Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 45



Дженни припарковала «понтиак» на дорожке перед гаражом.

— Отличный домик! — восхитилась Лиза.

Это был первый дом, который смогла приобрести Дженни за всю свою жизнь, и она любила его а гордилась им. Оджн только вид этого дома пробуждал в ней самые теплые чувства и действовал успокаивающе, и на какое-то время Дженни позабыла о той странной тишине, что, подобно одеялу, опустилась на весь Сноуфилд и накрыла его.

— Ну, он для меня немножечко мал, особенно если учесть, что половину первого этажа занимают мой кабинет и приемная. И принадлежит он в большей мере банку, чем мне. Но у него есть свое лицо, правда?

— А то! — подтвердила Лиза.

Они вышли из машины, и Дженни обнаружила, что с заходом солнца подул холодный ветер. На ней были джинсы и зеленый свитер с длинными рукавами, тем не менее она задрожала. В горах Сьерры осенью теплые, приятные дни всегда сменялись как бы контрастирующими с ними холодными, даже морозными ночами.

Она потянулась, расправляя мышцы, одеревеневшие за время долгой поездки, потом захлопнула дверцу машины. Звук захлопывающейся дверцы эхом отозвался наверху, в горах, и внизу, в городке. И это был единственный звук, раздавшийся в сумеречной тишине.

Дженни постояла минуту-другую возле багажника «понтиака», глядя вдоль Скайлайн-роуд в сторону центра Сноуфилда. Все было по-прежнему неподвижно.

— Я бы могла здесь жить вечно, — заявила Лиза, обхватывая себя руками от холода, но радостно вглядываясь в открывшийся ее взгляду городок внизу.

Дженни прислушалась. Эхо, вызванное хлопком дверцы, растаяло, но на смену ему не возник никакой другой звук. Только легкие, в южную сторону, дуновения ветра.

Бывает тишина — и тишина: различные ее разновидности не похожи друг на друга. Скорбная тишина в обитой черным бархатом и устланной толстыми коврами похоронной конторе сильно отличается от мрачной, холодной и жуткой скорбной тишины в спальне вдовы. Дженни казалось очень странным, что царившая в Сноуфилде тишина как будто бы несла на себе отпечаток скорби. Она, однако, не могла понять, чем вызвано у нее такое ощущение, да и откуда оно вообще возникло. Она подумала о той тишине, которая бывает теплой летней ночью и которая на самом деле вовсе не тишина, но причудливое сочетание хлопанья крыльев бьющейся о стекло ночной бабочки, стрекота сверчков и чьих-то шорохов в траве, потрескиваний на веранде и других с трудом различимых звуков. В безмолвной дремоте Сноуфилда тоже было нечто похожее, она рождала ощущение, что где-то рядом идет лихорадочная деятельность — что-то движется, звучат голоса, кто-то с кем-то борется, — но все это происходит на грани и за гранью человеческого восприятия. Однако было в этом безмолвии и нечто большее. Есть ведь еще и особая тишина зимней ночи — тишина глубокая, холодная и бессердечная, но скрывающая в себе ожидание, что по весне все взорвется звуками пробуждающейся, растущей жизни. В этом безмолвии тоже было скрыто ожидание, и оно-то и вселяло в Дженни чувство тревоги.

Ей захотелось позвать кого-нибудь, окликнуть: «Кто тут?» Но она не стала этого делать, на ее крик могли выйти соседи, которые сейчас спокойно сидят по своим домам, и тогда она оказалась бы в глупом положении. А врач, который в понедельник на виду у всех повел себя глупо, во вторник лишился бы практики.

— …жить здесь вечно, всегда-всегда, — говорила Лиза, все еще не в состоянии прийти в себя от восторга, вызванного красотой этого горного городка.

— А тебя ничего… не настораживает? — спросила Дженни.

— Что именно?

— Тишина.

— Что ты, мне она нравится! Здесь так спокойно.

Вокруг действительно было спокойно. Ни малейшего признака беды, никаких причин для волнений.

«Тогда отчего же мне так чертовски не по себе», — подумала Дженни.

Она открыла багажник и достала оттуда вначале один чемодан Лизы, потом другой.

Лиза подхватила второй чемодан и полезла в багажник за сумкой с книгами.

— Не перегружайся, — сказала Дженни. — Все равно придется еще пару раз сходить.

По лужайке они прошли до выложенной камнем дорожки и направились по ней к парадному крыльцу, вокруг которого в янтарно-красных лучах заходящего солнца пролегли уже во все стороны удлиняющиеся тени, чем-то напоминающие расходящиеся лепестки ночного цветка.

Дженни открыла входную дверь и вошла в темную прихожую.

— Хильда, мы приехали!

Никакого ответа.



Единственный свет в доме горел в дальнем конце холла, за открытой дверью, что вела на кухню.

Дженни поставила чемоданы на пол и включила свет в холле.

— Хильда?!

— А кто такая эта Хильда? — спросила Лиза, бросая свой чемодан и сумку с книгами.

— Моя экономка. Она знала, в котором примерно часу мы должны приехать. Я думала, что она уже накрывает на стол.

— Ого, экономка! И она постоянно тут живет?

— У нее квартира над гаражом, — ответила Дженни, кладя сумочку и ключи от машины на небольшой столик под огромным зеркалом в бронзовой раме.

На Лизу эти слова произвели впечатление.

— Ого! А ты что, богатенькая?

— Да нет, — засмеялась Дженни. — На самом-то деле экономка мне не по средствам. Но и без нее я тоже не могу обойтись.

Недоумевая, почему на кухне горит свет, если Хильды там нет, Дженни направилась туда через холл. Лиза почти вплотную шла за ней следом.

— Мне надо строго выдерживать часы приема, да еще выезжать на срочные вызовы на дом в три других городка в здешних горах. Если бы не Хильда, мне пришлось бы питаться одними бутербродами.

— Она хорошо готовит? — спросила Лиза.

— Великолепно. А десерты так даже слишком хорошо.

Кухня была большая, с высоким потолком. В центре нее была устроена рабочая зова — гриль и рабочие столы, — по периметру которой на полке из сверкающей нержавеющей стали стояли, лежали и висели кастрюли, сковородки, черпаки, большие ложки и всевозможные приспособления. Шкафы были сделаны из темного дуба, верхняя часть столов покрыта керамической плиткой. В дальнем углу кухни стояли двойная мойка, большая, двойного размера плита, микроволновая печь и холодильник.

Войдя в дверь, Дженни сразу же повернула влево, к секретеру, за которым Хильда составляла меню и списки того, что необходимо будет купить. Именно здесь она должна была оставить им записку. Но никакой записки тут не оказалось, и Дженни уже направилась обратно, когда вдруг услышала потрясенное «Ах!» Лизы.

Девочка прошла к дальнему углу центральной рабочей зоны и сейчас стояла возле холодильника, уставившись на что-то, что лежало на полу около мойки. Лицо у нее было мертвенно-бледным, ее всю трясло.

Почувствовав вдруг прилив необъяснимого ужаса, Дженни быстро обогнула центральную часть кухни и подошла к сестре.

На полу на спине лежала Хильда Бек. Она была мертва. Ничего не видящими глазами она уставилась в потолок, а между сведенных судорогой губ был зажат кончик языка, сейчас уже обескровленного и обесцветившегося.

Лиза оторвала взгляд от мертвой женщины, перевела его на Дженни, попыталась что-то сказать, но не смогла произнести ни звука.

Дженни схватила сестру под руку и оттащила ее в противоположную часть кухни, откуда труп не был виден. Там она обняла Лизу.

Лиза тоже обняла ее и прижалась к ней. Крепко. Изо всех сил.

— Как ты себя чувствуешь, малышка?

Лиза ничего не ответила. Ее продолжало трясти.

Всего лишь шесть недель тому назад, в Ньюпорт-Бич, вернувшись как-то в начале вечера из кино домой, Лиза вот так же обнаружила в кухне на полу свою мать, умершую от массированного кровоизлияния в мозг. Для девочки рухнул сразу весь мир. Она никогда не знала отца, скончавшегося, когда ей было всего два года, и поэтому всегда была необычайно близка с матерью. Утрата глубоко потрясла ее, на какое-то время ввергла в депрессию и вытеснила из ее сознания все остальное. Постепенно, однако, Лиза примирилась со смертью матери, научилась снова улыбаться и смеяться. В последние несколько дней она, кажется, вновь стала самой собой. А теперь вот это.