Хрустальная колыбель

До восточного Холма верхом добираться три дюжины дней, не меньше, и то, если эссы не будут преград чинить… А потом? Интересно, что там за Служитель… Поди, пройдет всю дорогу молчком – они, по слухам, до разговоров не сильно охочи… Интересно, вздремнуть поутру хоть немного удастся или сразу топать придется… Хотя нет, топать не придется вообще – там лошади есть, Алса говорил…

Протяжный вопль, пронесшийся над вершинами ельника, прогнал надвигающийся сон. Ни зверь, ни птица не могли кричать так тягостно и пронзительно, разве что птица Сири, которую никто из живущих не видел и не слышал. Ойван сдернул с плеча лук, но тут же вернул его на место и положил ладонь на рукоять кинжала. Стрелять в темноте было делом безнадежным, да и в кого стрелять… Если зверь – не посмеет к человеку приблизиться, если дух – стреляй не стреляй – ему всё равно. А если нечисть вернулась? Но об этом лучше было не думать…

Теперь справа был глубокий овраг с крутым склоном, уходящим в кромешную темноту, а слева громоздился невысокий скальный выступ. Значит, он шел быстрее, чем ему казалось. Вот она, тропа, ведущая в урочище, странное место, окруженное со всех сторон гранитными глыбами, где почему-то не поют птицы и не выпадает утренняя роса. Молчащее урочище. Вот и молчало бы… Можно было выбрать расселину меж двумя валунами и затаиться до света, но оставаться в неподвижности, прислушиваясь ко всякому шороху, было страшнее, чем идти дальше.

А почему Служитель назначил встречу именно здесь? Лес большой, мест глухих – хоть отбавляй, а ему здесь приспичило. Может, он так решил будущего спутника испытать? А может, и нет там никого…

Ветер донес слабый запах костра.

Зеус, Геккор, Аспар, не к ночи бы вас… Оттуда, куда он шел, донесся истошный рев и послышались удары – как будто металл вонзался в кость. Дикие вопли сменял зубовный скрежет, а потом яркая голубая вспышка поглотила все звуки. Ойван с трудом сдержался, чтобы не припустить обратно – туда, откуда пришел. Но вождь, помнится, говорил, что жизнь этого Служителя нужно оберегать больше, чем свою… Или не вождь это говорил, а оберегать всё равно надо…

Решив, что страшнее неизвестности всё равно ничего быть не может, а вернуться он всё равно себе не позволит, Ойван двинулся вперед. Тем более что рев и скрежет стихли, а небо успело слегка посветлеть. Он старался шагать бесшумно, но в той тишине, не нарушаемой даже пением птиц, обычном в предутреннем лесу, трудно было не расслышать собственных шагов.

– Парень, ты не меня ищешь? – голос, казалось, прозвучал почти над самым ухом, и Ойван едва не вздрогнул. Это Служитель… Конечно, Служитель… Кому ещё здесь быть.

Человек в рясе стоял возле поваленного дерева, положив ладонь на рукоять меча, а другой рукой сжимал посох, который едва заметно светился в полумраке. Он был не стар, но и не молод, высок ростом и широк в плечах. Фигура воина, а не Служителя… У его ног валялась изрубленная тварь с огромной пастью, полной иглоподобных зубов, а её перепончатые крылья ещё слегка подрагивали.

– Мы ещё никуда не идем, а охота уже началась. – Служитель почему-то улыбнулся. – Значит, мы выбрали верную дорогу.

– Мы выбрали? – Ойван с опаской посмотрел на издыхающую тварь. – Я пока ничего не выбирал.

– Значит, дорога выбрала тебя. – Служитель, видя, что его будущий спутник не хочет приближаться к поверженному чудовищу, сам двинулся навстречу.

Глава 3

Слово может овладеть душой, если находит в ней пустоту, которую способно заполнить. Ион из Холм-Дола. Наставление летописцам

«В мире множество тайн и соблазнов. Каждая тайна сама по себе – соблазн. Но не стоит противиться собственным желаниям. Чтобы решить для себя, что хорошо, а что дурно, нужно всё испытать на себе. Конечно, можно прислушиваться к советам и наставлениям, но принимать их следует лишь как повод для сомнений. Чтобы в чем-то усомниться, прежде всего нужно знать – в чем.

Для человека должно быть значимо только то, что он сам испытал или создал, только то, что несет наслаждение и вдохновение, только то, что приносит удовлетворение. Воитель, одержавший победу над врагом, – счастлив, торговец, получивший хороший барыш, – счастлив, путник, дошедший до цели, – счастлив. Счастье – в достижении цели, но цель у каждого своя.

Ничто, увы, не дается даром – всё стоит трудов. Но не следует жалеть сил, бояться расстаться с привязанностями или нарушить обычаи, пролить кровь свою или чужую, если цель того стоит.

Бессчетные тысячи людей, прожив жизнь, не оставили по себе никакой памяти, хотя долгие годы провели в непрерывных трудах, почитали своих богов, произвели потомство. Значит, ценность имеет не всякий труд, а лишь тот, который оставляет след, который уподобляет человека Творцу…»

Вэлд Халлак, лорд Холм-Эста, оторвал взгляд от страниц, исписанных твердой рукой переписчика, и посмотрел на статую, которую пять лет назад приказал поставить в своей опочивальне. Прекрасное каменное лицо печально улыбалось, а глаза, которые неведомый мастер сумел сделать почти живыми, смотрели на него с теплотой и одобрением.

Ему было всего пятнадцать лет, когда обезумевшие эссы обрушились на земли Холм-Эста, отделенного от прочих Холмов бескрайними лесами. Они сжигали пограничные селища, вытаптывали посевы, истребляли жителей, не щадя никого. Уже много лет, с тех самых пор, когда прежний лорд погиб от стрелы, вонзившейся в спину, варвары даже не приближались к пограничной просеке, но и раньше, когда они ещё надеялись изгнать отсюда пришельцев с запада, их нападения не были столь свирепы и безжалостны. Всё лето дружина гонялась за небольшими отрядами врагов, но те и не думали уклоняться от стычек. С пеной у рта они бросались в бой, и, даже истекая кровью, твердили имя богини, принесенной ураганом, которая непременно оживет, если во славу её прольется достаточно крови. Гейра, хозяйка блаженства и смерти…

Потом было пролито немало варварской крови… Дружинники лорда, истребив вторгшиеся отряды, прочесали леса вокруг границ Холма на полторы сотни лиг вглубь. Десятки сумасшедших волхвов, столпившихся вокруг капища, бросались на копья, изрыгая проклятия, призывая на помощь идолов. Но, умирая, они произносили её имя, и одинаковые улыбки застывали на мертвых устах…

Вэлд первым вошел тогда в дубовые ворота, сорванные с петель, и, перешагивая через трупы, двинулся к ней, стоящей в центре жертвенного холма, среди множества идолов, почтительно расступившихся перед её неземной красотой. Молодой лорд приказал поставить изваяние в своей опочивальне, и с тех пор они почти не расставались.

«В каждом человеке есть тайная страсть. Нет, это не то, что он хочет скрыть от окружающих, это то, что скрыто от него самого. Чтобы стать на путь Творчества, без которого Истина недостижима, необходимо познать самого себя. Порой для этого приходится отказываться от многого из того, что называют традициями, обычаями, правилами поведения, которые на деле часто бывают противны человеческой натуре и только мешают ей раскрыться, обозначить цели, познать предмет истинного вожделения духа и плоти».

Книга, которую он сейчас перечитывал уже в который раз, лежала там же, посреди варварского капища, у прелестных ног великолепной Гейры. Помнится, Вэлд ещё удивился, откуда у варваров книга и зачем она им. У эссов не было своего письма, а чтобы передать весть, они чертили на бересте какие-то уродливые картинки. Но книга была написана на языке Холма, и почерк каллиграфа поражал необычайной четкостью и изяществом линий. «Путь Истины», – сияла золотом надпись на обложке из черного бархата.

Книга околдовала молодого лорда не меньше, чем статуя. Между ними была несомненная связь. Когда Вэлд раскрывал книгу и начинал читать, ему казалось, будто чудесное изваяние оживает. Боковое зрение ловило её движения, сквознячок, колыхнувший портьеру, казался её дыханием. Но стоило посмотреть на нее в упор, как Гейра замирала в мертвой неподвижности.