Страница 31 из 33
Ребекка, внимательно следила за вампиром, глаза ее были полны ужаса. Она медленно покачала головой.
— Жизнь? — произнесла она.— Жизнь? Но не ваша. Нет! Вы уже перешагнули ее границы... не так ли?
Лорд Байрон посмотрел на нее остекленевшим взглядом.
— Но экстаз...— прошептал он.— Экстаз мгновения...
Медленно он прикрыл глаза и сплел пальцы, вспоминая.
Ребекка смотрела на него, боясь вымолвить слово.
— Даже на мгновение,— сказала она наконец,— даже выпив всю кровь из них, вы не стали живым.
Лорд Байрон открыл глаза
— Я проспал до рассвета,— продолжил он внезапно, оставляя слова Ребекки без ответа.— Лучи солнца принесли мне слабость. Я хотел встать, но не смог. Я посмотрел на свою руку — это была снова моя рука. Она была липкая от слизи. Я взглянул на свое обнаженное тело. Я лежал в отвратительной луже, в зловонной жиже, а затем, пошевелившись, я ощутил непривычную легкость. Я знал, что это была за грязь: мои жизненные соки, исторгнутые из моего тела как нечто ему инородное. Эта слизь уже начала гнить и пузыриться в утреннем тепле.
Я поднялся на четвереньки. Повсюду на камнях были разбросаны останки — клочья козлиной шерсти, кости и насохшая кровь. Я чувствовал отвращение, да, мне было противно, но никакой тошноты я не испытывал; напротив, глядя на черные пятна крови вокруг и на себе, я ощущал силу, наполнявшую все мое существо. Я изучил свой бок — никакой раны, даже шрама не осталось. Я заметил ручеек, двинулся к нему и умылся. После этого я смог идти. Высыхая под солнцем, моя кожа болела. Вскоре страдания стали невыносимыми. Я стал искать укрытие. Впереди за холмом росла олива. Я поспешил туда. Перейдя через холм, я очутился перед синим зеркалом озера Трихонис. Я любовался им, сидя под деревом. Я вспомнил, когда в последний раз видел его — тогда я был еще жив. А теперь?
Лорд Байрон посмотрел на Ребекку и кивнул.
— Да, в эту минуту я и понял, по-настоящему понял: я перешагнул пределы жизни, подвергся трансформации, превратившей меня совершенно в другое существо. Меня трясло. Кто же я? Что произошло? Кем сделал меня паша? Кровопийцей, горлодером..— Он сделал паузу.— Вурдалаком...
Он слабо улыбнулся и сжал руки. На несколько минут воцарилась тишина.
— Весь день провел я под оливковым деревом,— вновь заговорил он,— неведомые силы, владевшие мною ночью, казалось, ослабели при свете дня; одна ненависть к моему создателю не слабела, а полдень, а за ним и день не торопясь проходили. Паше удалось уйти от меня один раз, но теперь с такой тварью, как он, я совладаю, и я знал как. Я сложил руки на груди. Мое сердце билось медленно, тяжело качая кровь. Мне не терпелось схватить сердце самого паши, ощутить его в своих пальцах, сдавить его, пока оно не взорвется. Что стало с Гайдэ, о какой пытке говорил мне ее господин? Выживет ли она после нее? Увижу ли я ее? И тут я опять вспомнил, го что я превращен, и отчаяние овладело мной, моя злоба г паше удесятерилась. О, до чего сладка была эта ненависть, как лелеял я ее, весь этот долгий первый день я думал о ней.
Солнце стало садиться, и горы на западе окрасились в кроваво-красный цвет. Чувства возвращались ко мне. Воздух снова наполнился ароматами жизни. Сумерки сгущались, и чем темнее становилось, тем острее было мое зрение. На озере колыхались рыбацкие лодки. Одна из них особенно заинтересовала меня. Она выплыла в самый центр озера и стояла там на якоре, двое подняли груз в мешковине и бросили его за борт. Круги разошлись по воде и пропали, оставив гладь озера такой же незыблемой, как и раньше. Вода была алой, и, глядя на рыбаков, я снова чувствовал одержимость кровью. Я вышел из-под оливы. Темнота была словно моя вторая кожа. Она рождала во мне безумные желания и чувство власти.
Я пошел к пещере, где паша настиг меня. Там не было и следа его, вообще ни одной живой души. Мои одежды были разбросаны, как я и оставил их. Я натянул их на себя. Только плащ мой уже никуда не годился — он был изорван и испачкан кровью, поэтому я стал искать плащ Гайдэ и обнаружил его валявшимся в глубине пещеры. Я вспомнил, как она скинула его прошлой ночью. Я завернулся в него и сел у входа в пещеру. Я разглядывал черные складки, спадавшие вокруг меня, и закрыл лицо руками в отчаянии.
— Мой господин!
Я поднял глаза и увидел Висцилия. Он бежал ко мне сквозь оливковую рощицу.
— Мой господин! — позвал он снова.— Мой господин, я думал, вы погибли!
Потом он посмотрел на мое лицо. Он пробормотал что-то и застыл на месте. Медленно он снова посмотрел на меня.
— Мой господин,— прошептал он,— сегодня...
Я с интересом поднял бровь.
— Сегодня ночью, мой господин, вы можете исполнить свою месть.
Он запнулся. Я кивнул. Висцилий упал на колени.
— Это единственный наш шанс,— сбивчиво объяснял он.— Паша пошел через горы. Если вы поторопитесь, мы поймаем его.
Он сглотнул и замолчал. Какой удивительно изысканный запах исходил от него! Я раньше никогда не замечал этого. Я изучал его и видел, как его смуглое лицо побледнело.
Я встал на ноги.
— Гайдэ, где она?
Висцилий склонил голову. Затем он обернулся и помахал кому-то, и нос мой учуял кровь еще одного человека.
— Это Элмас,— сказал Висцилий, показывая на такого же крепкого, как он, головореза.— Элмас, расскажи лорду Байрону, что ты видел.
Элмас взглянул на мое лицо, и я увидел, как он нахмурился и побледнел вслед за Висцилием.
— Рассказывай,— прошептал я.
— Мой господин, я был у озера...— Он снова взглянул на меня, и голос его задрожал.
— И что же? — спокойно спросил я.
— Мой господин, я видел лодку. С двумя людьми. У них был мешок. А в мешке...
Я поднял руку. Элмас замолчал. Глаза мои застлал черный туман. Я же знал, конечно знал, когда смотрел на лодку, но не хотел признать скрытый смысл этой сцены. Я сжал край плаща Гайдэ. Когда я заговорил, мой голос ледяными осколками взорвался в моих ушах.
— Висцилий,— спросил я,— куда направляется паша?
— Он едет по горным ущельям, мой господин.
— У нас есть люди?
Висцилий склонился.
— Деревенские, мой господин.
— Мне нужна лошадь.
Висцилий улыбнулся.
— Вы ее получите, мой господин.
— Едем сейчас же.
— Так точно, мой господин.
И мы отправились. Утесы и овраги проносились мимо. Подковы клацали о камни, бока моего вороного скакуна покрылись пеной. Мы достигли ущелья. В лощине я развернул коня и остановился, привстав в стременах, чтобы посмотреть вдаль, пытаясь учуять присутствие врагов. Я взглянул на небо — по-прежнему кроваво-красное, но заметно потемневшее. Годы воспоминаний пронеслись предо мной в этот миг, словно моя собственная вечность открылась мне. Мгновенный страх. Но ненависть тут же вернулась.
— Они близко,— сказал я.
Висцилий всматривался. Он ничего не видел, но кивнул и скомандовал своим.
— Убить всех,— сказал я.— Всех.
Я сжал свою саблю и вынул ее из ножен; сталь блеснула красным огнем при свете неба.
— Но паша,— прошептал я,— мой.
До нас донесся лязг оружия всадников, спускавшихся в ущелье. Висцилий оскалился, кивнул мне и поднял аркебузу. Потом я увидел их — отряд татарских кавалеристов, и во главе их с бледным лицом, светящимся среди скал,— чудовище, мой создатель... Я сжал пальцы вокруг рукоятки сабли. Висцилий бросил взгляд на меня, я держал саблю наперевес, потом опустил ее. Висцилий выстрелил, и татарин, ехавший впереди, рухнул на землю. Вахель-паша обернулся. Ни страха, ни удивления не отразилось на его лице. Но вокруг него при первом же залпе начался хаос: кто-то, спрятав в скалах коней, пытался стрелять в ответ, другие удирали в ущелье, где их настигали ножи. Жажда крови проснулась во мне. Я пришпорил коня, сорвавшись с места, где стоял, выделяясь силуэтом на фоне гаснущего неба. По всему оврагу воцарилась тишина. Я устремил взгляд на пашу, он в ответ смотрел безразлично. Но один из его солдат закричал:
— Это он, это он! Смотри, как он бледен, это он!