Страница 86 из 104
В доме не было ни заварки, ни сахарина, они пили просто крутой кипяток.
Башмаки пришлось снять, чтобы просушить, на левом чулке оказалась огромная дыра. Несмотря на отчаянные протесты Саши, Николай заставил ее снять чулок, ушел с ним в соседнюю комнату и через несколько минут вернул виртуозно заштопанным. Позже Саша убедилась, что он умеет тачать сапоги, шить одежду, переплетать книги. Шесть лет каторги научили всему бывшего студента Киевского политехнического института.
Первый раз Николая арестовали, когда ему было восемнадцать, в девятьсот пятом, — он вел пропаганду среди солдат гарнизона.
Саша, слушая его, быстренько подсчитала в уме: сейчас ему тридцать один. Таких они с подругами считали стариками, да и выглядел Николай старше своих лет, молодила его только улыбка — юношеская, застенчивая...
Почти два года он просидел в одиночке в самом страшном Александровском каторжном централе. В камере по диагонали было четыре шага. Потом Саша не раз видела, как занятый своими мыслями Николай часами шагает, заложив руки назад, по просторному кабинету присяжного поверенного: четыре шага в одну сторону, четыре шага в другую, круто поворачиваясь каждый раз, будто перед ним вдруг возникает невидимое препятствие.
Николая переводили из тюрьмы в тюрьму...
В одной из тюрем Николай впервые встретился с Дзержинским. Протестуя против зверств надзирателей, политические заключенные начали голодовку. Дзержинский настаивал, чтобы голодовка была «сухой» — самой мучительной и опасной для жизни. Некоторые колебались, и Феликс Эдмундович, показывая пример, первым отказался не только от пищи, но и от воды...
Дождь прошел, надо было натягивать непросохшие башмаки. Уже уходя, Саша заметила в одной из комнат узкую железную койку. Кровать была аккуратно застелена, но одеяла на ней не было. И у Саши вдруг сжалось сердце при мысли, что этот человек спит здесь один в громадной пустой квартире, укрывшись своей обшарпанной шинелью.
Паром словно застыл посреди озера. Только явственней стал колокольный звон, идущий от монастыря.
Саша почувствовала на себе чей-то взгляд. Она приоткрыла веки и встретилась глазами с Сергеем. Он рассказывал сидящим вокруг мужикам о князе, у которого служил раньше шофером, но смотрел на Сашу, и этот взгляд почему-то тревожил ее.
У него было молодое чистое лицо. Суконная военная рубаха старая, но опрятная, на ногах солдатские обмотки.
Саша встретила его утром, когда шла к озеру тихой лесной дорогой.
Встретились они настороженно, сейчас время такое, не всегда сразу поймешь, кто друг, кто враг. Сергей шел, насвистывая «Белой акации гроздья душистые вновь аромата полны...». На что уж, кажется, старый романс, а сейчас его поют на марше и бойцы Красной Армии, и белогвардейские полки. Только слова разные: одни идут в бой «за власть Советов», а другие «за царя, родину и веру».
Дорогой разговорились. Парень оказался смешливым, на незатейливые Сашины шутки охотно улыбался, показывая белые крепкие зубы. Рассказал, что едет из Петрограда к больной матери, которую не видел уже несколько лет. Вез гостинцы, да в дороге обокрали, вот возвращается домой в чем был, звал Сашу к себе в гости.
Кажется, ей удалось сыграть роль недалекой девушки из городского предместья...
На полпути к озеру их догнал автомобиль, в котором ехал Николай с товарищами из уездной ЧК. Они выехали из города позже Саши. Увидев ее с попутчиком, пригласили подвезти. Саша застеснялась, стала отказываться, но Сергей, охотно согласился, «уговорил ее». Попросил даже пустить его за руль.
Он вел автомобиль уверенно, разговаривая с Николаем, а Саша молча сидела сзади, прижатая к борту круглолицым матросом — председателем уездной ЧК.
По спине Николая Саша чувствовала, что ему очень хочется обернуться и посмотреть на нее, но он не смеет это сделать, боится, что взгляд выдаст его.
Их высадили у поворота, ведущего к переправе через озеро.
Уже выходя из автомобиля, Саша не удержалась, будто невзначай коснулась лежавшей на дверце руки Николая. Она почувствовала, как он вздрогнул от ее прикосновения.
Показалось ей тогда или в самом деле она перехватила взгляд Сергея?
— Князь твой добром от своего не отступится, — пробасил бородатый мужик. — На все пойдет.
— Это точно, — красивый рот Сергея покривился в недоброй усмешке. — Он парень отчаянный.
— А я какой? — вскинулся пегий мужичонка с торбой через плечо. — Я не отчаянный? У меня шесть душ — все девки, земли было — зайцу перескочить... — Он закашлялся. Без надежды попросил: — Покурить, братцы, не найдется?
— Кто покурит, а кто и посидит...
— А у меня газетка есть!
— А ну покажи! — Бородатый мужик потянул газетку. — Ты что, спятил — на курево? Братцы, вчерашняя! «Известия ВЦИК».
И сразу смолкли разговоры, как будто вдруг исчезли свои заботы, тревоги, повседневные беды. Все сгрудились вокруг бородатого мужика.
— «Сос-тоя-ние здо-ровья това-ри-ща... — старательно читал он по складам — ...В. И. Ульянова-Ленина... О... Офи-циаль... Официальный...»
— Ну? — нетерпеливо подтолкнул чтеца кто-то.
— Да не тяни душу!
— Эй, нет ли кого неграмотней?
Саша перегнулась через спины людей, но ее опередил Сергей.
— Дай сюда!
Выхватил газету. Бегло прочитал:
— «Официальный бюллетень номер двенадцать. Третьего сентября 1918 года. В девять часов утра... Пульс 87, температура 37 и 3, дыхание 20...»
— Двадцать... — вздохнул, покачав головой, пегий мужичонка.
— Нишкни! — толкнули его в бок.
— «Общее состояние хорошее. Ночь спал удовлетворительно...» — Саша облегченно вздохнула.
...Тринадцатого августа утром она была дома, отдыхала после ночного дежурства. Вдруг появился встревоженный Николай. Сказал, что срочно уезжает с Дзержинским в Питер. Только что пришло сообщение — убит председатель Петроградской чрезвычайной комиссии Урицкий.
А вечером — как гром! — на заводе Михельсона ранен Ленин...
Николай приехал через три дня посеревший от усталости. Не успели даже поговорить — его тут же направили в этот уезд.
Еще в июле они напали на след подпольной организации бывших офицеров «Белая точка». Судя по всему, с ней был связан ряд спецов, которые работали в штабах Красной Армии.
Надо было узнать во что бы то ни стало, кто из членов «Белой точки» работает в штабе главкома.
Во время облавы главарям организации удалось уйти. Офицеры прыгали с третьего этажа, уходили по крышам. Саша помнит высокую фигуру человека в узком пальто, стоявшего на подоконнике; в сумерках казалось, что у него вместо лица белое пятно...
Следы организации как будто были потеряны.
Но вот три дня назад здесь, в уездном городке, патруль красноармейцев задержал двух подозрительных людей. При препровождении в ЧК задержанные пытались бежать.
В перестрелке один был убит, второй ушел. В убитом опознали военного летчика, бывшего капитана Смирнитского. О нем на Лубянке знали: 31 августа Смирнитский с другими военными летчиками из бывших офицеров пытался захватить в Петрограде два аэроплана, им помешали, летчики скрылись. В ВЧК полагали, что они направились к англичанам, в Архангельск. И вот теперь Смирнитский оказался здесь. В мундштуке папиросы у него нашли записку, написанную по-английски: «Дорогая сестра, если мне не удастся самому добраться до вашей обители, передай все списки организации известному тебе господину Смирнитскому. Он доставит их нашим друзьям. Сейчас чрезвычайно важно, чтобы союзное командование могло в полной мере оценить тот вклад, который «Белая точка» может внести в дело спасения России, и координировать свои действия с нами. Наступил решительный момент. Один удар сейчас может повернуть судьбу нашей многострадальной родины. Твой Сид».
Вчера, когда Саша еще раз перевела записку, матрос — председатель уездной ЧК — переспросил:
— Как?