Одержимый (сборник)

Эвери пробормотал вопрос, которого явно от него ожидали и ответ на который он, ужасаясь, знал наперед.

— Кто же это?

— Ну, это Джимми, Джимми Фелз, именно его ты можешь «поблагодарить» за все это. — В голосе Морриса зазвучал гнев. — Все вы вправе винить его за все, что случилось. Не смотри на меня так. Я порядочный человек...

Наконец Моррис сердито махнул рукой, как бы отметая собственные слова.

— Давай поглядим, какой еще сюрприз тебя ожидает.

Теперь Моррис дышал тяжелее. Казалось, он с трудом владеет собой.

— Пошли, — выговорил он, запнувшись.

Эвери последовал в маленькую комнату, отделенную от остальной части подвала.

Когда они вошли в клетушку, Эвери увидел Мирэнду.

— Бог мой, что вы хотите с ней сделать? Вырвать руки из суставов?

Моррис отмахнулся:

— О, с ней будет все в порядке. Может, немножко поболит...

Этого Эвери не мог выдержать. Он ринулся на мучителя и схватил его за грудки одной рукой, а другую, сжав в кулак, изготовил для удара.

Моррис выхватил из-за пояса револьвер.

— Мы ведь собирались хорошо себя вести, верно?

Он ткнул Эвери в живот дулом, и Эвери разжал руку.

— Да, сэр, — пробормотал он. — Просто мне неприятно ее видеть в таком состоянии.

— Мы ее снимем, ладно? Ты можешь мне помочь. Но только когда я скажу... пока еще не время.

Эвери снова посмотрел на Мирэнду. От одного вида несчастной у него перехватило дыхание. Она свисала с большого крюка, укрепленного на потолочной балке. Руки ее были связаны, запястья сведены вместе. Веревка, связывавшая их, была протянута выше, к чему-то, что выглядело похожим на крюк для подвешивания мясных туш, а крюк укреплен на потолке. Такой же веревкой были связаны и ее лодыжки. Она была обнажена, и пальцы ее ног болтались на расстоянии одного дюйма от цементного пола. Эвери проглотил сухой комок, застрявший у него в горле, он не мог отвести глаз от Мирэнды. Ребра ее выступали, маленькие груди казались жалкими и почти плоскими от туго натянутой кожи — руки были подняты высоко над головой. Эвери окатило волной холода, когда он посмотрел на ее лицо, — лицо вызывало мысли о смерти. Ее глаза остекленело смотрели вперед. Кожа была пепельного оттенка, она казалась почти серой и была покрыта тонкой пленкой пота. Рот Мирэнды был открыт: она дышала тяжело и неровно.

Она медленно повернулась, и Эвери увидел ее выступающие лопатки.

Слабым утешением было то, что она, по-видимому, не сознавала, что происходит. Она была где-то в другом мире, и Эвери показалось, что и не хочет возвращаться назад.

— Давайте снимем ее сейчас. — Эвери умоляюще поглядел на Морриса. — Пожалуйста!

Моррис ткнул пальцем в лицо Эвери:

— Я сказал: когда придет время. А теперь тебе пора взглянуть на местечко, которое я приготовил тебе.

Эвери с трудом отвел глаза от Мирэнды. Они вышли из маленькой комнатки, и Эвери, выходя, снова оглянулся на нее. Когда они снова подошли к ряду ящиков, на лице Морриса блуждала улыбка.

Эвери замер. Я не хочу в один из этих ящиков. Я не хочу оказаться там. Эта мысль билась в его мозгу, как заклинание. — снова и снова, пока не подступила к губам.

Моррис оставался невозмутимым.

— Ты пойдешь туда. — Одной рукой он взял Эвери за руку, другой направил на него револьвер. — Ну как, не хочешь ли попробовать улечься там? Со всем возможным комфортом? Ты, вероятно, устал?

И тут Эвери заглянул внутрь ящика?

— Пожалуйста, не заставляйте меня лезть туда, — взмолился он. — Я все сделаю. Все, что прикажете, — только не это.

— Полезай в ящик. Сейчас же.

Эвери стало наплевать на револьвер — он не хотел лезть в этот чертов ящик. Не хотел лежать там в темноте, молча ожидая смерти.

Он ринулся на Морриса, вложив в этот бросок, в эту попытку весь свой вес и всю свою энергию. Ну и что, если его подстрелят? Пусть! По крайней мере, это менее мучительная смерть.

Моррис хрюкнул и опрокинулся навзничь, Эвери лежал на нем, давя его всем своим весом.

Моррис пытался оттолкнуть парня, молотя кулаками в его грудь.

— Слезь с меня, ублюдок! — хрипел он. — Слезь, пока я тебя не убил.

Эвери не был уверен, что победа останется за ним.

Времени на размышления не оставалось. Рука Морриса скользнула к поясу, выхватывая револьвер. Он неуклюже навел дуло в потное лицо Эвери. Курок был взведен.

— Клянусь Богом, малыш. Я разнесу твою рожу на куски.

Эвери потянулся, пытаясь перехватить оружие из руки Морриса. Послышался выстрел.

Пуля отлетела рикошетом от шлакоблочной стены подвала. Гулко разнеслось эхо от выстрела. Эвери молил Бога, чтобы кто-нибудь снаружи услышал шум и вызвал полицию.

Моррис использовал момент замешательства, чтобы выскользнуть из-под Эвери. Он стоял над ним, пока Эвери медленно поднимался на ноги. Ну и что теперь?

— Малыш, право же, это глупо.

Эвери закрыл глаза, собирая все свое мужество, чтобы принять пулю, если уж она была для него припасена. Но в тем не было мужества. Никогда не было. Он молча смотрел на Морриса.

Моррис указал револьвером на ящик.

— Давай.

Эвери поднял ногу, сначала одну, потом другую — и вот он уже в ящике.

— Это похоже на гроб, — прошептал он.

— Очень похоже. Ты умен, верно? — Моррис смотрел на него в упор — лицо его было лишено всякого выражения. — Просто ложись в него — и все.

Эвери лег, глядя на голую лампочку над головой. Он позволил Моррису связать свои руки и ноги бельевой веревкой, раскрыл рот для кляпа. Больше он ничего не мог сделать. И все смотрел и смотрел не отрываясь на голую лампочку над головой, до тех пор пока Моррис не погасил свет и не закрыл его ящик крышкой.

Глава 25

Дуайт спал. Он знал, что спит, хотя в его сновидении не было ничего странного, нереального — замедленного бега или невероятных изменений окружающего, не было внезапных падений с утеса или полета над городом.

В его сне были воспоминания. Дуайт оказался в классе. Шесть рядов парт, поставленных с точностью, присущей военному быту. У каждой парты имелось выдвижное крыло с правой стороны — для письма. Дуайт, пробормотав что-то, повернулся во сне.

Глаза под веками быстро задвигались взад-вперед. Он ненавидел эти парты и чувствовал дурноту, подходя к одной из них, чтобы занять отведенное ему место. Он был левшой, и устройство парты всегда вызывало у него затруднения во время письма.

Но письмо было не единственной проблемой, когда он усаживался за парту. Брюшко мешало ему втиснуться в это пространство: парты предназначались для восьмиклассников нормальных размеров, а не для тех, кто весил больше двухсот фунтов. Задержав дыхание, он попытался вжаться в сиденье. При этом его прошиб пот. За ним наблюдали Фрэнки Джонсон и Майк Д'Амото, оба с насмешливыми ухмылками.

Эти мальчики играли в футбол: Майк — принимающим, а Фрэнки защитником. Они были популярны и их любили.

Дуайт их ненавидел.

Он слышал, как Фрэнки шепчет Арлин Бичэм:

— Дай этому немного масла, чтобы он мог проскользнуть.

Арлин хихикнула и посмотрела на Дуайта, который наконец ухитрился втиснуться на сиденье. Парта врезалась ему в живот. Но Дуайт старался не обращать внимания ни на, свою боль, ни на наблюдавшую за ним аудиторию. Он раскрыл книгу по истории штата Огайо и начал внимательно смотреть на строчки, на понимая ни слова из написанного.

Румянец, вероятно, делал еще более заметными прыщи и угри на его лице. Он всегда мечтал, чтобы учитель поскорее пришел в класс, тогда все ученики переставали на него глазеть.

И тут сон кончился — Дуайт проснулся. Он оглядел свою спальню, залитую полуденным солнцем, и убедился — он у себя дома, в западной части Чикаго, а не в средней школе «Ист-Джуниор» в Ист-Ливерпуле, Огайо.

Он сел в постели, стремясь справиться с головокружением и чувствуя облегчение от того, что ночной кошмар кончился, — он взрослый человек и делает в жизни гораздо более важные вещи, чем любой из этих никчемных людишек, которые взахлеб вспоминают свои школьные годы как лучшие в жизни.