Страница 128 из 133
В лесу стояла тишина. Тропинка за камнем была узкая, заросшая, давно нехоженная. Демьянко шел впереди, Богданна за ним. Оба молчали. Демьянко понял: спутница приставлена для контроля. Это его встревожило. Уж не догадываются ли Павлюк и Иваньо? Вроде причин для подозрений у них нет. А все-таки?..
Думала о своем и Богданна. В памяти вставал скорбный образ Стефана, коленопреклоненного в дорожной пыли. «Хороший актер», — сказал о нем Иваньо. Хотелось верить пану отцу. Глухая тяжесть в груди росла. Девушка не понимала, что с ней происходит, и старалась отогнать все мысли, все чувства, кроме нерассуждающей веры. «Вера — высшая добродетель», — не раз учил отец Иваньо.
После получасового пути лес поредел. На опушке стояло приплюснутое строение с соломенной крышей. Поле наступало на лес, за полем виднелась деревня.
У бандитов это называлось «зачепная хата» — место тайных встреч.
«Удобно, подходы видны издалека», — подумал Демьянко. Коротко сказал спутнице:
—
Вот и добрались.
Возле хаты не было ни огорода, ни садика, и вообще она выглядела заброшенной. Кудлатый пес, привязанный ржавой цепью к хлипкому крыльцу, ощерился на пришедших, захрипел.
—
Эй, кто дома есть! — позвал Демьянко. — Не подходите ближе, Богданна, укусит.
Пес захрипел яростнее, задергал цепь.
—
Люди добрые, отзовитесь!
Распахнулась дверь, на крыльцо вышел человек неопределенного возраста, неряшливой наружности: босой, волосы всклокочены, будто со сна, глаза бесстыжие, руки в карманах бриджей.
—
Ну? — вместо приветствия сказал он.
Тон его не понравился Демьянко. Молодой человек грубо спросил хозяина хаты:
—
Ты лесник?
—
Если лесник, так что?
—
Мы от отца Иваньо. К Стецко.
Несколько секунд молчания. Пес, улегшийся было на место, поднялся, оскалил зубы.
—
Я Стецко, — негромко сказал хозяин хаты. — Зайдите.
—
Не укусит? — Богданна неуверенно посмотрела на пса.
—
Своих не трогает.
Внутри было еще более запущенно и грязно, чем снаружи. «Никогда пол не моет», — брезгливо подумала Богданна. На ее лице, непривычном к притворству, сразу отражалась каждая мысль. Стецко ухмыльнулся.
—
Как можем живем, мы люди простые…
—
Нет, что вы! Что вы! — смутилась Богданна. Присела на лавку у окна. Прикоснувшись к подоконнику, невольно отдернула руку, — был он покрыт чем-то липким.
—
Мы за «медом», что вы пану отцу обещали, — сказал Демьянко. — В этой церкви, которая является пристанищем для всех…
—
…Служба одинакова для каждого, — закончил Стецко условную фразу, служившую паролем и отзывом. — Слава Украине!
От приветствия националистов Демьянко передернуло. Не подал виду. В тон Стецко ответил:
—
Героям слава!
Стецко прошлепал босыми ногами за. печку, которая выперла на середину хаты, через некоторое время появился одетый и обутый. Сказал:
—
Посидите, я скоро, — и оставил Богданну с Демьянко вдвоем.
Пригнувшись к зеленоватому от старости, подслеповатому окошечку, Демьянко увидел нескладную фигуру Стецко, которая мелькала между деревьями. Отойдя метров двести, Стецко повернул обратно. «Днем отсыпаются на чердаке или в подземном схроне, — догадался Демьянко. — Ради конспирации, чтобы нас обмануть, сделает вид, что дружков привел из леса».
В сенях шуршали тараканы. Пахло кислым, портянками, овчиной. Богданна сидела, опустив голову. Тоска не проходила. Девушка спрашивала себя, как она очутилась здесь, почему. Ответить не могла.
Иначе чувствовал себя Ростислав. Был он в возбужденно-радостном состоянии. Такой удачи не ждал — попасть в гнездо «боёвки». Даже безотносительно к главной операции, найти пристанище бандитов было немалым успехом.
О прибытии в город крупного вожака националистов, в недавнем прошлом гитлеровского прислужника Павлюка, органам государственной безопасности стало известно сразу. Выяснили, что приют ему дал священник храма святой Елижбеты Иваньо, как и Павлюк, запятнанный связью с фашистами. Заставил служить себе Павлюк и некоего Торкуна, спекулянта и проходимца, когда-то сотрудничавшего в «двуйке» — контрразведке Пилсудского, а потом — с гестапо.
Выполняя оперативное задание, Ростислав Демьянко сумел под видом эмиссара из-за рубежа проникнуть в банду, узнать их планы. Теперь дело идет к концу. Два-три дня, и Павлюк с сообщниками будет схвачен. Важно взять живыми, порассказать могут многое, особенно Павлюк и Иваньо…
—
Слава Украине!
Демьянко вздрогнул.
В дверях стоял Долгий. Он был одет в тот же костюм, что и при неудавшейся встрече с Богданной. На груди висел автомат, сбоку — пистолет.
Из-за спины Долгого выглядывал Стецко.
—
Героям слава! — Демьянко поднялся с места. Подумал: «Третий — на улице».
Долгий расшаркался перед Богданной, как ему казалось, очень галантно, протянул руку Демьянко. Пришлось ее пожать.
—
Вот, берите «медок». Для пана отца последний отдам. — Стецко подал Демьянко и Богданне два пакета.
Они рассовали взрывчатку по карманам.
—
Последний запас, — подтвердил Долгий. — Тикаем отсюда скоро, жить здесь нельзя. — Большой рот его перекосился, тонкие губы задергались.
—
Я пойду? — сказал Стецко.
—
Иди, — разрешил Долгий. Объяснил гостям: — Вместе с Карпо караулить будут, поговорить спокойно можем.
«Карпо — третий в «боёвке», — понял Демьянко.
Долгий снял автомат с груди, положил на лавку и подошел к ларю в углу. Поднял крышку, достал бутыль, банку консервов, хлеб, пару щербатых чашек, мутный стакан.
—
Давай выпьем. Звать тебя как?
—
Демьянко.
—
А вас, пани?
—
Богданна.
—
Вот и познакомились. Я — Долгий. Слыхали?
«Бандитское честолюбие», — подумал Демьянко и ответил:
—
Не довелось.
Он решил держаться независимо, даже нагловато, чувствуя, что так внушит Долгому больше уважения.
Долгий сморщил узкий лоб, пошевелил бровями — ответ ему не понравился. Однако не сказал ничего.
Разложив угощение на столе, хозяин вытащил из- под пиджака висевший на брючном ремне кинжал. Черный, с фигурной рукояткой — таким вооружал Гитлер своих головорезов-эсэсовцев.
Уткнув острие в консервную банку, Долгий ударил ладонью по рукоятке. Из пробитого отверстия брызнул томатный соус. И вдруг Богданна подумала: может, именно этим кинжалом Долгий убил жену и дочь Стефана. Горло девушки перехватила судорога. Богданна почувствовала, что не сможет заставить себя проглотить хотя бы кусочек угощения Долгого.
А тот уже вскрыл консервы, нарезал хлеб, до краев наполнил стакан и чашки самогоном. Стакан пододвинул Демьянко.
—
Ваше здоровье, Богданна. Не ходят к нам девушки, а такие, как вы, и подавно.
Судорога в горле не проходила. Богданна взяла кусочек хлеба, поднесла к губам.
—
Пейте! — Долгий тянул к ней свою чашку, чтобы чокнуться.
—
Спасибо, я не пью.
Глаза Долгого зажглись злобой.
—
Как это «не пью»? Может, компания для вас неподходящая?!
—
Чего обижаться, — поддержал Богданну Демьянко. — Нельзя ей, доктор запретил.
Долгий рассмеялся невеселым смехом, похожим на хрип того пса, что привязан был к крыльцу хаты.
—
Доктор! До ста лет жить собралась? Всех нас пуля ждет, а они — про доктора. Пей, тебе говорю!
Демьянко понял, что Долгий пьян угарным, запойным хмелем, который продолжался не одну неделю. Глаза его остекленели, большой тонкогубый рот дергался. Лютые дни в сыром схроне — подземном убежище среди леса, волчьи ночи на дорогах, пламя подожженных хат, стоны убитых, выстрелы «ястребков» довели человека-зверя до исступления, и только алкоголь помогал ему еще как-то жить. Иногда действие яда ослабевало, рассудок мутился.