Расплата

— С вами все в порядке? — спросил Билл, взглянув на Кельтум. Машина завернула за угол, и ее владелец исчез из виду.

Она как-то особенно посмотрела на него.

— Со мной? Все в порядке? А с вами-то что? Вы сошли с ума? Он же чуть глаза вам не выколол осколком стакана.

— Могло быть хуже, — рассмеялся Билл. — У него мелькнула мысль, не пустить ли в ход револьвер.

— Господи, — вздохнула девушка. — Что нам теперь делать?

— Встретимся с Лантье. — Он посмотрел на часы. — А сейчас я хочу купить магнитофон и прослушать вот это. — Он показал на кассету в ее руке. — Так что давайте поищем магазин и купим машинку для этой штучки. Послушаем, что интересного добавит благоуханный господин Кхури к фотографиям, а потом вывалим всю эту кучу перед господином Лантье и посмотрим, что он будет с ней делать.

Кельтум молчала, Билл выжидательно посмотрел на нее.

— А вы не думаете, что лучше пойти к имаму Бухиле? — наконец произнесла она.

— Нет, — покачал головой Билл, — не думаю. Что касается Лантье, то я понимаю его позицию. Убили полицейского, и он убежден, что к этому приложил руку Вадон, вот и хочет вывести министра на чистую воду. Помогая нам, он быстрее продвигается к своей цели. А что касается Бухилы, то одному Богу известно, чего он хочет. Я знаю, для вас это особая тема, Кельтум, и не желаю оскорблять ваши убеждения и вашу веру, но для меня он просто политик со своей собственной политической программой. Думаю, если он и пожелает вмешаться в это дело, то только чтобы прибрать к рукам Вадона, а вовсе не для того, чтобы помочь нам выяснить, что толкнуло Ахмеда на самоубийство. — Он тяжело вздохнул. — Простите, Кельтум, но для Лантье все это улики, с их помощью он найдет способ снова открыть дело Ахмеда, действительно выяснить, что привело бедного Ахмеда к такому концу.

Она молча слушала, но в ее молчании было какое-то нервное беспокойство.

— Он не такой, — с особым выражением произнесла она, когда Билл умолк.

Он пристально посмотрел на девушку, по ее лицу снова потекли слезы.

— Кельтум, — сказал он, коснувшись ее руки, — ваш брат убил себя, и разгадка — в этих фотографиях. Я дал обещание вашему отцу и сдержу его. По-моему, лучше Лантье никто не поможет мне в этом. — Она безмолвно, плотно сжав губы, плакала. Билл чуть сильнее сжал ее руку. — Послушайте, вот ваши фотографии. Давайте поступим так: пойдем вместе к Лантье, и, если вам не понравятся его намерения, вы отдадите их Бухиле. Решайте сами.

— Не знаю, — замотала она головой, отвернувшись от него. — Я совсем растерялась, я не знаю, чего хочу. Я с трудом узнаю себя. Это жуткий сон. Мне нужно хоть немного успокоиться, подумать.

— Да, понимаю. — Он убрал руку. — Я понимаю, что́ вы пережили за эти дни. — Несколько секунд они помолчали. Билл заговорил первым. — Послушайте, давайте раздобудем магнитофон и прослушаем ленту, вдруг услышим что-нибудь полезное? А уж потом вы решите, что делать с фотографиями. Я больше не буду ничего советовать вам.

Кельтум долго молчала, потом посмотрела на него и даже попыталась улыбнуться.

— Хорошо.

Они снова замолчали, думая каждый о своем. Билл остановил машину на какой-то захудалой улице и ткнул большим пальцем в сторону невзрачного магазинчика, за пыльными окнами которого виднелись кучи бывшей в употреблении аппаратуры.

— Выглядит многообещающе. Попробуете?

Кельтум кивнула и, не выпуская кассету из рук, вылезла из машины. Вернулась она через три минуты с миниатюрным магнитофоном, не больше ладони.

— У них не оказалось упаковки. Это модель с дисплеем, — бесстрастно проговорила она.

— Не сомневаюсь! — рассмеялся Билл. — Его, наверное, свистнули с заднего сиденья чьей-то машины. Кассета подходит?

— Продавец сказал, что подходит. Я не попросила его проверить, — спокойно ответила Кельтум.

Билл наклонил голову.

— Мммм… ладно, за неимением лучшего. — Он легонько похлопал ее по руке. — Мне кажется, на нас здесь обращают внимание. Давайте поищем какое-нибудь укромное место и там прослушаем кассету.

Машина тронулась. Кельтум сидела прямо, неподвижно, словно замороженная ужасом в ожидании того, что сейчас, возможно, услышит. Биллу тоже было не до разговоров, все его внимание было поглощено дорогой. Через каждые сто метров встречались полицейские фургоны, мчавшиеся навстречу в сторону центра. На всех больших перекрестках стояли вооруженные полицейские, рации, установленные на их мотоциклах, почти непрерывно изрыгали что-то неразборчивое.

Четверть часа спустя Билл пристроил «ауди» в тихом тупике, заглушил двигатель и огляделся. Позади улица упиралась в высокую стену кладбища Пер-Лашез, по обе стороны высились глухие стены зданий. Впереди рядами стояли машины, они надежно скрывали их от посторонних глаз. На улице никого не было видно, только какой-то малыш играл в мяч, ударяя по нему обломком доски.

Кельтум сидела рядом с ним, задумчиво закусив губу, смотрела в ветровое стекло невидящим взором и, по-видимому, даже не заметила, что машина остановилась. Билл пристально посмотрел ей в лицо, потом отвел глаза и стал изучать дорожное движение в конце улицы.

— Прослушаем кассету?

Она резко повернула голову, в глазах промелькнул панический страх, словно она только что пробудилась от жуткого сна. Несколько секунд Кельтум глядела на него, и страх постепенно растаял, она медленно кивнула и достала из кармана магнитофон.

Пока девушка устанавливала кассету, Билл, повернувшись на сиденье, внимательно оглядел въезд в тупик, готовый в любой момент включить зажигание. Зазвучал голос. Билл нахмурился, брови его сошлись на переносице, он с трудом разбирал слова: мешали сильный алжирский акцент и скороговорка, щедро пересыпанная блатным жаргоном.

Кхури начал свое сообщение с формальностей, и это поразило Билла: алжирец словно диктовал исповедь, назвал свое полное имя, дату и время. Запись была сделана сегодня утром, всего лишь за несколько часов до того, как Билл проник в его комнату. Билл бросил взгляд на Кельтум — губы девушки растянулись в улыбке, но глаза оставались холодными, они ничего не выражали!

Кхури продолжал говорить в высокопарном, псевдоюридическом стиле, словно пародировал язык кого-то из судейских, с кем ему когда-то пришлось иметь дело. Он подробно изложил свою жизнь, даже перечислил преступления, рассказал о приговорах, которые ему выносили за сутенерство и вооруженные грабежи. Билл обменялся насмешливым взглядом с Кельтум, он не верил своим собственным ушам. Этого типа, казалось, больше всего заботило установление своего рейтинга в преступном мире, он не хотел оставить слушателям никакого сомнения в своей опасности.

Билл невольно улыбнулся всему этому абсурду. Кхури как будто собирался продать какому-нибудь издателю право на публикацию биографии подонка. Вдруг Билл вздрогнул и резко подался вперед, улыбки как не бывало, он был потрясен до головокружения, не веря своим ушам.

— Черт!

Желудок свело, казалось, его вот-вот стошнит. Схватившись за запястье Кельтум, он наклонился к магнитофону, его ухо почти касалось аппарата. В полном молчании они смотрели друг на друга, звучал только тихий искаженный голос, повествовавший свою историю. Каждая фраза была сдобрена непристойностями.

Наконец они медленно подняли склоненные к магнитофону головы, не сводя глаз друг с друга, бледные, потрясенные.

— И де Медем тоже! — выдохнул наконец Билл. — Они заодно!

Он вытащил магнитофон из оцепенелых пальцев Кельтум и перемотал ленту. Облизнув губы, нажал на клавишу «воспроизведение» и снова прослушал рассказ Кхури; рука Кельтум, которую он держал в своей руке, была холодная как лед, безжизненная, а по его лицу струился пот.

— Сволочи! — прошептал он, прослушав до конца рассказ Кхури. — Теперь все понятно. Вадон и де Медем! Они действуют вместе. Пара сволочей-убийц.

Все тело Кельтум было сведено судорогой, она сидела скорчившись, вжавшись в спинку сиденья.