Темная игра смерти

– Конечно, я скажу ей,– проговорила Мария Чен.

В нескольких сантиметрах от лица Хэрода раздался тихий стук. Он судорожно вздохнул и зарылся подбородком в ямочку у шеи девушки. Голова ее была запрокинута назад, рот застыл в немом крике, невидящие глаза устремлены в низкий потолок.

Самолет тряхнуло, повело в сторону. Хэрод слизнул капельки пота на горле Кристен, наклонился и поднял белые трусики. Трясущимися руками он застегнул ее блузку, сунул порванные колготки в карман своей куртки и расправил складки на юбке девушки. Ноги у нее хорошо загорели, и отсутствие колготок будет не так заметно.

Хэрод постепенно ослабил давление. Мысли Кристен путались, воспоминания мешались со сновидениями. Он позволил ей прислониться к раковине, а сам отодвинул защелку.

– Сигнал «пристегнуть ремни» уже горит, Тони.– Тоненькая фигурка Марии Чен загораживала дверь в туалет.

– Иду.

– Что? – спросила стюардесса, бессмысленно глядя перед собой невидящим взглядом. Потом она наклонилась над раковиной, и ее стошнило.

Мария вошла в туалет и придержала девушку за плечи. Когда рвота кончилась, она вытерла ей лицо мокрым полотенцем. Хэрод стоял в коридоре, прислонившись к стене; самолет бросало, как маленький кораблик в бурном море.

– Что? – снова спросила Кристен и уставилась пустым взором на Марию Чен.– Я не… помню… почему…

Поглаживая лоб девушки, Мария глянула на Хэрода:

– Тебе лучше сесть, Тони. Могут быть неприятности, если ты не пристегнешься.

Он кивнул, вернулся на свое место и вытащил рукопись, которую читал. Через минуту пришла Мария Чен. Самолет немного выровнялся. Сквозь гул моторов было слышно, как впереди Курт о чем-то с тревогой спрашивает стюардессу.

– Не знаю,– бесцветным голосом отвечала Кристен.– Я не знаю.

Хэрод, уже не обращая на них внимания, принялся делать пометки на полях рукописи. Через некоторое время он поднял глаза и увидел, что Мария Чен смотрит на него. Он улыбнулся:

– Терпеть не могу, когда заказываешь выпивку, а ее не приносят.

Мария Чен отвернулась и стала глядеть в темноту, на мигающие красные огни на крыле самолета.

На следующий день рано утром Хэрод поехал к особняку Вилли. Охранник у ворот издали узнал его машину, и, когда красный «феррари» остановился, он уже открыл ворота.

– Привет, Чак.

– Доброе утро, мистер Хэрод. Не привык видеть вас здесь так рано.

– Да я сам к такому не привык. Но надо просмотреть кое-какие деловые бумаги. Приходится разбираться с финансовыми проблемами нескольких новых проектов, в которые нас втянул Вилли. Особенно с этим чертовым «Торговцем рабынями».

– Да, сэр, я читал. В газетах про это пишут.

– Охрана пока на месте?

– Да. По крайней мере до аукциона в следующем месяце.

– Макгайр вам платит?

– Да, сэр. Из того, что оставлено по завещанию.

– Ну ладно, увидимся, Чак. Держи ухо востро.

– Вы тоже, мистер Хэрод.

Мотор приятно взревел, «феррари» тронулся с места и помчался по длинной дорожке, ведущей к дому. Аллея была обсажена тополями, и при движении лучи утреннего солнца, казалось, вращались, пробиваясь сквозь ветви. Хэрод объехал высохший фонтан перед главным входом и остановился возле западного крыла, где находился кабинет Вилли.

Особняк в Бел-Эйр походил на дворец, перенесенный сюда, на север, из какой-нибудь банановой республики. Солнечный свет падал на бесчисленную лепнину, красную плитку и окна со множеством переплетов. Несколько дверей выходили во внутренний двор, через который по мощенным плиткой коридорам можно было попасть в другие дворы. Казалось, несколько поколений понемногу строили этот дом, тогда как на самом деле его воздвигли жарким летом 1938 года для не слишком известного киномагната, умершего три года спустя во время просмотра отснятого за день материала.

Своим ключом Хэрод открыл дверь в западном крыле. Сквозь жалюзи на ковер комнаты, где обычно сновали секретарши, падали желтые полосы. Помещение было аккуратно прибрано, пишущие машинки закрыты чехлами, на столах – ничего лишнего. Хэрода неожиданно больно кольнуло воспоминание о том, какой здесь обычно царил хаос с непрерывными телефонными звонками и постоянным канцелярским шумом. Кабинет Вилли был через две двери, за конференц-залом.

Хэрод вошел в кабинет, вытащил из кармана листок бумаги и открыл сейф. Потом разложил на большом белом столе разноцветные папки с документами – для каждого типа бумаг свой цвет, окинул их взглядом и вздохнул. День предстоял длинный и тоскливый.

Три часа спустя он потянулся, зевнул и отодвинул кресло от заваленного бумагами стола. Их содержание вряд ли могло доставить неприятности кому-либо, кроме нескольких любителей халявы в Голливуде да поклонников высоконравственного кино. Хэрод встал и немного побоксировал с тенью, наслаждаясь своей быстротой и ловкостью в новых «адидасовских» кроссовках. На нем был голубой спортивный костюм для бега, молнии на запястьях и щиколотках расстегнуты. Он вдруг понял, что хочет есть.

Легко, почти бесшумно двигаясь по выложенному плиткой полу, Хэрод прошел через западное крыло, вышел во двор с фонтаном, пересек крытую террасу, на которой вполне могла бы разместиться конференция гильдии киноактеров, и вошел через южную дверь в кухню. В холодильнике все еще было полно еды. Он открыл большую бутылку шампанского и начал намазывать майонез на кусок французской булки, когда услышал какой-то шум. С бутылкой шампанского в руке он пересек огромную столовую и вошел в гостиную.

– Эй, какого хрена ты тут делаешь? – заорал Хэрод.

Метрах в десяти от него кто-то ковырялся в видеокассетах на полке Вилли. Человек быстро выпрямился, тень его упала на четырехметровый экран в углу.

– А-а, это ты,– успокоился Хэрод.

Молодой человек был одним из любовников Вилли, которого Хэрод и Том Макгайр прогнали отсюда несколько дней назад. Он был очень молод, белокур и мог похвастать таким загаром, какой лишь немногие в мире люди имеют возможность поддерживать. Ростом под метр девяносто, парень был одет только в тесные шорты из коротко обрезанных джинсов и легкие сандалии. На обнаженном торсе волнами перекатывались мускулы. Грудные и дельтавидные мышцы свидетельствовали о долгих часах упорных тренировок. Глядя на его живот, можно было подумать, что кто-то ежедневно крошит на нем камни.

– Да, я. Тебе что-то не нравится?

Хэрод отметил, что голос у парня как у морского пехотинца, а не педика с пляжа Малибу. Он устало вздохнул, сделал глоток из бутылки и вытер рот.

– Иди-ка домой, малыш. Сюда вход воспрещен. Тебе, во всяком случае.

Загорелый купидон надулся.

– Почему это? Билл был моим лучшим другом. Я имею право тут находиться. Нас связывало глубокое чувство.

– Ну да, и у вас была одна баночка вазелина на двоих. А теперь катись отсюда к черту, пока тебя не вышвырнули.

– И кто же это сделает?

– Я,– сказал Хэрод.

– Ты? А еще кто? – Парень выпрямился во весь рост и поиграл мускулатурой.

Хэрод даже не мог сказать, что это было – бицепсы или трицепсы, они как-то переходили друг в друга, вроде тушканчиков, трахающихся под туго натянутым брезентом.

– Я и полиция.– Он подошел к телефону, стоявшему на столике у дивана.

– Ах, так? – Сопляк вышиб трубку из руки Хэрода и выдернул шнур из розетки. Не удовлетворясь этим, он крякнул и выдрал пятиметровый шнур из стены.

Хэрод пожал плечами и поставил бутылку с шампанским:

– Успокойся, Брюсик. Есть ведь и другие телефоны. У Вилли было очень много телефонов.

Мальчишка быстро шагнул вперед и встал перед Хэродом, загораживая дорогу:

– Не так быстро, пидорванец.

– Ой-ой-ой, я ведь такого не слышал с тех самых пор, как окончил школу. У тебя за пазухой нет еще чего-нибудь эдакого, а, Брюсик?

– Не смей называть меня Брюсиком, засранец.

– Ну, это я слышал.– Хэрод попытался обойти парня, но тот уперся пальцами ему в грудь и толкнул. Хэрод ударился о боковую стенку дивана, а его соперник отскочил назад и принял боевую стойку, расставив руки под странным углом.– Каратэ, да? Слушай, не стоит показывать тут свою силу.– В его голосе появились неуверенные нотки.