Страница 5 из 19
На этот раз ребята окружили Электричича и наперебой начали рассказывать ему, в чем дело. Он подумал было, что ребята затеяли новую игру в путешествия или во что-нибудь еще. Но потом он ощупал парашют, взял из рук Алюты шлем, похлопал ее по стратосферному костюму и решил: нужно ребятам помочь. Он с силой вертанул в воздухе кулаком, будто отвинчивал трудную гайку, и сказал:
— Ну, ладно уж. Отправлю вас на самокатке.
Ребята, даже удивились, потому что кто-кто, а Электричич никогда ничего не позволял. А тут он сам предлагал им помощь!
Самокатка
Самокатная дорога устроена очень просто. Крыши многих домов в Москве соединены рельсами. Рельсы идут от высокого дома к дому пониже, а потом еще пониже, и так до самой улицы. По этим рельсам вагончики катятся сами собой, как с горы.
На крыше дома N 26 стояла станция самокатки. Это была невысокая будка. Рельсы подходили к ней снизу, перекидывались через нее и снова опускались вниз. На стене будки виднелись круглые окошки фонарей. Сейчас фонари не горели, и казалось, что все они с черными стеклами. Ждать было скучно. Ребята стали считать хором:
Это была считалочка для езды на самокатке. Чтобы не так захватывало дух. Ребята еще только ждали вагона, а уже запели песенку, как будто мчались по воздушной дороге: вниз — вверх, вниз — вверх…
Но вот на будке загорелся лиловый фонарь, и где-то внизу раздалось негромкое урчание. Было похоже, что, не переставая, мурлычет огромная кошка. А на самом деле это приближался вагон самокатной дороги.
Электричич подошел к мраморной доске с ручками, колесами и приборами, похожими на часы.
Ребята знали, что это распределительная доска.
Электричич смотрит на приборы, поворачивает колеса, включает рубильники — распределяет электрический ток. Распределительная доска была за решеткой, чтобы к ней не подходили зря. Электрический ток — страшная сила. Если попадет в человека, то тряхнет так, что закричишь поневоле. И может даже убить.
А Электричич хорошо умел обращаться с приборами. Он спокойно отпер решетку, подошел к доске, взялся за рукоятку рубильника, похожего на большую медную вилку, и включил ток. Рельсы над будочкой станции стали сильным магнитом, и, когда подошел вагон-самокатка, колеса вагона притянулись к рельсам и перестали вертеться. Вагон остановился.
— Только два места! Только два места! — закричали из вагона.
Ребята переглянулись. Никто не стал спорить. Алюта и Травка полезли в вагончик. А в вагончике и всего восемь мест. Проходы между скамейками забили шелком парашюта, но все-таки весь парашют не уместился. Пришлось закутать в него троих незнакомых пассажиров. Они не ворчали. Им было интересно смотреть на пионерку в таком странном слоновом костюме и октябренка, который помогал ей изо всех сил.
Раз, два, три, четыре… Мы на самокатке!
Вдруг раздался очень громкий рев:
— Возьмите меня на самокаточку-у-у… Я давно не каталась на самокаточке-е-е… Хочу к Алюте на самокаточку-у-у… Почему Травка едет, а я не-е-е-ет?..
Это ревела Тюка. Она успела уже подружиться с Алютой. А может быть, ей просто захотелось покататься — неизвестно. Только ребята быстро решили, что Тюка помочь все равно не сумеет, она маленькая, а помешать нечаянно может. А потом и мест в вагончике больше не было. Солнечка постаралась все это объяснить Тюке. Тюка всхлипнула несколько раз и перестала плакать.
Электричич выключил электромагниты, вагончик ринулся с места и покатился вниз по рельсам все быстрее и быстрее. Потом рельсы снова начали подниматься кверху. Вагончик так разогнался, что сам собой поднялся в гору, с размаху взлетел на следующий дом, перекатил через будочку-станцию и снова ринулся вниз. Было очень весело смотреть по сторонам: дома то вдруг вырастали на несколько этажей, то снова будто уходили в землю.
Когда вагон спускался вниз, у Травки все-таки захватывало дух. Он хотел вместе с Алютой спеть для храбрости считалочку и спросил ее:
— Тебе не страшно?
Алюта только улыбнулась в ответ.
— Вот, погоди, выучу тебя прыгать с парашютом, и тебе не будет страшно.
Травка представил себе, каково было Алюте падать вниз, когда у нее не раскрывался парашют. Он ухватился за поручни вагончика и почувствовал, какой вагон прочный и тяжелый, как уверенно катится по рельсам. И оттого, что вагончик катился сам, без всякого мотора, как санки с ледяной горы, Травке стало особенно весело, и не понадобилось никакой считалочки от страха. Можно было спеть песенку с радости, но колеса вагончика вдруг тихонько запищали, вагон замедлил ход и примагнитился на Свердловской площади.
Соловьи в мандаринах
Алюта и Травка сошли с самокатки. Перед ними открылся широкий и торжественный Ленинский проспект. Он напоминал широкую реку с длинным зеленым островом посредине. С берегов на остров были перекинуты высокие полукруглые мосты.
По проспекту не ходили трамваи. Автомобилей тоже не было видно. Вместо трамвайного громыхания и звона, вместо рева автомобильных гудков стояла осенняя тишина. Только музыка была слышна в тишине да ровно рокотали движущиеся ленты улицы.
Их шум не мешал музыке. Невидимые скрипки радовались и торопились куда-то. Трубы пели молодыми голосами. Казалось, они выговаривали радостные и бодрые слова.
Остров посреди проспекта оказался зеленой аллеей. Дети спустились туда.
Два пионера работали у дерева. Они увидели, что Травка и Алюта еле волокут свой багаж. Багаж был интересный — разноцветный и шелковый. Да и Алюта была интересно одета.
Пионер спросил:
— Помочь вам, ребята, что ли?
Алюта не ответила. Она опустила скомканный парашют на песок, подошла к дереву, у которого работали пионеры, обошла его со всех сторон. Потом она пошла к другому дереву и быстро оглянулась на пионеров. Пионеры рассматривали парашют. Алюта потянула к себе оранжевый шарик, висевший на дереве, поскребла его ногтями, понюхала пальцы.
Из темнозеленой блестящей листвы выпорхнула серая остроносая птичка и уселась на той самой ветке, которую покачнула Алюта. Алюта стояла без движения. Птичка тоже не улетела, только повернулась к девочке боком и смотрела на нее черной бисеринкой глаза.
— Ты что, никогда не видела соловья? — спросил пионер за Алютиной спиной.
Алюта обернулась на голос. Птичка перелетела на другое дерево.
— Нет, я видала соловья. А это разве соловей? А потом — это какое яблоко, какой сорт?
— Да это же не яблоко, вот чудачка! — заговорил пионер так, как говорит иногда большой с маленьким, если маленький задает уж очень смешные вопросы. — Это не яблоко, это мандарин.
Алюта сама по запаху догадалась, что это не яблоко, но она совсем забыла, что в Москве растут мандарины. Я, может быть, просто не знала. Ей было неловко, что она такая незнайка.
Пионер заметил, что девочка краснеет и не может ничего сказать. Он громко расхохотался.
— Ты что думаешь, я неправду говорю, что ли? У нас еще мало мандаринов, а ты посмотрела бы, что у мичуринцев делается! У них на каждом дереве не меньше, чем по сто штук. Мичуринцы — это такое звено, имени Мичурина.
Пионерка, работавшая вместе с пионером, давно уже прислушивалась к их разговору, а теперь подошла поближе.
— А зато у нас соловьев больше. Это мы им дали в прошлом году четыре гнезда. А то бы у них и совсем не было соловьев.