Страница 112 из 113
Двое разведчиков, отжав Артуро, протиснулись к выходу. Зашелестели ветви, посыпалась галька.
Они вернулись, жестами показали: путь свободен. Капитан, а за ним и все остальные, переждав, когда погаснет свет очередной ракеты, выскользнули из трубы, сдернули противогазы и, взяв наизготовку оружие, рассредоточились по берегу.
Звуки выстрелов подсказали Андрею, что что-то происходит в стороне от того места, где они укрыли под навесом ветвей свои лодки, — там, где должна была залечь группа Гонсалеса. Она будет сдерживать франкистов, пока все участники диверсии не покинут правый берег и он не подаст условный сигнал.
Вот и лодки.
Артуро приказал своей группе: «Отплывайте!» Остаются только он и Божидар.
Лодки вспороли носами воду. Течение подхватило и понесло их вниз. Бойцы налегли на весла, — и вот уже одна за другой лодки растворились в предрассветном тумане.
Совсем недалеко, за бугром, сыпал очередями пулемет, мгновениями замолкая, будто захлебываясь от ярости. Частили винтовочные выстрелы.
«Черт побери, где же Лусьяно и рабочие?..»
Он ждал. Он пытался растянуть секунды и минуты, как пружины эспандера, все яснее понимая: что бы там ни произошло с Лусьяно, ждать дольше бессмысленно.
Пулемет захлебнулся. Одиноко беспомощными показались хлопки винтовочных выстрелов.
Больше он ждать не имеет права…
Однако не успел Артуро подать сигнал к отходу, ка послышался треск сучьев, шарканье тяжелых шагов, колыхнулись ветви, и на берег выбрались из-за кустов люди. Бойцы поддерживали под руки тяжело раненного его безжизненные ноги носками сапог гребли траву сучья, песок. В этом, обвисшем, Артуро узнал комиссара.
Гонсалес мутным взглядом посмотрел на капитана:
— Todo está terminado… No podemos sostenernos más…15
Вскинулся, глаза его загорелись:
— ¡Ordene! ¡Ordene!16
Лаптев помог бойцам уложить комиссара на дно лодки, сам перевалился через борт, обеими руками охватил весло и отвел его для гребка, И в эту последнюю секунду на берег выбежали двое, они несли третьего. Это были рабочие и Лусьяно.
— Скорей! В лодки!
Пока отплывали, Божидар перебросился с рабочими несколькими словами. Перевел Андрею:
— Они уже успели выйти за ворота, когда на заводе началась тревога. Лусьяно был бодрый. Он сказал, что может быть погоня, они не могут идти прямо к лодкам — могут выдать всех нас. Они пошли далеко в обход, и сил у него не хватило. Они его несли, поэтому опоздали.
Артуро склонился над студентом, потрепал его по щеке. Словно бы почувствовав доброту прикосновения, юноша шевельнулся, открыл глаза.
Они миновали излучину и вышли на открытое место. Со стремительным посвистом взмыла ракета, вспыхнула в небе и повисла, казалось, прямо над ними, над их лодкой, озарив мертвенным ярким светом реку и каждую травинку на ее волне. Бойцы невольно припали к бортам. Но их уже заметили. С франкистского берега ударили сначала винтовочные выстрелы, а потом застучал пулемет. Вода вспенилась фонтанчиками. Из лодки ответили выстрелами наугад, на звуки. Пулеметная очередь настигла их. Пробарабанило по борту, вылущило щепу. Кто-то вскрикнул. Капитану обожгло лоб и сбило в воду берет. Он перегнулся, подхватил его, натянул на голову. На глаза, на лицо потекла густая горячая вода. Он провел ладонью. Вода была липкой. Поднес руку к глазам. Пальцы черные. Кровь? Почему же не больно?..
Ракета с шипением врезалась в реку. Стало очень темно. Бойцы налегли на весла. Андрей услышал глухие стоны.
— Кого?
— Комиссара, — отозвался Божидар. — Снова в грудь.
Опять взмыла ракета. И еще одна, и еще… Но их лодка была уже далеко, а первые достигли своего берега. Оба рубежа полыхали огнем, трассирующие пули со свистом прочерчивали над их головами цветные арки.
Еще в воде их лодку подхватили, втянули на песок.
— Помогите комиссару!
Санитар склонился над Гонсалесом, начал с хрустом разрывать санпакет. Виктор хрипло стонал. В куртке на самой груди темнела дыра. Из нее медленной струйкой сочилась кровь. И было непонятно, почему от такой медленной струйки расплывается под комиссаром целая черная лужа. На смуглом лице Виктора выделялись побелевшие губы.
Божидар приподнял Гонсалеса, помогая санитару стащить куртку, и осторожно вынул руку из-под его спины Она была черной от крови.
Быстро светало. Высоко над рекой розовым золотом засветились облака. Стрельба с обоих берегов прекратилась.
Андрей посмотрел на часы. 5.42. Ровно час, как они вырвались из зловонной трубы. И через три минуты…
Он повернулся к комиссару. Тот пристально смотрел на него. Пошевелил белыми губами:
— ¿Pero que pasó? ¿Por qué?.. ¿Ud. cumplió con su deber? ¿Si o no?17
— Сейчас! — Андрей пальцами правой руки охватил часы.
Секундная стрелка с фосфоресцирующим острием начала обегать черный круг циферблата. Каждое ее движение отдавалось в руке, в висках. Она пульсирует? Или в такт ей пульсирует кровь? Четверть круга… Половина… Три четверти…
Вот и минутная стрелка, повинуясь ей, передвинулась на деление, рассекла цифру «9».
Тишина… Андрей почувствовал, как холодеют, обмякают руки.
И вдруг там, за рекой, за холмами, всплеснулось что-то багровое и черное, полыхнул ослепительный огонь. И еще через мгновение заколебалась земля, застонала река, ударил в лицо горячий ветер, а небо начала заволакивать черная пыль. И только потом троекратным эхом донесся оглушающий грохот.
Комиссар встрепенулся. Его бескровные губы дернулись..
— Что ты говоришь? — наклонился Артуро.
Он сказал:
— Выполнили, бьен — хорошо!
Губы Виктора передернула судорога. Лаптев отвел глаза в сторону. Когда он повернулся, Гонсалес уже не шевелился. На лице его застыла гримаса боли. Рядом с ним на коленях стоял студент. Он плакал навзрыд, как ребенок, кулаками размазывая по щекам грязь, и шептал:
— Eso pasó por mi culpa… Yo estoy culpable… ¡Yo!18
А там, за рекой, все дыбилось и грохотало, будто разверзлась преисподняя. Взрывы разной силы следовали один за другим. И Андрей представил, как рушатся трехметровой толщины стены цехов, огонь красной стружкой сворачивает двутавровые балки перекрытий, как этот жаркий ветер гнет деревья и крошит стекла в окнах.
Он оглянулся. Лусьяно уже не плакал. Он стоял около комиссара, но смотрел на зарево над рекой. Его осунувшееся лицо было взрослым и суровым. «Он стал солдатом», — подумал Андрей. И еще подумал: «Вернемся, и он будет наказан. Хотя самое тяжкое для него наказание — смерть комиссара».
Из ближайших республиканских частей, из Моры, даже из самого Мадрида приехали и собрались на наблюдательных пунктах офицеры, стали оживленно обмениваться впечатлениями, подолгу разглядывать в бинокли противоположный берег. С неба еще сеялся сухой дождь, в воздухе носились черные перья и по реке плыли и в воде ее тонули обуглившиеся обломки.
А отряд медленным и тяжелым шагом возвращался на свою базу, и бойцы в грязных и мокрых куртках, в высоких сапогах с отвернутыми голенищами и с опавшими рюкзаками за спинами походили, наверное, со стороны на рыболовецкую бригаду, возвращающуюся с промысла. Огрубели, поросли щетиной лица, красны от бессонницы и пережитого напряжения глаза, в ссадинах и свежих мозолях пальцы. Но карабины, оттягивающие плечи, пистолеты и ножи у пояса и бинтовые повязки с пятнами крови — у кого на руке, у кого на голове — молчаливо свидетельствовали: не рыболовецкая бригада, а военный отряд возвращается с боевого задания.