Страница 83 из 93
— Знаешь, это так… странно. Вот живешь ты, и все в твоей жизни понятно. Есть вещи, которые у тебя есть. Они тебе нужны или не очень, но они у тебя есть. Есть вещи, которых у тебя нет, но ты знаешь, что можешь получить их — если предпримешь определенные усилия. Есть то, что ты получить не можешь ни при каких обстоятельствах — например, луну с неба. Но такие правила тебе более-менее понятны. А потом случается… вот это. И все встает с ног на голову. Ты знаешь, умом понимаешь, что должен сделать это и то. А вместо этого делаешь что-то совершенно другое. Не делаешь то, что нужно. Зато творишь какие-то непонятные другие вещи. Словно… — он помолчал, а Соня просто замерла вся, превратившись в слух, боясь пропустить хоть слово в этом неожиданном откровении. — Словно не хозяин себе, своему телу, своей голове. Или как будто… руки у тебя нет. Или ноги. Или вовсе половину тела отрезало, и она, эта половина, тебе не принадлежит. А принадлежит другому человеку. Это… это страшно, Соф. Я чувствовал себя таким… никчемным. Инвалидом. Неспособным ни на что. Меня словно не было. Страшная это штука — любовь, Соф. Она делает из целого человека — половину. И так и живешь — в полтела. Постоянно оглядываясь на свою уже не принадлежащую тебе часть. А вторая половина… когда она вдруг становится не твоей — это больно, Соф. Трудно так жить — без половины себя. Я вот… не смог. Без тебя. Без себя. Без нас.
Ей кажется, что она даже дышать перестала. От этих слов. От тихого голоса. От этой интонации, от этого выражения лица — сдавшийся, признавший свое поражение, отказавшийся от борьбы и смирившийся с неволей благородный, сильный и гордый хищник.
В ту их первую, настоящую ночь, ночь грозы и чувственных откровений, ей так хотелось осыпать его всем, что уже тогда просило ее сердце — нежными поцелуями, прикосновениями, одарить лаской и откровенными признаниями. Но тогда она себе это не позволила — не позволила так, как хотела. Что могло остановить ее сейчас? Ничего. Не просто хотелось этого — требовалось. До комка в горле.
И поцелуи посыпались градом, нежные и горячие — на его плечи, грудь, шею, в ухо. И, туда, на ухо, в светлые волосы, а потом куда уж придется — слова. И, почему-то — на родном языке. Иногда замолкая, потому что то целует, то дыхание пресекается, то слова все куда-то деваются — даже те немногие, что получается произнести: нелепые, где-то детские, простые, но ужасно искренние:
— Сереженька, хороший мой… Ты прости меня, а? Я больше не буду, честное слово! Я ведь твоя половина, и больше никогда… никуда… только с тобой… всегда. Люблю тебя! Сережка, я тебя так люблю, ты не представляешь. Любимый мой, родной… хороший мой… Мой Сереженька… Сережка… Серенький…
А потом слова и вовсе кончились, и именно в этот момент руки его снова легли на спину ее, крест-накрест, прижали крепко прямо туда, к бьющемуся быстро-быстро сердцу. И ответил он ей на том же языке.
— Я тебя люблю. Моя девочка. Моя любимая Сонечка. Софьюшка. Сонька моя любимая.
Тут она все-таки всхлипнула и затихла под его руками. И они так и лежали какое-то время молча. Все было сказано. Жизнь начала новый отсчет.
А потом Серж шевельнулся, и тут же Соня оказалась на спине. Навис над ней, а у нее снова — комок в горле. Она наконец-то исчезла полностью, окончательно — эта чертова золотая маска, и перед Софьей — родное, знакомое до мельчайших черт любимое лицо — мягкие серые глаза, губы слегка улыбаются, крошечная родинке в уголке верхней. Протянула руку, коснулась щеки.
— Ты вернулся, любимый.
Настоящий ты.
Он повернул голову и поцеловал прижимающуюся к своей щеке ладонь. И сказал вдруг неожиданно:
— Прости меня, Соф.
— Тебе не за что просить прощения.
— Есть за что. Я вел себя как капризный, избалованный, обиженный ребенок. Характер тут демонстрировал — не с самой лучшей стороны. Выделывался как принцесса.
— Но я тебя и в самом деле обидела.
— Ну и что? — он потерся щекой о ее ладонь. — Знаешь, я понял одну вещь. Если любишь — надо прощать. Сразу. Все равно ведь, если любишь — простишь. Так что прости меня, Соф.
— Разумеется, прощу, если ты этого хочешь. Ведь если любишь — надо прощать, — она улыбнулась. Провела пальцами по лицу, очертила бровь, скулу. — У тебя глаза сейчас такие… теплые.
— Теплые? Это как?
— Не знаю, как объяснить, — она обхватила ладонями любимое лицо, вглядываясь в глаза. — Они сейчас такие… Уютные. Теплые. Как серый пуховой платок — в них можно закутаться, и они согреют. Хотя, бред, конечно, в глаза не закутаешься. Или как серая шерсть у британского кота — мягкая, в которую так и хочется запустить пальцы. Не знаю, как сказать, — улыбнулась своему косноязычию. — Я смотрю в твои глаза, и мне очень уютно и тепло. Мягко и комфортно. Как-то… Не знаю, как.
— Тепло? — он улыбнулся в ответ, передвинул ее руки себе на шею. — Надеюсь, что скоро станет горячо. — И резко сменил тему. Чуть понизив голос и глядя прямо в глаза: -
Хочешь?
Она не стала кокетничать и выпендриваться, и ответила просто. Чуть выгнувшись и прижавшись к нему бедрам:
— Да. Хочу. Очень, — а потом, вдруг, с усмешкой: — Попросить?
— Не надо, — покачал Серж головой. — Я сам тебя попрошу. Знаешь… Ты, когда кончаешь, такая красивая…
Соня замерла. В отличие от Сержа, слов для ответа она не нашла. А он продолжил.
— Ты глаза перед оргазмом прикрываешь, и у тебя такие тени от ресниц — вот здесь. А губу ты прикусываешь — нижнюю. И это так эротично выглядит. А, самое главное… Ты розовеешь. У тебя румянец появляется — тут, — провел пальцем по скуле. — И — вот тут, — его рука скользнула ниже, на начало груди. — У тебя даже животик розовеет, — Серж усмехнулся. — Вот здесь, — рука его опустилась дальше. А потом еще дальше и ниже. — А вот тут… — хриплым шепотом, — ты всегда розовая. Но, когда кончаешь, становишься темно-розовой.
— Серж… — всхлипнула она.
— Прошу тебя. Подари мне свое наслаждение, любимая. Подари мне свой оргазм — до самой последней капли.
— Забирай. Бери… — она еще раз то ли всхлипнула, то ли простонала. — Все бери. Все твое.
— Мое, — накрывая ладонью. — Все мое.
Они лежали, обнявшись — тесно, близко. Кажется, их тела для того и созданы — чтобы после, утомленные, в неге, лежать вот так — вместе. Ей удобно лежать на его руке. Его ладонь идеально обнимает ее затылок. Как-то переплелись ноги — его колено между ее бедер, ее нога закинута на его талию — но совершенно комфортно и удобно обоим. Лежать. Молчать. Иногда касаться пальцами. Улыбаться. Быть счастливыми.
— Знаешь, — в освещенной полуденным солнцем спальне звучит негромкий мужской голос. — Я понял, чем отличается любовь от секса.
— Тебя посткоитально тянет на философию, Серж? — женский голос, со смешком.
В ответ тишина. Соня находит в себе силы шевельнуться, приподняться на локте.