Страница 11 из 45
Филин: прива, это Леха, ник сменил, как дела?
Тиред: привет, да норм все.
Филин:
Это хорошо, что норм. С
ам территориально где?
Тиред: да на отшибе.
Филин:
Принял
, в столицу и другие города не суйся, тебя тут ищут, причем, много кого, зачем, пока хз.
Тиред: понял, спс, ухожу в монастырь.
Филин: ага, в
женский)
)))))
Потом координаты скинь, тоже постриг приму)))))
– Дядь Тиред, идешь? – окликнул меня Семен, заставляя отвлечься от чата. С крыльца попадаю в узкие и заставленные различными предметами быта сени, свет сюда проникал лишь через входную и внутреннюю двери. Далее заводят в светлую горницу, лишенную привычной захламленности от мебели и прочего, чем забивают нынешнее жилье. Печь с зашторенной лежанкой на несколько человек, широкий стол с лавками в углу, освещаемый оконцами, лавка у входной двери и несколько паласов. Идеальная чистота кругом, я даже невольно принялся снимать обувь, но Семка тут же остановил меня, сказав, что мать будет ругаться, мол, не послушали ее. Все же посмотрел на свои подошвы: грязь на них была, не знаю, как это удалось разрабам, но они ее реализовали сполна. – Семен, есть у вас тряпь? – Для чего? – Сапоги хочу протереть. – Так половица же под ногами. – Испачкаю сильно, ненужная мешковина есть? – Там, в сенях должна висеть, мамка ей полы моет.
Внимание. Вы выполнили задание “Уважение хозяйки”, отношение хозяйки дома улучшено на
2
.
Грязь сошла быстро, благо, та не засохла за время пребывания на реке, вытер не начисто, но уж лучше так, чем повсюду оставлять свои следы. – Зачем вы это делаете? Здесь и так очень грязно, я и так собиралась убираться, – мама Семена возникла на пороге, тут же принявшись причитать. – У вас очень чисто, и я не хотел заносить грязь. – Бросьте, хуже не сделали бы, если бы я знала, что вы зайдете, то обязательно бы все убрала, а теперь мне даже стыдно за неубранную горницу. Ну да ладно, чего уж горевать-то, проходите, садитесь за стол, сейчас накрою завтрак. Я подчинился, подойдя и присаживаясь на лавку, а в это время хозяйка заметалась, молниеносно накрывая на стол, украшенный скатертью, тут же быстро прибрав все-таки оставленные мною следы. – Малуша, Ждана, завтракать, – окликнула хозяйка, и с печи тут же соскочили две крохотные девочки шести и четырех лет, в миг оказавшиеся возле стола и забравшиеся на лавку, внимательно уставившись на меня: – Что надо сказать? – Добое уто!!! – Доброе, – откликнулся я, ощутив некоторую нервозность из-за того, что сижу за столом в доспехах, пусть и визуально сглаженных под кольчужные северосов. Дети дружно разместились на лавке, девочки прижались поближе к старшему брату, беззаботно ковыряющему ножом невесть откуда появившуюся в руках палочку. Их мама делала что-то за печью, после чего вышла с посудой, поставила на стол и в миг оказалась возле печи, принявшись там что-то делать. Донесся запах свежеиспеченных пирожков, аж слюна ударила, заставляя ее сглотнуть. – А отец ваш где? – осторожно спросил я, чтобы возившаяся возле печи хозяйка не услышала. – Папка-то? А нету его, совсем, – простецки, не отрываясь от дела со всей серьезностью, ответил Семен. – А где он? – Сгинул, совсем. – Умер? – Неа, говорю же, сгинул, что тут непонятного? – Как это? – Дядь Тиред, ты чего такой непонятливый? Сги-нул, у нас в деревне все мужики сгинули. Мы не отсюда сами. – А откуда? – Из Васильков, в той стороне, – Семка махнул рукой, указывая направление: – Нас отправили из деревни, а папка с дядьками остались и сгинули. – Почему отправили? – Не знаю, мамка не говорит. – О чем разговариваете? – спросила подошедшая с котелком, полным пирожков, улыбающаяся хозяйка. – Да о папке, – ответил Семка, хватая самый верхний пирожок, ломая его пополам и давая сестрам по половинке, которые тут же принялись жевать. Хозяйка тут же помрачнела, развернулась, отбежала к печке, протерла подолом лицо, взяла большой кувшин и вернулась, принявшись разливать молоко, но на ее лице улыбки уже не было. – Извините. – Ничего, ничего, я уже свыклась, детей вот жалко, тяжко им без отца-то. Вкусно? – Очень, – ответил я, даже не попробовав. – Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь. Я еще напеку, в дорогу вам дам. – Так я же... – Ничего не говорите, это в благодарность за рыбу, ешьте. Я взял один пирожок, откусил, чуть, думаю, не прикусив язык, ощутив тот самый вкус, какой был у пирожков моей мамы. Именно тот самый, который я ни с каким иным не спутаю, сколько бы времени не прошло. Глоток парного молока усилил ощущения, и я принялся жадно поедать пирожки один за другим, нагоняя ребятишек, успевших съесть несколько штук. – Ну вот и хорошо, рада, что вам понравилось, – вновь улыбнулась хозяйка. – Мам, а мам. – Что? – хозяйка обратила внимание на Семена. – А дядька Тиред еще рыбы наловил, целый мешок! И все нам опять отдал! – Ах, да куда ж ее столько-то? – Засолите, завялите, засушите. Думаю, разберетесь с ней, ничего не пропадет, – заключаю я. – Да, само собой, только вот целый день на нее потрачу, а еще хозяйство. – Мам, мы тебе поможем, – утвердил Семка. – Помозем, – кивнули сестры. – Ох, помощники вы мои, – мать поцеловала своих детей: – Ешьте, ешьте, запивайте молочком. Дети наелись быстро и выбежали из-за стола, а хозяйка продолжала сидеть напротив и, как только дверь в горницу закрылась, выдохнула. – Мы сами не из этой деревни, наша неподалеку от сюда, день верхом. Дворов было много, только вот недавно горе случилось: люди стали пропадать, сначала охотники, потом пропал пастух, да не один, а с целым стадом. Мы перестали нос за забор показывать, так в один день из леса вышла одна корова, только больная какая-то, словно порчу лютую на нее наслали. Мужики попытались несчастную отогнать, да только кинулась она, покалечила двоих, кое-как ее зарубили и сожгли. Тогда на сходе решили на время всех женщин, детей и стариков отослать из деревни по соседям. Мы месяц ждали, никаких вестей, отправляли в деревню гонца, только вот тот так и не вернулся, да и с той стороны никого более не видели, совсем. Вот и начали думать, что сгинули наши мужики-то, – хозяйка замолчала. – А на карте показать деревню можете? – Куда там! Я в них не понимаю. – А описать, где ваша деревня? – Так на закате она, возле леса предгорного между двух холмов. – Нет, там не был, проходил мимо другой, сожженная вся до тла. – До тла..., может, они куда-то подались, раз не смогли в эту сторону? – Не знаю, странно все это. – Страшно, мы все боимся, вон люди уходят дальше в земли. – А они от такой же напасти? – Нет, от иной, новые посадники своими поборами задушили, вот народ и уходит. А эта деревня крайняя перед свободными землями. – Вот почему пытались у Головы купить зерно. – Поэтому, только Голова здешний еще тот жидоба, снег зимой продавать будет, как будто бы это последний во всем мире. – Заметил, хоть и не долго общались. – А вы сами куда? – Не знаю пока, по миру погулять думаю. – Понятно, тогда если моего мужа Святомира встретите, скажите, что мы здесь?
Внимание! Доступно задание “Весточка”. Сообщите Святомиру, где его семья. Награда: неизвестно. Штраф: нет.
– Хорошо, если встречу, обязательно сообщу. – Спасибо вам большое, кушайте, а я пока соберу в дорогу, – хозяйка вскочила и направилась к печи. Как только я попрощался с семьей Семена, вышел на улицу, направившись к дому Мирислава. Народ суетился возле повозок, готовясь к отбытию, краем зрения замечаю, что несколько мужиков обратили на меня внимание, о чем-то меж собой переговариваясь. Мысленно делаю себе зарубку, но не показываю вида, удаляясь в нужном направлении. – Мирислав? – обращаюсь к рослому мужику, сидевшему на крыльце. – Ну я, чего надобно? – Я от брата из столицы. – А-а-а! Мне уже сказали, так это вы разыскивали меня? – Да. – Понятно, так чего там от брата? – Посылка. – Ясно, где она? – Вот, – достаю, показываю. – Большая. Выбросьте, а лучше сожгите и передайте моему брату, что мне от него ничего не надо, и пусть больше никого не присылает, – с этими словами Мирислав встал и зашел в дом, захлопнув дверь.