Страница 22 из 27
Но осуществление проекта, разработанного в Севастопольском порту и в принципе одобренного Морским Генеральным штабом, затянулось. Сначала – поиском беседок для 152-мм патронов (лебедки для их подъема Черноморский флот имел в своих запасах) и их заказом, затем нежеланием министерства дать пушки с Балтики (предложено было использовать собственные запасы Черноморского флота) и, наконец, невозможностью (заводы задыхались под бременем экстренных заказов), несмотря на неоднократные настояния командующего перед МГШ, переделать станки 152-мм орудий (4 для “Ростислава”, 12 для “Синопа”) для увеличенного до 25° угла возвышения орудий. Выяснилось также, что непременно велик (в условиях уже ощущавшейся дезорганизации промышленности) и объем работ, необходимых для переделки спардека (вертикальный габарит пушки с прицельными приспособлениями не вписывался в межпалубное пространство).
Скептически в ГУК отнеслись и к расчетам командующего справиться за время установки кессонов с обширным перечнем других накопившихся работ. Почти все они – следствие застарелого, так и оставшегося непреодолимым пренебрежением к нуждам “Ростислава”. На нем, оказывается, в неприкосновенности сохранялся даже такой доцусимский анахронизм, как конструкция боевой рубки с грибовидной крышей. И только теперь, на исходе мировой войны, решено было рубку переделать. Новые ее стальные крышка и козырек были заказаны Ижорскому заводу и, судя*по переписке о спешной их доставке в сентябре и октябре 1916 г., были, по-видимому, установлены.
Мачты на корабле, спроектированном и построенном под заклинания против перегрузки и малой остойчивости, все еще носили свои, рожденные в пору пятиствольных револьверных пушек Гочкисса, боевые марсы, столь же тяжеловесные, как и сами мачты. Их теперь, по примеру “Трех Святителей”, наконец-то предполагалось заменить легкими.
Пришла пора и устроить в бортовых башнях (порезав горловины в тыльной броне) ручную подачу боеприпасов – пока же в случае порчи электрической системы снаряды и патроны приходилось подавать далеко не военным способом – через горловины в крыше башни. Не было, оказывается, на “Ростиславе” и давно уже с 1911 года включавшихся во всеподданнейшие отчеты Морского министерства, но долго осваивавшихся на флоте муфт Дженни (обеспечивавших точность и плавность наведения орудий), которые надо было установить к моторам горизонтального наведения во всех башнях 152-мм орудий и вертикального – в “центровых” (234-мм) башнях.
Нуждались в замене две трюмно-пожарные и одна главная пожарная помпы, в обновлении – водоотливная и пожарная система. Безопасности корабля угрожало и неоднократно происходившее повышение температуры воздуха в погребах боеприпасов, что требовало осуществления в них (и в машинных отделениях) системы аэрорефрижерации.
Современными требованиями управления артиллерийским огнем диктовалась и необходимость оборудования отсутствовавшего на корабле кормового командного поста и перенос дальномера с марса на крышу штурманской рубки. Помочь ускорению заряжания могла небольшая переделка зарядников 254-мм орудий, которую предлагал старший артиллерийский офицер корабля.
Из других работ, включавших переделки по оборудованию, переносу компасов и прожекторов, насущными требованиями военного времени диктовалась установка I гад дымовыми трубам специальных сеток для защиты от авиабомб. Выполнение этой работы подтверждается более поздними донесениями командира, но большинство остальных надолго, а скорее всего навсегда, были отложены неожиданным, последовавшим 10 августа 1916 г. распоряжением морского министра И.К. Григоровича. Приходится лишь гадать, почему он приказал отложить “на неопределенное время” установку на “Ростиславе” уже полностью для него изготовленных кессонов (на “Синопе” установка кессонов и их водоотливной системы была завершена 24 июля 1916 г.). Кессоны было приказано сдать на хранение в Николаевском порт, а приход “Ростислава” для работ в Николаев отменили.
О неожиданном решении министра не успели предупредить машиностроительный завод братьев Кертинг, напрасно приславший в Николаев бригаду рабочих для монтажа на “Ростиславе” системы аэрорефрижерации. Убытки этой фирмы министерству пришлось компенсировать из военного фонда. До ноября 1916 г. продолжались переговоры Общества Николаевских заводов и верфей с ГУК о проектно-сметной документации по остальным, так же, видимо, не состоявшимся работам.
Новый 1917 год “Ростислав” встретил в Батуми, откуда вернулся в Севастополь 8 января. Вместе с накопившимися ремонтными работами корабль, оставаясь в составе 2-й бригады линейных кораблей (весь состав из 5 кораблей, противостоящих “Гебену” в боях 1914- 1915 гг.), продолжал плановую боевую подготовку.
Черноморский флот в боевом походе
7. В годы гражданской войны
15 февраля 1917 г. “Ростислав”, следуя-за “Тремя Святителями”, поднявшим флаг начальника бригады, под охраной нефтяных эсминцев “Громкий”, “Счастливый” и “Поспешный” вышел в море. В условном квадрате встретили эсминцы “Пронзительный” и “Гневный”, охранявшие тральщик “Батум” с плавучим щитом на буксире. Кораблями охраны командовал начальник минной бригады. В походе на одном из эсминцев находился новый командующий флотом вице-адмирал А.В. Колчак. Стрельбу проводили весь день сначала децентрализованную из 305- и 254-мм орудий (от 52 каб. и до предельной дистанции до щита), затем ту же стрельбу из 152-мм орудий. К вечеру, сбросив на воду по пирамидальному щиту, стреляли по ним, освещая цель прожекторами и осветительными снарядами. Оказалось, что эти снаряды, ничем не хуже прожекторов, позволяют обнаруживать цель, определять до нее расстояние, прицеливаться и управлять огнем.
В Севастополе встретили на “Ростиславе” и известие о февральской революции в Петрограде. Движение навстречу демократии, митинги и выборы судовых комитетов не ослабили заметно боеспособность флота, который, в отличии от Балтийского, продолжал активную боевую деятельность.
Не получили широкого размаха ни поднимавшаяся по стране волна социальной демагогии и преступного популизма, начатая с исторического лозунга “грабь награбленное”, ни шовинистически-националистическое “движение” против офицеров, носящих немецкие фамилии. Поднявшееся было с началом войны и даже заставившая некоторых офицеров “русифицировать” свои фамилии, “движение” дало себя знать после гибели “Императрицы Марии” и подняло было голову после февраля 1917 г. Кое-где принимались резолюции против “немцев”-дотошливых службистов – в большинстве особенно докучавших матросам, но до кровавых эксцессов с убийствами, как это было на Балтике, не дошло. Это было еще впереди.
На “Ростиславе” явных “немцев” не было, а его командир Ф.О. Старк, хотя и носил подозрительную фамилию, был слишком хорошо известен как прежний (в 1913-1916 гг.) боевой командир эсминца “Громкий” и умел, как это было всегда в минной бригаде и в подводном плавании, найти правильный контакт с командой. Умело взаимодействовал он и с созданным судовым комитетом. Этот коллективный орган матросского самоуправления решал все не затрагивавшие непосредственно боевой подготовки вопросы повседневной службы, довольствия, быта и досуга. Здесь с согласия командира (иногда он даже в комитете председательствовал) определяли порядок увольнения на берег и в отпуск на родину (это право каждому матросу гарантировал своим приказом командующий флотом вице-адмирал А.В. Колчак), распределяли экономические и другие деньги, принимали меры к нарушителям дисциплины.
Доходило дело и до политики. Уже в марте 1917 г. судовой комитет “Ростислава” присоединялся к протесту всего флота против приказа командующего № 1078 и обращению в Совет депутатов армии, флота и рабочих об отмене этого приказа. В апреле комитет “Ростислава” выступает инициатором отстранения всех начальствующих лиц от деятельности в Хозяйственном комитете флота и передачи его целиком в ведение матросов. Замечателен и сохранившийся еще плюрализм мнений комитета. Обращаясь в Севастопольский совет с просьбой прислать на корабль лектора, председатель комитета телеграфный унтер-офицер И. Гольцов и секретарь С. Зуев просят, чтобы лекций было прочитано две: “одна за проливы, другая – против”.