Другая жизнь

— А откуда ты знаешь ее имя?

— Весь цивилизованный мир знает ее имя. Она — Дева Мария, Мать нашего Спасителя. Разве может еврейский горячий парень устоять против нее? Натан, я хочу жить в христианском мире.

— Тогда зачем рядиться в раввина?

— Вы уже догадались. Я знал, что догадаетесь. Это все мое еврейское чувство юмора. Я — вечный еврейский шут, никогда не мог удержаться, чтобы не разыграть комедию. Смех — это суть моей веры. Как и вашей. Все остроумные оскорбительные анекдоты я узнал, склоняясь к ногам великого писателя.

— Включая эту ерунду о «Йад ва-Шем»?

— Да будет вам. Вы думаете, что я фигней страдаю? На что мне сдался ваш гребаный холокост? Мне просто было любопытно, вот и все. Хотел посмотреть, что вы будете делать. Как все будет развиваться. Ну, вы понимаете, во мне скрывается великий романист.

— А как же Израиль? И твоя любовь к Израилю? У Стены Плача ты сказал мне, что собираешься остаться там на всю жизнь.

— Я так и думал, пока не встретил вас. Вы изменили все в моей жизни. Теперь я хочу шиксу — такую же шиксу, что вышла замуж за старого доброго Ц. Британку до мозга костей, в элегантном костюме. Хочу делать все, как вы, — пусть это называется актом исчезновения Yiddische[97] перед архигойкой, белой жрицей. Научите меня, Натан, как это делается, хорошо? Вы для меня как отец, Натан. И не только для меня — для целого поколения несчастных, дебильных торчков. Мы все — сатирики, благодаря вам. Все знают, вы — не хрен собачий, вы можете указать путь. Я бродил по Израилю, чувствуя себя вашим сыном. Вот так я иду по своей жизненной дорожке. Помогите мне, Натан. В Англии я всегда говорю «сэр» не тому, кому надо, — в моем восприятии все перепуталось, поступают ложные сигналы. Я нервничаю оттого, что кажусь им более нелепым, чем есть на самом деле. Мое прошлое так незначительно. Но так как мы с вами говорим на одном языке или по крайней мере считаем так, почему бы нам вместе не выделиться на фоне серой массы? Я всегда считал Англию одним из тех мест, где даже тень еврея имеет длинный нос, хотя я был знаком со многими американскими евреями, которые вообразили себе, будто эта страна — рай для «белой кости», истинных американцев, куда они могут проскользнуть, притворившись янки.

Конечно же, еврей нигде не может существовать без своей тени, но там, как мне всегда казалось, дела обстоят гораздо хуже. Разве не так? Могу ли я, Натан, вписаться в британское высшее ёбщество, смыв с себя еврейское клеймо? — Наклонившись ко мне, он прошептал: — Вы нашли способ не быть евреем, попав в нужную колею. Вы сбросили с себя все еврейское. Вы — такой же еврей, как «Нэшнл джеографик».

— Ты буквально создан для сцены, Джимми. Настоящий актер на потеху публике.

— Когда-то я был актером. Я уже вам говорил. В «Лафайет». Но сцена — нет, сцена подавляла меня. Не мог разрабатывать проекты. Игра без сцены — вот что мне нравится. К кому я должен почтительно относиться в Англии?

— К кому угодно, только не ко мне.

Ему это понравилось. Сладкий батончик успокоил Джимми, и теперь он смеялся — смеялся, утирая лицо носовым платком.

— Но мой кумир — вы! Именно вы вдохновили меня на все подвиги, вам я обязан своими оригинальными импровизациями. Все, что есть во мне, — заслуга ваша и Менахема. Вы оба — великие отцы-покровители, никого подобного вам я не встречал за всю свою жизнь. Вы оба — гребаные евреи, которым позволено нести что угодно, Эббот[98] из диаспоры и израильский Костелло[99]. Вас, парни, надо выписать в другой пояс, к примеру, к русским, обожающим борщ. У меня плохие новости, Натан. Получил из дома дерьмовые вести. Знаете, что было, когда одна тетка, социальный работник, позвонила моим предкам по междугородному телефону? Ответил мой старик, и она рассказала ему, что случилось, и попросила его выслать мне деньги на билет телеграфом в Иерусалим, чтобы я смог добраться домой. Папашу, кстати, тоже надо отправить в борщовый пояс. Вы знаете, что мой старикашка ответил ей? Он сказал: «Будет лучше, если Джеймс останется у вас».

— А что с тобой случилось? Почему он дал ей столь жизнеутверждающий ответ?

— Я прочел великолепную лекцию о законах кошера для туристов в гробнице царя Давида. Спонтанно, безо всякой подготовки. Называлась «Чизбургер и еврей». Рабби Гринспану это не понравилось. Так где мне остановиться в Лондоне? У вас с леди Цукерман?

— Попробуй в «Ритце».

— А как это пишется? Здорово я вас завел, правда? Ух ты! Несколько минут тому назад вы думали: «Какой-то еврей-придурок из крохотного городишки Вест-Оранж не придумал ничего лучше, как захватить „Эль-Аль-745“. И если у Израиля недостаточно проблем с Арафатом и его платком на голове, теперь они получат Джимми и его гранату». Я знаю ваше щедрое сердце. Когда вы думали о заголовках в мировой прессе, вас, должно быть, тошнило от евреев — ваших собратьев по перу.

— А что там у тебя в кармане?

— А-а, это? — Он рассеянно сунул руку в карман — показать мне, что там лежит. — Это ручная граната.

Последний раз я видел настоящую ручную гранату, когда меня учили бросать такие штуки во время боевой подготовки в Форт-Дикс[100] в августе 1954 года. Похоже, Джимми держал в руках настоящее оружие.

— Видите? — спросил Джимми. — А вот это — знаменитая чека. Может до смерти испугать. Пассажиры наложат полные штаны от страха. Дерните за чеку — и весь злополучный самолет, следующий рейсом триста пятнадцать Тель-Авив — Лондон, взлетит на воздух к едрене фене.

Вы действительно не поверили мне? Гы-гы. Какое разочарование! Слушайте сюда, шмук. Сейчас я покажу вам еще одну штуковину, в которую вы не верили.

Это был пистолет, который появился в первом акте Джиммовой пьесы. Затем должен был наступить третий акт, в котором этот пистолет выстрелит. Название пьесы: «Хватит вспоминать», а убийца — сын-самозванец, который узнал все, склоняясь к ногам великого писателя. Его жанр — клоунада: достигая кульминации, она разогревает ему кровь.

Не успел Джимми вытащить пистолет из своего кейса, как кто-то, подскочив к нему сзади, крепко прижал его голову к спинке кресла. Затем другой человек, стоявший в проходе, перекатился через меня — это был бизнесмен в дымчатых очках и элегантном бежевом пиджаке. Он вырвал из рук Джимми пистолет и ручную гранату. Тот, кто навалился на Джимми сзади, практически вырубил его. Из носа у Джимми лилась кровь, а сам он безжизненно лежал поперек своего кресла, прислонившись головой к иллюминатору. Затем из-за спинки кресла высунулась чья-то рука, и я услышал глухой звук крепкого удара по телу. Джимми сразу же начало выворачивать наизнанку. Меня же, к моему удивлению, вытащили с места одним рывком, — не успел я и глазом моргнуть, как оказался в наручниках, крепко обхвативших мои запястья. Пока меня волокли по проходу, пассажиры, дружно вскочившие на кресла, кричали нам вслед: «Убейте их!»

Троих пассажиров первого класса попросили покинуть свои места, и два офицера службы безопасности грубо втащили нас с Джимми в опустевший салон. Потом нам устроили шмон, заставив выворотить карманы; чуть позже мне впихнули в рот кляп и бросили на кресло у прохода, а Джимми раздели догола и разорвали всю одежду для досмотра. Одним рывком они резко потянули Джимми за бороду, будто надеялись, что она окажется настоящей и все волоски будут вырваны с корнем. Затем они поставили Джимми раком, и человек в бежевом костюме, натянув перчатки из латекса, засунул палец ему в задницу, — вероятно, он ковырялся в заднем проходе в поисках взрывчатых веществ. Когда офицеры удостоверились, что у Джимми нет никакого другого оружия, что он не обвешан никакой тайной аппаратурой и не прячет на теле секретное устройство, они швырнули его на соседнее с моим кресло, где заковали в наручники и ножные кандалы. Затем выдернули из кресла и поставили на ноги меня. Я был охвачен таким ужасом, что едва мог себя контролировать, однако в голове у меня промелькнула следующая мысль: если бы они считали, что я хоть как-то причастен к теракту, они бы уже давно искалечили меня. Я сказал себе: «Не за что им меня бить», но, с другой стороны, я все время боялся, что они в любую минуту могут нанести мне резкий удар по яйцам.

97

Еврей (идиш).

98

Предположительно Фрэнсис Эллингвуд Эббот (1836–1903) — американский философ, богослов, сторонник использования научных методов в теологии.

99

Диклэн Патрик Макманус, более известный как Элвис Костелло (р. 1954), — английский певец и композитор, к концу 1970-х ставший одним из самых влиятельных музыкантов «новой волны».

100

Форт-Дикс — военная база США в Нью-Джерси.