Расплата

От этих слов Биллу нестерпимо захотелось излить душу, исповедаться, рассказать, как он покинул в беде его сына, но в глазах Сиди Бея была такая невинная, святая доверчивость, что он сдержался. Разрушить последнее, за что еще цеплялся старик, было выше его сил.

Сиди Бей говорил и говорил, и это освобождало Билла от необходимости подыскивать какие-то слова, которые в его собственных ушах звучали бы фальшиво.

— Я хочу, чтобы вы поговорили с теми, остальными его друзьями. — Старик ухватился за его рукав и приподнялся. Его глаза впились в глаза Билла. — Я хочу, чтобы вы выяснили все что можно. Я хочу знать все, что делал мой сын, и как он провел свои последние дни. Вы можете это сделать, потому что вы человек из того мира.

— Благодарю вас, — тихо рассмеялся Билл.

— Нет, вы не такой, как они, но вы с ними на короткой ноге. — Призрачная улыбка коснулась губ Сиди Бея. — Вы можете говорить с ними на их языке. — Внезапно какая-то боязнь мелькнула в его взгляде. Он еще крепче вцепился в рукав Билла. — Могу ли попросить вас о большем? Попросить, чтобы вы на некоторое время оставили свои дела? Я заплачу, Уильям, я возмещу все издержки. — Билл покачал головой, хотел что-то сказать, но скрипучий шепот Сиди Бея оборвал его в самом начале. — Простите меня, я не был раньше таким. Это смерть моего сына, из-за нее я не могу думать ни о чем, кроме своего горя. Я совсем забыл, что у вас своя жизнь. Вас кто-то ждет, наверное…

Внезапно перед мысленным взором Билла возникла Эми, ее волосы, рассыпавшиеся по подушке. Он наклонился и очень бережно коснулся пальцами губ старика.

— Я остаюсь, — проговорил он так же тихо, как и Сиди Бей. — И пробуду здесь столько, сколько нужно. Бог знает, что я смогу найти такого, что не смогла обнаружить полиция, но, если это успокоит вашу душу, я постараюсь. Как вы думаете, с чего мне начать?

Сиди Бей, казалось, не слышал вопроса. В то мгновение, когда Билл сказал, что он останется, голова старика опустилась на подушки. Слабая улыбка озарила лицо, рот приоткрылся, и он тихо, с присвистом захрапел. Билл с нежностью уложил его исхудавшие руки на ровно дышащую грудь и, не спуская взгляда со спящего, поднялся на ноги.

— Кельтум, — негромко окликнул он девушку, — мне нужно поговорить с вами.

Они сидели друг против друга за покрытым клеенкой столом. Билл пил маленькими глотками горячий сладкий мятный чай, который подала мадам Бенгана, и не отрываясь, смотрел на Кельтум. Девушка сидела на стуле очень прямо, уставившись на свои крепко сцепленные руки.

— Много ли вы слышали из нашего разговора?

Она подняла на него глаза, в них сверкнул гнев.

— Достаточно. Вы не пожелали оставить нас в покое, хотя Гассан и просил вас об этом.

Он покачал головой, с силой выдохнул воздух.

— Вот что я вам скажу: вы от меня легко не отделаетесь. Итак, вы слышали, о чем просил меня Сиди Бей, и знаете, что я не могу ему отказать. Ему очень нужны эти сведения. Будете ли вы мне помогать?

Она как-то неловко обернулась и взглянула на отца. Его дыхание, казалось, наполняло комнату.

— У меня нет другого выбора, — прошептала она.

— Хорошо. Начнем с Вадона, он ведь был последним, кто видел Ахмеда живым. Был ли ваш брат знаком с Вадоном?

Девушка безучастно смотрела на стол и молчала. Билл глубоко вздохнул.

— Кельтум, вы должны помочь мне. Ради всего святого, ответьте, был он с ним знаком? Или дело просто в подходящей высоте этажа?

Его нетерпеливый тон встряхнул ее, она сердито сверкнула глазами.

— Да, он был с ним знаком.

— Ну?

— Мне трудно это выразить словами. Он действительно много говорил о нем. Но вы же помните: Ахмед, хотя и казался во всем преуспевающим человеком, в глубине души был очень беззащитным. Сущий ребенок. Ему льстило, когда с ним заговаривала какая-нибудь знаменитость или шишка, актер и Бог знает кто еще. Он мог быть гораздо знаменитее, талантливее, даже богаче, чем они, но в своих собственных глазах он был ничтожным арабским мальчишкой, которого они допустили в свой магический круг. Думаю, он никогда бы не перестал бояться, что они вышвырнут его из своей компании.

— Я знаю, что вы имеете в виду, — улыбнулся Билл. — Он вообразил, что никогда не сможет стать здесь своим человеком только потому, что он алжирец, что в один прекрасный момент его… вышвырнут. Этот страх многих превращает в наркоманов. Мне кажется, его наркотиком была известность. Ею он надеялся перечеркнуть свое прошлое. Так что же вы знаете о Вадоне?

— Не так уж много, — развела она руками. — Ничего такого, что не было бы известно всем. — Она пренебрежительно вскинула голову. — Честолюбивый оппортунист. Такой же, как и все политиканы.

— Или лидеры религиозных сект?

Она гневно отпрянула, приподнялась из-за стола.

— Нет! И слушать не желаю это! Вы не имеете права… Имам не такой, как… — она захлебнулась от возмущения. Билл жестом попросил ее сесть.

— Прошу прощения, Кельтум. Я сказал глупость. Забудьте об этом. Расскажите мне, пожалуйста, все, что вы знаете о Вадоне. Как будто я прежде никогда не бывал в Париже. Предположим, я ничего о нем не знаю.

Она развела руками, надула щеки, и это вышло так по-французски и так не вязалось с ее внешним видом, что Билл с трудом сдержал улыбку.

— Вот уже год или около того он возглавляет Министерство внутренних дел. И кроме того, лидер собственной партии. Партия эта крайне правая, но я не могу вам точно сказать, чего они добиваются. Не говоря уже о самом Вадоне. Это типично для здешних прогнивших политиков, — прибавила она и снова рассердилась. — Никаких идей и в помине нет, есть одни только персоны. И лозунги. Никаких мыслей из-за…

Глаза Билла скользнули по ее платку и халату.

— Вот как. Продолжайте.

Девушка не уловила легкой иронии в его интонации и была разочарована, видя, что он и не собирается возражать.

— У него есть единомышленники, мэры больших городов. Он заправляет в Нарбонне и еще где-то. Это его основная опора, и мэры там всесильны, — многозначительно проговорила она, совершенно упустив из виду, что он неплохо знаком с внутренними проблемами Франции. — У них огромные средства, которые позволяют контролировать частные фирмы, кажется, вы так это называете.

— А как вы это называете?

— Коррупцией. Как только они решают заполучить какой-нибудь государственный пост, они приводят в действие все старые связи. Своих депутатов, а их совсем немного, они используют как марионеток. Эти господа, едва лишь их набирается дюжина или около того, образуют фракцию, придумывают ей какое-нибудь нелепое название и продаются подороже любой партии.

— И это все, что говорят о Вадоне? Он производит более солидное впечатление.

— Вы имеете в виду — по телевизору? — фыркнула Кельтум. — О да! Там он гигант. Он умеет показать себя и произнести красивую речь. А его рассказы о героическом участии в Сопротивлении! Он никак не хочет, чтобы мы забыли об этом, — прибавила она с ироническим смешком.

— Вы не верите этому?

— Да разве есть хоть один французский политик его возраста, который бы не был героем Сопротивления? — рассмеялась Кельтум. — У нас столько лидеров были «героями Сопротивления», что просто не понятно, зачем вообще понадобились союзники. Они могли бы одними своими языками вышвырнуть немцев!

Билл расхохотался.

— Вы не знаете, сколько ему лет?

— Точно не знаю, но что-то около семидесяти.

— Когда Ахмед на его глазах выбросился из окна, как он среагировал на это?

— Для публики? А как, по-вашему, он должен был повести себя? Вы воображаете, что этот случай на что-то повлияет? — Она подождала, пока он не кивнул. — По всему видно, что у него отличные шансы стать следующим президентом. И поэтому, разумеется, он заявил, что очень плохо знал Ахмеда.

— И публика проглотила это?

— А почему бы и нет? — пожала она плечами. — Может быть, он и не лгал. Это Ахмед говорил, что хорошо знаком с ним. Вот и все, что мне известно наверное.