Графиня Шатобриан

– Государь…

– Я не женюсь больше из-за политических целей! Мне уже не надо больше добиваться престола…

– Если бы это могло случиться когда-нибудь! Но этого не будет! Вы слишком пылки и невоздержанны; вас ничто не свяжет… вы…

– Что я такое?

– Вы измените всякой женщине.

– Бюде, ты становишься дерзким.

– Да, мой повелитель, я знаю это…

– Ты ошибаешься. Разве верность не составляет основы рыцарства, или ты не считаешь меня рыцарем?

– Напротив, я считаю вас вполне рыцарем!..

– Итак, приступим к делу. Оно имеет для меня весьма важное значение. Клянусь своей рыцарской честью, что я увижу ее. Едва ли она любит графа Шатобриана.

– Нет, она не может чувствовать к нему никакой привязанности. Ее отдали отжившему пустоголовому графу, когда ей не было и пятнадцати лет; но она воспитана в самых строгих правилах.

– Как это устроить, чтобы он вызвал ее в Блуа?

– Ну, это будет необыкновенно трудно. Граф настороже и боится какой-нибудь нахальной выходки со стороны Бонниве. Он оставил свою жену в замке под строгим надзором и приказал ей не выезжать оттуда до тех пор, пока она не получит условленного знака.

– Какого знака?

– Половину кольца, которая должна в точности подойти к той половине, которую он оставил ей.

– Значит одну половину кольца он возит с собой! Если бы можно было добыть ее как-нибудь на двадцать четыре часа, то у меня нашлись бы художники и на такое дело… Но довольно об этом, я проголодался, пойдемте ужинать, Гильом.

– Что это значит? Церковь освещена!.. Король громко расхохотался и воскликнул:

– Это значит, что нормандцы и бретонцы молятся там в ожидании моего прихода; наш господин с кольцом также в церкви… Что случилось?

Последний вопрос относился к придворному, который, видимо, ожидал короля на лестнице замка и вышел ему навстречу. Он доложил, что месса давно окончена и что сеньоры ждут короля.

– Пусть ждут, пока я поужинаю.

Проходя через караульную, король сделал знак рукой. Тотчас же громко затрубили трубы, это служило сигналом, что король садится за стол. Слуги бросились стремглав за кушаньем.

Глава 4

Король, несмотря на свое видимое равнодушие, не пропустил ни одного слова из того, что говорил Бюде, и еще в начале ужина поспешил сообщить обо всем этом Бонниве как самому искусному человеку в любовных делах. Адмирал вполне заслуживал доверия короля, потому что со стола не была еще снята первая перемена, как уже слуга его был отправлен в Блуа с нелегким поручением достать во что бы то ни стало верный снимок с половины кольца графа Шатобриана. Слуга этот, по имени Флорио, был привезен адмиралом из Италии. В те времена Италия была тем же, чем впоследствии сделалась Франция: утонченность жизни была развита в ней более чем в какой-либо другой стране в Европе, а равно и способность к интриге, чем и теперь отличаются итальянцы. Флорио родился в Риме и был итальянцем в полном смысле этого слова. Вопросы, волновавшие тогдашний европейский мир, были ему знакомы в общих чертах. Он служил прежде у одного прелата, и мерилом умственных интересов, занимавших тогдашнее высшее духовенство, может служить тот факт, что за десять лет перед тем папы на лютеранском соборе сочли нужным оспаривать «еретическое учение о смертности души». Платонизм, породивший столько любопытных теорий и крайностей, был изгнан из жизни духовенства, уступив место скептицизму и эпикурейству. Помимо живописи и скульптуры, гениальный папа Лев X увлекался в такой же степени охотой, концертами, поэзией и театром; в его присутствии представляли в Ватикане Макиавелли «La Mondragore», где в самых ярких красках осмеяно монашество и его распущенность. Прелаты, в свою очередь, старались во всем подражать папам, и их слуги славились как самые утонченные плуты в целом свете. В Болонье, во время знаменитого свидания Франциска I с папой, Бонниве удалось завербовать Флорио к себе в слуги. С этих пор он часто употреблял ловкого итальянца для поручений в любовных делах короля.

Флорио поспешно сошел с горы, на которой стоял замок, и отправился в темневший перед ним город, чтобы познакомиться со слугами графа Шатобриана. Все питейные дома в Блуа были в это время переполнены телохранителями и слугами приехавших сеньоров, потому что каждый из этих господ изображал из себя маленького короля и отправлялся в дорогу не иначе как в сопровождении многочисленной свиты. Все они были на ногах, так как пэры королевства все еще ожидали короля в церкви. Блуа был тогда настолько незначительным городом, что Флорио тотчас же отыскал все, что ему было нужно. Через какие-нибудь четверть часа он узнал, что любимым слугой графа Шатобриана был кровный бретонец по имени Батист, пожилой человек, с рыжими волосами и мрачным выражением лица, и тотчас же свел с. ним знакомство.

Сначала разговор шел довольно туго, потому что Батист говорил на своем непонятном местном наречии, что было естественно в те времена, когда даже в высших классах очень немногие говорили чистым французским языком. Но Флорио скоро освоился с говором своего нового приятеля, и немного погодя они уже доверчиво сидели друг перед другом за кружкой вина. Итальянец после десятилетнего пребывания в стране успел приглядеться к особенностям различных французских провинций и знал, как обходиться с бретонцем. Предполагая, что Батист, как большинство его соотечественников, склонен к меланхолии и пьянству, он предложил ему вина и занял серьезным разговором. Расчет его оказался вполне верным. Батист слушал с большим вниманием описание жизни римских прелатов, тем более что Флорио выдал себя за природного француза, который попал в Италию в качестве военнопленного и таким образом познакомился с нравами тамошнего духовенства. Вместе с тем Флорио усердно подливал своему ревностному слушателю бургонское, которое велел подать вместо легкого местного вина. Батист скоро разгорячился и беспрекословно согласился на предложение Флорио уйти от шумного окружающего их общества, чтобы на свободе поговорить о Боге и церкви. Слуги приехавших господ, не стесняясь, выражали свое мнение о короле, который, по их понятиям, был ничто сравнительно с их сеньорами, но каждый из них остерегался публично говорить о религии. Между тем Флорио начал рассказывать о немецком еретике и бывших в то время церковных состязаниях и так заинтересовал Батиста, что тот сам предложил отправиться на квартиру графа Шатобриана. Этого Флорио только и желал. Войдя в дом, он внимательно разглядел разложенные чемоданы и раз десять под тем или иным предлогом пытался удалить на несколько минут Батиста из комнаты. Это долго ему не удавалось; но с наступлением ночи бургонское оказало свое действие: у бретонца стали слипаться глаза, он положил обе руки на стол и, склонив на них голову, заснул мертвецким сном; его глаза и лоб мало-помалу скрылись в кожаных рукавах куртки.

Жилище графа состояло из двух небольших комнат; дверь между ними была открыта; единственная лестница выходила на двор. Приехавшие сеньоры не могли быть особенно взыскательны в выборе помещения, так как их было слишком много для такого города, как Блуа. Внизу на дворе стояли графские лошади; люди его свиты расположились частью на открытом воздухе, частью в конюшне. Тогда не церемонились с прислугой: ее кормили досыта, но считали излишним заботиться о ее постелях. Кто не был господином, т. е. свободным сеньором на своей наследственной земле, и не носил меча, того ни во что не ставили. Одни только лакеи пользовались некоторым комфортом, потому что господа для большей безопасности и удобства держали их при себе. Таким образом, в комнате, где они сидели, у Батиста была своя постель, состоявшая из одеял, сложенных на земле. Здесь также были разбросаны пожитки графа: белье, платье, шпоры, оружие, но, разумеется, нигде не видно было половины драгоценного кольца, которую хотел добыть Флорио. Впрочем, он и не думал искать тут кольцо, а прямо направился в комнату графа, убедившись посредством шумного расхаживания по комнате, что Батиста нелегко разбудить. В сенях и на лестнице было тихо; со двора слышалось равномерное расхаживание и говор конюхов, которые не смели лечь до возвращения своего господина. Флорио, не стесняясь, перешарил чемоданы, комоды и шкаф при свете лампы, взятой им со стола, у которого спал Батист. Ничто не было заперто, потому что тогдашний сеньор был доверчив и вообще имел с собой мало денег; Флорио не нашел того, что искал. Стоя перед небольшой шкатулкой с цепями и различными украшениями, он с досадой повторил себе то, в чем был убежден в тот момент, когда взялся за трудное предприятие, а именно, что граф носит на себе важную для него драгоценность и никогда не расстается с нею. Придя к такому неутешительному заключению, Флорио вернулся к своему спящему товарищу; но тут он услышал, как с шумом отворилась входная дверь и в сенях раздалось бренчание шпор. Флорио, догадавшись, что это граф, поспешно задул лампу и изо всех сил начал трясти Батиста за плечо. Тот в испуге вскочил со своего места и бросился зажигать лампу, но это долго не удавалось ему, так что Флорио успел спрятаться под одеяла, составлявшие постель Батиста.