказали, когда приехали ко мне.

— Да? — Пульс Элен участился. — В самом деле?

— Вы говорили, что кое-что может положить конец ненависти, и хотели, чтобы я посмотрел на все непредвзято, забыв, что вы — француженка, а я — пруссак.

Элен молча ждала, что последует дальше, стараясь казаться как можно более невозмутимой.

Полковник снова надолго замолчал, а потом, превозмогая себя, продолжил:

— Долгое время я старался воспитать в себе невосприимчивость к человеческим страстям, но оказался слабее, чем я думал. Моя боль все еще при мне. Но если сердце чувствует боль, оно способно чувствовать и другие, более приятные вещи.

— Такие, как любовь?

— Да, любовь.

Полковник искренне взглянул Элен в глаза. Такой человек не бросает слов на ветер.

— Если вы захотите простить мне мою холодность… Может быть, мы сможем попытаться.

— Как мне этого хочется! — воскликнула Элен и радостно улыбнулась.

Напряжение в лице полковника исчезло, и он сразу помолодел лет на семь.

— Тогда вы, может быть, согласитесь поехать со мной кататься? Карета ждет внизу.

Элен не верила глазам. Ференбах и вправду не терял времени даром! Так почему же он до сих пор… Довольно! И так потрачено впустую достаточно дней.

— С огромным удовольствием, — ответила Элен, вставая.

— Еще одна вещь… Если вы позволите… Полковник привлек Элен к себе и замер, словно давая ей время привыкнуть к своему новому состоянию. Элен не шелохнулась, едва живая от надежды и страха.

Губы его оказались теплыми, вовсе не такими, как могли бы быть у ледяного принца. С легким стоном она запрокинула голову, чтобы ему было удобнее целовать ее. То, что начиналось как робкая попытка, переросло в огневой шквал страсти. Кровь закипела в ней, горячая волна прокатилась с головы до пят.

Казалось, каждый из них стремился как можно быстрее заполнить пустоту, поселившуюся в сердцах несколько лет назад. У Элен кружилась голова от этих прикосновений, от запаха его тела, от вкуса губ, от той голодной ласки, с которой он сжимал ее. Спустя вечность дама осознала, что спиной упирается в стену. Если бы не она да еще сильные руки полковника, Элен просто растаяла бы и превратилась в озерцо счастья на полу.