Похищение столицы

— Разные варианты обговаривают. Трофимов будто бы хочет на даче своей поместить, а Старик клонит к себе. Кому не нужен такой человек, который в любой банк может руку запустить и кучу денег загрести? А скажи, Катюш: как это можно из банка, который за океаном, деньги вытащить? Тут сколько ума нужно! А он-то, этот волосатый, вроде бы и неумный совсем. На генерала нашего попер. Стал такое говорить! Я бы в жизнь не сказала. Зачем дразнить Старика? Генерал все-таки!

— Ладно, Лидусь. Ну, их к лешему, жуликов этих. Нынче в России мошенник главным героем стал. Вон Г усинского — на весь свет мошенником объявили, в Бутырку сунули, а он как поднял еврейскую рать, так и выпустили. Значит, и новый наш президент слаб против жуликов. Телевидение так все представляет, будто этот гусь мордатый Сталинградскую битву выиграл.

Задумалась Екатерина, долго в сторону сада смотрела. И, потом, не поворачиваясь к подруге, сказала:

— Гражданская война может быть. Мы с тобой, Лидусь, на передний край борьбы выдвинуты. Надо нам свою тактику уточнить и сделать для своей страны как можно больше. Ты мне по телефону не звони — все прослушивают: и на моей работе, и на квартире. А если уж срочное что — позвони и говори намеками,— так, чтобы я одна только тебя понимала. А больше письмами. Пиши мне почаще, и на почту до востребования. Я должна все знать о планах и делах Старика. И с кем встречается он, и о чем говорит. Судьба хакера нас особенно интересует. Мы должны так сделать, чтобы он на бедных людей работал, а не на этих мерзавцев.

— Хакер этот придурошный какой-то. И фамилия у него нерусская. Он, мне кажется, из тех оболтусов, о которых ты мне говорила. Ну, те, которые в политике не понимают.

— Не знаю, не знаю. Может и такое быть, что мы с тобой его не поняли. Очень бы интересно знать, о чем они сейчас с генералом говорят.

За дверью раздались шаги, и в кухню вошел генерал. Красный весь и в расстроенных чувствах:

— Кофе нам — да покрепче!

Лида сварила кофе, разлила по чашкам и в чашку хозяина налила из пузырька каких-то капель. И отнесла. А когда вернулась, Катя припала к уху подружки, спросила:

— Что за капли ты ему налила?

И Лида еще тише прошептала:

— Снотворное. Я ему часто их подливаю, но не так много, как теперь.

Катя покачала головой: ну, девка!.. Раскрыла сумочку и вытащила оттуда пять тысяч.

— А это вам на жизнь.

Посидели обе, подумали. Катя сказала:

— А, может, лучше я твоему отцу отвезу. А то у тебя-то еще и отнять могут.

Умница-Лида кивнула:

— Да, так лучше будет.

И отдала деньги. Потом обняла Катюшу и со слезами на глазах проговорила:

— Я за тебя в огонь и в воду пойду!

Катя оттолкнула ее:

— Дуреха! Распустила слезы. Не за меня ты в огонь-то лезь, а за Родину. Знаешь, во Франции девица такая была — Жанна д’Арк. Ей и двадцати не было, а она весь народ на битву повела. Видела на картинах: сидит этакая королева на белом коне и рукой на Париж показывает. Дескать, прогоним врага из пределов Франции! А наша Зоя Космодемьянская: босая по снегу шла на смерть, а взгляд гордый и счастливый. За Родину умирала!.. А Лиза Чайкина! Марина Раскова! А тысячи других героинь, сражавшихся за Россию с немцами?.. Мы-то с тобой чем же хуже!..

Лида и совсем расплакалась. Махнула рукой, сказала:

— Хватит тебе распалять меня! А то я твоего генерала как котенка вот этими задушу!

И она показала крепко сжатые кулачки.

В кабинете генерала собеседники расположились далеко друг от друга; Грех сидел в кресле возле окна, из которого была видна кухня, и там, за неплотными занавесками, двигались тени женщин. Грех украдкой поглядывал на них, о чем-то все время соображая. Впрочем, успевал и обдумывать ответы на вопросы генерала.

— У вас, конечно, есть в Москве квартира и, наверное, дача — где вы собираетесь жить?

— Дачи у меня нет, но квартира есть, и не одна. Есть у меня жилье и в Петербурге. Я люблю этот город и часто там бываю.

— Нам нужно организовать охрану,— надеюсь, вы не возражаете?

— Возражаю, и — категорически!

Старрок сидел за своим столом и при этих словах откинулся на спинку кресла.

— Не понимаю вас! Почему?

— Тут и понимать нечего. Свою жизнь я не хочу вверять незнакомым людям. Я буду жить в России по своему плану и порядку. Но я реалист и понимаю: с вами надо ладить. Хотел бы иметь вас в качестве самого близкого друга и на случай беды обращаться к вам за помощью.

— Да, конечно,— пожалуйста, я счастлив иметь такого друга. И, если будет нужно, брошу всех своих подчиненных на вашу защиту, а в моем распоряжении не одна тысяча вооруженных людей. Кстати, есть и специально сформированный Русский отряд, которым командует майор Екатерина, с ней вы только что имели честь и удовольствие ужинать. Несмотря на свою молодость, она богата, имеет пошивочную фабрику и в наших делах отличается зрелым умом и неженской отвагой.

— Да, я ее знаю. И кое-что наслышан о ее делах. Но вы сказали: «Русский отряд». А какие же еще могут быть отряды в столице русского государства?

— О-о-о! Вы сильно отстали в понимании процессов, происходящих ныне в России. Да, по истории и по понятиям многих, Москва — русская столица. Но в наше время потоки людей стремительно движутся; в Москве стали продавать квартиры, и их покупают денежные люди, а русским, как вы сами знаете, деньги не даются. Так было и так будет. Русский человек — работник, но он не умеет считать и, тем более, торговать. И уж совсем не понимает, что такое кредит и процент. Теперь в Россию снова вернулась власть денег. А вместе с этой властью пришли и другие люди. В Москве чисто русских живет два миллиона, одна четвертая часть от всех жителей. А у власти русских и совсем нет. Начальник вашей главной тюрьмы Бутырки — и тот полковник Ибрагим.

— Вы сказали: вашей? Вы что же меня числите за рус- ского?

— Да, конечно. Нам давно известно, что вы русский. А фамилию вы, конечно, взяли для маскировки. И, может быть, с целью чисто тактической: быть поближе к людям, держащим высшую власть и владеющим деньгами.

— Угу,— неопределенно промычал Грех.— Может быть, и так. А вы скажите мне вот что: превращая Москву в Вавилон, вы не опасаетесь за судьбу свою собственную? Ведь те, которых ваша власть привела в Москву, они в судный час не пощадят и вас, новых хозяев столицы. А? Что вы скажете на этот счет?

— Мы так далеко в своих мыслях не идем. Мы не мечтатели, как вы, русские. Предпочитаем держать синицу в руках, чем журавля в небе. Потому и планов о всеобщем процветании мы никогда не строим.

— Ну, почему же! Вы тоже отличаетесь большой фантазией. На протяжении многих тысячелетий строите грандиозные планы, например о мировом господстве. И случались времена, когда вы вплотную приближались к своей цели,— как вот теперь, но как-то так выходило, что планы ваши всегда рушились. Ну, да ладно: не люблю прений о большой политике. Давайте перейдем к делу: что вы обо мне знаете и зачем я вам нужен?

Глаза генерала загорелись, потеряли устойчивость — бегали туда-сюда, и весь он задвигался, то подавался вперед, ложился грудью на стол, а то откидывался на спинку кресла и устремлял взгляд почти безумных глаз на гостя. И голосом, изменившимся до неузнаваемости, хриплым, нетвердым, заговорил:

— О вас знает верх — самый верх, но вы мне скажите: разве это вам нужно?..

Строй речи его тоже изменился, стал каким-то местечковым, первородным. Было видно, что генерал сильно волновался. Волновался так, словно увидел кучу золота и боялся, как бы ее не схватил кто другой.

Он продолжал:

— Вы человек редкий, такого нет на свете. Есть в Малайзии, он сделал так, что банк в Америке полетел в трубу; мне бы так уметь! Ну, ладно. В Малайзии есть, а в Англии нет, и в Америке нет,— и даже в Японии. Да?.. Хорошенькое дело! Взять и тряхнуть банк. Там куча денег, а он — хлоп! И сделал их нищими. Десять тысяч сотрудников оказались безработными.

Он распалялся, а Грех смотрел на окно в кухне, видел профиль сидящей женщины, хорошенькую головку... «Такие бывают в музеях, картинных галереях...» И еще подумал: «Это Катя, таинственный майор милиции, которого он совсем не боится, а даже наоборот: готов ввериться ей и идти за ней куда угодно». Он вспоминал хорошеньких женщин в Америке. Там тоже, когда прознали о его способностях манипулировать компьютерными операциями, пустили в ход юных красавиц; эти кошечки пытались прикрутить его покрепче к ЦРУ. Одной из них он доверился, и не ошибся: она оказалась больше российской разведчицей и помогла ему в переписке с друзьями из России. «Странная у меня способность! — думал он сейчас.— Я чувствую человека и, как уже не однажды доказано, не ошибаюсь». Катерину он тоже почувствовал. Всем сердцем, всей душой. И все больше укреплялся в желании быть к ней поближе, и, если фортуна повернется к нему лицом...