Золушка (сборник)

— Адвокатская контора, — произнес грубый женский голос.

Я представился и попросил доложить обо мне мистеру Лумису. Когда он взял трубку, я объяснил, что нахожусь у матери Джека Мак-Кинни и хотел бы узнать, сможет ли он уделить мне немного времени, так как я недалеко от Ананбурга и могу заехать к нему. Он назначил мне встречу на три часа.

Когда я снова вошел в гостиную, Вероника Мак-Кинни стояла возле камина. В правой руке она держала большой бокал спиртного с плавающим в нем лимоном. В моем плетеном кресле с зеленой подушкой теперь сидел молодой человек, Вероника стояла к нему спиной. Оба молчали.

— Это Джеки Кроуэл, — сказала она, показывая в его сторону рукой со стаканом, — друг моей дочери. — Мне показалось, что, произнося слово «друг», она вкладывала в него несколько другой смысл. — Джеки, это мистер Хоуп.

Кроуэл встал с кресла и подошел ко мне, протягивая руку. Блум описал его как прыщавого прохвоста, но парень был с меня ростом и более крепкий, с широкими плечами, узкой талией и выпуклыми бицепсами. На его лице, насколько я мог рассмотреть при падающем из окна свете, абсолютно не было прыщей. В действительности он выглядел как любой здоровый американский мальчик, чисто вымытый, еще пахнущий хорошим мылом, с темными волосами, темными глазами и приятной улыбкой.

— Рад познакомиться с вами, — сказал он.

Мы обменялись рукопожатием.

— Санни сейчас спустится, — сказала Вероника и как бы отстранила его. — Дозвонились до Лумиса? — спросила она меня.

— Я заеду к нему на обратном пути, — ответил я.

— Желаю удачи, — произнесла она, будто поднимая тост.

Она сделала маленький глоток, поставила стакан на каминную полку и проводила меня до дверей. Когда я вышел из дома, послышался голос Санни: «Джеки, ты уже здесь?»

Снаружи было невыносимо жарко. Рядом с моим «гайа» был припаркован белый «чевети», который, видимо, принадлежал Кроуэлу. Я поехал по длинной разбитой дороге, не встречая других автомобилей. Главные ворота на ранчо все еще были широко открыты. Когда я делал правый поворот на Ананбург, меня вдруг осенило, что ни разу за время нашей беседы Вероника Мак-Кинни не выразила ни малейшего огорчения по поводу смерти своего сына.

Глава 3

Не нужно уезжать далеко от Сограсс-Рива-Стейт-парк, чтобы понять, насколько важное место занимает молочное скотоводство в экономике Флориды. Ранчо Мак-Кинни находилось на расстоянии примерно двадцати миль от центра города и было одним из многих таких же ранчо, лежащих на пути к границе округа Де-Сото. Пограничная линия между двумя округами никак не помечена, даже не было обычного приветствия на щите: «Добро пожаловать в Де-Сото!» Но сразу становилось ясно, что вы въехали в истинно коровий край. Проезжая через Маканаву, единственный город по дороге в Ананбург, испытываешь такое ощущение, будто провалился сквозь географические и временные наслоения и оказался там, где совместились Техас, Миссисипи и Луизиана, где Крайний Юг неизвестно каким образом слился с Юго-Западом.

В Калузе местные диалекты были смесью говора туристов Среднего Запада, речи отрывистой, невыразительной, а иногда и грубой, с хорошим английским из Канады. Но здесь, в захолустье, доминировал чисто южный акцент. Здешние жители были похожи на тех, кого можно встретить на пыльных дорогах Джорджии. Мужчины повсюду носили фартуки, ботинки и соломенные шляпы, жевали табак и курили самодельные сигареты. Женщины носили хлопчатобумажные платья, которые моя мать называла «будничными». Придорожные рестораны в Маканаве отличались «домашней кухней», которая неизменно означала деревенскую ветчину с горошком, зеленую фасоль с салом, мамалыгу, зеленую капусту, пшеничный хлеб и жареную зубатку. Я не стал заходить в рестораны, предлагавшие обеды, а через дорогу от здания, в котором помещался суд, под вывеской с большой ложкой заказал гамбургер с жареной картошкой и холодное пиво. В половине третьего я отправился дальше.

Ананбург был расположен в сорока четырех милях от центра Калузы, но по сравнению с ней выглядел декорацией из старого кинофильма. Забытый Богом, выжженный солнцем город с широкой главной улицей, обсаженной вдоль тротуаров пальмами. Деревянные двухэтажные постройки казались временными передвижными сооружениями, которые будут разобраны и спрятаны до следующего раза, как только операторы отснимут сцены войны с индейцами. Это был центр района молочного скотоводства Флориды на Центральном Западе и родина чемпионатов Флориды по родео, которые проводились ежегодно в январе. Город был наводнен ковбоями. Они слонялись по грязным улицам, кривоногие, в ботинках с позвякивающими шпорами, в огромных соломенных шляпах, бросающих тень на коричневые лица, с самодельными сигаретами, прилипшими к потрескавшимся от солнца губам, у многих задние карманы обтягивающих выношенных джинсов оттопыривались засунутыми в них пинтовыми бутылками виски. Они называли друг друга «Клем», «Лук» или «Шорти» и хлопали по спине. Это была страна Чарли и Джефов, и мне было немного не по себе, пока я шел по главной улице, разыскивая Гарри Лумиса.

Деревянная вывеска адвокатской конторы состояла из надписи «Гарри Р. Лумис. Адвокат» и нарисованной в нижнем левом углу руки с растопыренными пальцами, которая указывала на небольшую деревянную лесенку, ведущую на второй этаж обшитого досками здания. Лестница была узкая, и многих ступенек либо вообще не существовало, либо они были сломаны, я поразился такой неряшливости Гарри Лумиса и подумал, что у него могут быть неприятности, если кто-нибудь из его клиентов упадет и сломает ногу на этом шатком сооружении. На втором этаже была только одна дверь, в верхней части которой на матовом стекле от руки черной краской было написано: «Гарри Р. Лумис». Я открыл дверь и вошел в маленькую приемную.

Эвери Берилл в том единственном телефонном разговоре сказал, что его адвокат работает в одиночку, «только он и девушка, отвечающая по телефону». «Девушке», сидящей за столом у входной двери, было за пятьдесят, примерно как Веронике Мак-Кинни, но на этом их сходство заканчивалось. Если Вероника была высокой, стройной блондинкой, то женщина, разглядывавшая меня через очки без оправы, была маленькой толстухой, с волосами тусклого серого цвета. Если Вероника носила повседневную молодежную одежду, эта женщина была одета в пошитый на заказ синий костюм в тонкую полоску, который сидел на ней так, будто был вытесан из каменной глыбы. Улыбка Вероники могла растопить лед, улыбка этой женщины искривляла ее рот так, будто она хотела выплюнуть в стакан свой десерт. У Вероники был голос немного резкий, с одышкой. Голос этой женщины, когда она наконец заговорила, можно сравнить с взрывом на секретном полигоне где-нибудь в Сибири.

— Кто вы? — прогремела она.

— Я адвокат Хоуп, — представился я. — Мистер Лумис ждет меня.

— О да, — сказала она и сморщила нос, как будто одно только упоминание моего имени напомнило ей запах разлагающейся на чердаке дохлой крысы. — Вы запоздали, садитесь, если хотите. Я скажу ему, что вы здесь.

Ее тон говорил, что если бы я принял предложение сесть, то сделал бы это на свой страх и риск. Единственный свободный стул в маленькой комнате, казалось, был вырезан из такого же мрачного дуба, как и ее лицо. Я предпочел стоять. Она сняла трубку и сообщила мистеру Лумису, что «адвокат из Калузы здесь». Еще несколько мгновений она прижимала трубку к уху, а затем швырнула ее на аппарат, как топор гильотины. Непроизвольно я сравнил этот прием с тем, как меня встретили на ранчо Мак-Кинни.

— Пройдите, — сказала она.

Я чуть было не ответил «да, сэр».

Гарри Лумис выглядел как судья из вестерна пятидесятых годов. Он носил темный зимний костюм, белую рубашку и черный веревочный галстук, и — могу присягнуть в суде — он жевал табак. В тот момент, когда я вошел, он выплюнул табачный шарик в фарфоровый горшок. Жвачка пролетела по дуге через комнату мимо горшка и превратилась в еще одно пятно на стене. Стена была оклеена обоями, составленными из отдельных лоскутов. Аттестат Гарри Лумиса из колледжа, диплом адвоката и лицензия на практику в штате Флорида висели в черных рамках рядом со следами раздавленных клопов. Я не разглядел названия школ, в которых он учился, но мне показалось, что витиеватая староанглийская надпись на дипломе адвоката гласила: «Университет Вирджинских островов», но я мог и ошибиться. Гарри Лумис рассматривал меня через очки в черной оправе, которые увеличивали его водянисто-голубые глаза, и продолжал жевать табак. Я надеялся, что он в лучшем настроении, чем его «девушка», и что я вижу его в первый и последний раз.