Страница 85 из 88
Он уезжает в Йорк, чтобы созвать Совет Севера, признавая, что северные графства Англии значительно отличаются от ее южной части, и показывая, что Ричард всегда будет для Севера добрым господином. Перед отъездом он приходит в мою гостиную и отсылает фрейлин за дверь. Элизабет с улыбкой оборачивается на него, но на этот раз ее не замечают. Он берет табурет, чтобы сесть у моих ног.
— Что случилось? — спрашиваю я без особого интереса.
— Я хотел бы поговорить о твоей матери, — отвечает он.
Я удивлена, но ничто не может возбудить моего любопытства. Я прерываю свое шитье, воткнув иголку в ткань и обернув шелковую нить вокруг иглы, и откладываю его в сторону.
— Да?
— Я думаю, что она может быть освобождена от нашей опеки, — говорит он. — Мы ведь не вернемся в Миддлхэм…
— Нет, никогда, — быстро отвечаю я.
— Поэтому мы можем закрыть замок. Она может жить в собственном доме, а мы будем выплачивать ей пособие. Нет смысла содержать такой большой замок ради нее одной.
— Ты не думаешь, что она начнет клеветать на нас?
Я никогда не спрошу его о нашем браке. Пусть думает, что я и сейчас доверчива, как когда-то. Просто я не могу заставить себя беспокоиться.
Он пожимает плечами.
— Мы с тобой король и королева Англии. Она знает, что существуют законы, защищающие нас.
— А ты не боишься, что она потребует свои земли обратно?
Он опять улыбается.
— Я король, не забывай. Вряд ли она выиграет дело против меня. Если нужно будет вернуть ей некоторые из поместий, я могу позволить себе потерять их. Ты получишь их обратно после ее смерти.
Я киваю. Это неважно, все равно у меня нет наследника.
— Я просто хотел убедиться, что ты не станешь возражать против ее освобождения. Есть ли у тебя пожелания, где она должна жить?
Теперь я пожимаю плечами. Они все вчетвером жили в Миддлхэме: Маргарет, ее брат Тедди, мой сын Эдуард и моя мать, его бабушка. Как могло случиться, что смерть взяла ее внука и не забрала ее?
— Я потеряла сына, — говорю я. — Как я могу беспокоиться о матери?
Он отворачивается в сторону, чтобы я не видела гримасы боли на его лице.
— Я знаю, — отвечает он. — Пути Господни неисповедимы для нас.
Он поднимается на ноги и протягивает ко мне руку. Я встаю рядом с ним, расправляя изысканный шелк платья.
— Очень красивый цвет, — говорит он, словно только что заметил. — У тебя еще есть такой шелк?
— Думаю, да, — удивленно отвечаю я. — Кажется, мы купили во Франции целую штуку. Ты хочешь дублет из него?
— Он пойдет нашей племяннице Элизабет, — неожиданно заявляет он.
— Что?
Он улыбается ужасу на моем лице.
— Этот цвет пойдет Элизабет, как думаешь?
— Ты хочешь, чтобы мы носили одинаковые платья?
— Да, если ты согласишься, что этот цвет ей подходит.
Это так смешно, что я не могу рассердиться.
— О чем ты думаешь? Если ты оденешь ее в мои шелка, весь двор решит, что она стала твоей любовницей. Даже хуже. Ее станут называть твоей шлюхой. А тебя будут считать развратником.
Он кивает, ничуть не пораженный тяжестью моего обвинения.
— Вот именно.
— Чего ты добиваешься? Хочешь опозорить ее, себя и меня заодно?
Он нежно берет меня за руку.
— Энн, моя дорогая Энн. Мы с тобой король и королева, мы должны отложить в сторону личные интересы. Мы должны помнить, что за нами постоянно наблюдают, люди пытаются понять смысл каждого нашего поступка. Мы устроим небольшой спектакль.
— Я тебя не понимаю, — категорически заявляю я. — Что за спектакль?
— Разве эта девушка не помолвлена?
— Да, с Генрихом Тюдором. Ты сам знаешь, что он публично объявил об этом на прошлое Рождество.
— Тогда он будет выглядеть круглым дураком, когда всем станет известно, что она стала моей любовницей.
Постепенно я начинаю его понимать.
— Да, так и будет.
— И тогда все люди, которые поддерживали этого никому неизвестного валлийца, сына Маргарет Бофорт, потому что он был помолвлен с принцессой Елизаветой — любимой дочерью величайшего короля Англии — подумают еще раз. Говорят, что они сплотились вокруг Тюдора, чтобы посадить на трон принцессу Йорков. Но принцесса Йорков живет при дворе своего дяди, любя его, поддерживая его, украшая его правление так же, как украшала царствование своего отца.
— Но люди станут называть ее шлюхой. Ей будет стыдно.
Он усмехается.
— То же самое говорили о ее матери. Мы даже объявили об этом через парламент. В любом случае, я не думаю, что это огорчит тебя.
Он прав. Ничто больше не сможет меня огорчить. Особенно унижение девушки Риверсов.
Глава 9
Вестминстерский дворец, Лондон, зима 1484–1485
Угроза, исходящая из Бретани от Генриха Тюдора, занимает весь двор. Это почти обыкновенный молодой человек, дальний наследник по линии своей матери, и любой менее осторожный король, чем Йорк, возможно не стал бы беспокоиться о столь ничтожном претенденте. Но на троне Англии сидит Йорк, и Ричард знает, что Тюдор планирует вторжение: он ищет поддержки у бретонского герцога, который так долго защищал его, и обращается за помощью к Франции, заклятому врагу Англии.
Маргарет Бофорт, его мать, моя неверная подруга, злится в своем загородном доме под присмотром мужа, а его невеста Элизабет Йорк, ставшая почти первой леди двора, каждый вечер танцует во дворце, в котором прошло ее детство, золото сверкает на ее запястьях и в волосах. Каждое утро, когда мы сидим в гостиной, выходящей окнами на серую зимнюю реку, ей доставляют все новые и новые подарки. Раздается стук в дверь и паж вручает что-то девушке, которую теперь все называют принцессой Елизаветой, как будто Ричард ни принял закон, объявляющий ее незаконнорожденной и передающий ей имя первого мужа ее матери. Она хихикает, открывая сверток, и бросает на меня виноватый быстрый взгляд. Все подарки приходят без письма, но мы, конечно, знаем, кто этот щедрый поклонник. Я вспоминаю, как на прошлое Рождество Ричард дарил мне подарки в каждый из двенадцати дней. Но меня не волнуют эти воспоминания. Меня не волнуют золотые безделушки.
Праздник Рождества стал вершиной ее триумфа. В прошлом году она, объявленная бастардом и невестой предателя, находилась в опале и полностью зависела от нашего милосердия, но сейчас она взлетела вверх, как пробка в бурлящей воде. Теперь мы всегда ходим в одинаковых платьях, как сестры, нет, как мать и дочь. Мы стоим посреди большой гардеробной, и пока перед нами раскладывают шелк, меха и золотую парчу, я смотрю в большое серебряное зеркало и вижу свое усталое лицо и тусклые волосы, а она улыбается рядом со мной в сиянии юной красоты. Она на десять лет младше меня, и это становится особенно заметно, когда мы стоим бок о бок в одинаковых платьях.
Ричард, не скрываясь, дарит ей драгоценности, соответствующие моим, и она носит головной убор с маленькой диадемой, бриллианты в ушах и сапфиры на шее.
В Рождественские дни двор блещет великолепием, все одеты в свои лучшие наряды, игры и спортивные состязания проходят каждый день. Элизабет танцует в этом радостном водовороте — королева пиров, победительница игр, хозяйка праздника. Я сижу в высоком кресле с балдахином, с тяжелой короной, надвинутой на лоб, и со снисходительной улыбкой смотрю, как мой муж встает, чтобы танцевать с самой красивой девушкой при дворе, берет ее за руку, уводит прочь, чтобы поговорить, а потом приводит обратно в зал, румяную и смущенную. Она смотрит на меня, как будто ждет разрешения, как будто надеется, что я не против, потому что при дворе и по всей Англии их все чаще называют любовниками, которым потворствует сама королева. Она достаточно стыдлива, но я вижу, что она уже не в силах отказаться от этой игры. Она уже не может сказать ему «нет», она не владеет собой. Наверное, она по-настоящему влюблена.
Я тоже танцую. Я позволяю Ричарду провести меня несколько кругов в медленном и величественном танце, и танцоры дружно шаркают ногами за нашей спиной. Ричард считает мои шаги, а я с трудом улавливаю ритм музыки. Всего год назад король и королева, только что вступившие на престол, демонстрировали здесь новые платья и драгоценности; а потом мой сын заболел лихорадкой и умер, и меня не было рядом с ним. Меня не было в замке. Я праздновала свой успех, охотясь в лесах Ноттингема. Только об этом я могу думать сейчас, пока все вокруг танцуют и смеются.