Страница 3 из 64
Ленинград. Заводная песенка. Слава, сам того не желая, начал подпевать:
Через минуту он уже горланил на всю машину так, что соловей действительно бы на этом фоне смотрелся блекло.
Фура начала утомлять своими шестьюдесятью в час. На встречке никого, обзор хороший. Слава вдавил педаль газа в пол. Когда расстояние между ним и грузовиком сократилось до 10–15 метров, с ярко-красным блеском появились стоп-сигналы. Пытаться останавливать Хонду было бессмысленно. Единственная мысль мелькнула в голове Славы: «Вот так все и бывает».
Славино тело отреагировало с поразительной и практически нереальной скоростью: руки плавно повернули руль влево, ровно настолько, чтобы пройти в каких-то миллиметрах от бампера фуры, и при этом не кувыркнуться. Хонда вылетела на встречку, а затем, когда длинная туша автопоезда осталась позади, свернула на свою полосу. Через полкилометра Слава остановил машину на обочине. Открыл дверь и, продолжая держаться за нее, вышел. Фура, которая несколько секунд назад чуть не оставила его жену вдовой, приближалась со скоростью в те же шестьдесят километров. Лицо водителя отчетливо виднелось за огромным лобовым стеклом: одутловатые, небритые щеки, дырка рта с опущенными вниз кончиками губ, мелкие поросячьи глазки, смотрящие перед собой холодно и колюче, копна черных с проседью волос. На правой скуле блестело похожее на старый ожог бледно-фиолетовое пятно. Слава подумал, что неплохо бы набить морду этому ублюдку, но мысль была какая-то вялая, не подталкивающая к активным действиям. Дальнобойщик мельком взглянул на Славу. Господи, молоко свернется от такого взгляда. Словно двустволка, из темных отверстий которой смотрит сама Смерть…
Твою то в душу. Что за лирика? Обычный шоферила, похожий на свина, которому без разницы, что он причинил кому-то неудобство.
Машина удалялась, оставив за собой едкий запах сгоревшей солярки и клубы пыли. Из салона Хонды доносились вопли все того же Шнура. Поразительно, такое ощущение, что прошло минут десять, а на деле – максимум минута-полторы. Слава сел обратно в машину. Руки дрожали. Сигарета из пачки никак не хотела вылезать, тогда он просто высыпал все, что оставалось в пачке, на сиденье. Вместе с сигаретами высыпались мелкие листики табака, которые тут же разметало по салону. Прикуривая, Слава чудом не обжег себе ладонь. Он поднял голову вверх и выпустил густой дым в потолок.
Среагируй он чуть позже, наверняка был бы уже мертв. Господи, так близко. Всегда думаешь, что смерть где-то еще, что уж тебя она точно обойдет. А тут буквально выскочила перед тобой: «Пойдем, дружок, твоя очередь. Достаточно ты потоптал землю». Он мог бы сейчас лежать в искореженной консервной банке, создавая еще одну пробку. А жена… Он бы даже не извинился перед ней. За то, что вел себя, как последняя сволочь.
Внезапно самым важным в его жизни стал звонок Кате. Он должен извиниться. Слава выключил радио, на котором снова крутили какую-то рекламу, и взял в руки мобильник. Руки уже не дрожали, но от спешки пальцы не попадали туда куда следовало. Наконец пошел вызов. Слава сделал глубокую затяжку горького дыма.
– Да? – голос ровный, даже скорее равнодушный.
– Катюш, это я.
– Да, Слав, – видимо дуется.
– Катюш, прости меня, я не должен был орать. Это все… – опять на ум пришли только детские оправдания, которые Слава зарубил на корню, – я мудак, ты там сидишь – волнуешься за меня, а я крик поднимаю. Извини меня, угу?
– Конечно, Слав. Только давай уже приезжай скорее, ладно?
Через час совсем стемнело. Славе всегда нравилось ехать вот так, в темноте с включенными фарами, когда дорога словно рождается перед ним километр за километром. Нравилось, потому что с каждой минутой в нем росло чувство приближающегося дома. Так он всегда себя чувствовал в детстве, когда вместе с папой и мамой на их «копейке» он возвращался из пионерлагеря – сладкое ощущение умиротворения и покоя. И как бы он ни избегал своей жены, она была частью его дома – частью неотъемлемой и важной.
Но сейчас этого чувства не возникало. То ли разговор с женой, то ли воспоминание о чудом неслучившейся аварии – какой-то неприятный осадок осел горечью в горле, мешал насладиться моментом. Он что-то забыл. Он что-то обещал, но не выполнил. Эта полубессознательная мысль забралась куда-то на периферию мозга и не давала покоя своим зудом.
Слава автоматически включил правый поворотник и остановился напротив светофора. Он здесь проезжал сотни раз, знал буквально каждую кочку. Так почему он никак не может успокоиться? Что не так, что он забыл? Все было то же и так же. Дорога, уютный свет фар, чистое звездное ночное небо, луна…
Слава взглянул вверх и еле сдержал крик. Полная луна висела прямо напротив него и словно огромный глаз следила за ним. Она отливала мертвенно-зеленым цветом. Однажды в детстве, он видел, как из озера багром доставали труп какого-то мужчины: распухший как барабан, местами окутанный водорослями, с выпученными до предела мертвыми глазами. Слава месяц не мог нормально спать – как только он закрывал глаза, перед ним возникало это безвольное позеленевшее тело. Позже, когда череда кошмаров минула, он старался не вспоминать этот эпизод настолько усердно, что через некоторое время начисто забыл о последнем. И вот теперь луна моментально возродила в памяти те ужасные минуты. Своим цветом она напоминала утопленника, долгое время пробывшего в воде.
Слава закрыл глаза и начал считать до десяти. Этот прием всегда помогал ему в тяжелые минуты – помог и сейчас. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Глубокий вдох, и вновь открыл глаза.
А-а-а, мать твою. Слава рассмеялся. Нервным, неуверенным смехом. На верхней части лобового стекла Хонды была наклеена солнцезащитная полоска, сквозь которую луна и приобрела свой новый зловещий оттенок. Через обычное стекло она была нормального серо-белого цвета.
В фильмах ужасов, которые Слава просто обожал, если герою было предначертано попасть в какую-либо беду, то сначала он проходил через пытку разных предзнаменований: треска веток от неожиданного порыва ветра, внезапно выскочившей, словно из ниоткуда, собаки, тихо подкравшегося почему-то сзади друга. Саспенсбляхамуха – было Славино определение данной особенности второсортных (и не только) хорроров. Катя всегда хохотала, услышав этот «термин», потому что Слава при этом придавал своему лицу и голосу соответствующее торжественно-идиотское выражение. Они любили вместе валяться под одеялом и, высунув носы, смотреть «ужастики» – это были моменты, когда все ссоры и взаимные претензии забывались. Теперь Слава сам оказался в подобной ситуации: глупые совпадения, которые его мозг моментально увязывал с чуть не случившейся бедой, казались своеобразным предупреждением.
Светофор между тем сменил красный свет на зеленый и, когда Слава вспомнил, что нужно ехать дальше, замигал.
– А, черт! – Слава сосредоточенно стал ждать следующий разрешающий сигнал. Включил радио.
Агата Кристи. Исключительно тоскливая вещичка. И явно не для ротации на радио. Неужели им поставить больше нечего. Лучше в тишине.
В двадцать минут двенадцатого Хонда въехала в город. Ощущение, что что-то не сделано, выросло до размеров легкой паранойи. Что и кому он обещал? – вопрос пульсом бился в мозгу. Через пятнадцать минут он будет дома, и все будет нормально.
Пробираясь по частному сектору, Слава поразился, насколько непривычно пустынными казались улочки. Освещенные окна попадались только изредка, словно сейчас было не полдвенадцатого, а часов пять утра, когда только-только просыпаются на работу первые соседи. Слава даже взглянул на автомобильные часы, чтобы удостовериться, что сейчас еще не утро. Нет. 23:31. Пот выступил на лице, несмотря на прохладный ветерок. Что-то не так. И серьезно не так. Он что-то забыл. Он не выполнил обещание, и вот теперь все не так, как должно быть.