Страница 8 из 8
Человек не может сознательно управлять способностью чувствовать, что что-то для него хорошо или, наоборот, плохо; но то, что именно он считает хорошим или плохим, что вызывает у него радость или боль, что он любит и ненавидит, о чем мечтает и чего боится, зависит от его ценностных стандартов. Если он выбирает для себя иррациональные ценности, его эмоциональный механизм вместо функции охранной системы начинает выполнять функцию разрушителя. Иррациональное невозможно, оно противоречит фактам реальности; факты нельзя изменить по собственному желанию, но они могут уничтожить того, кто этого пожелает. Если человек жаждет противоречий и стремится к ним, если он хочет одновременно любоваться пирогом и съесть его, он разрушает собственное сознание; его внутренняя жизнь превращается в гражданскую войну слепых сил, сталкивающихся в темных, неясных, бессмысленных, бесполезных конфликтах. (К слову сказать, именно в таком состоянии пребывает сегодня внутренний мир большинства людей.)
Счастье – состояние сознания, возникающее в результате обретения ценностей. Если человек ценит продуктивный труд, его счастье – мерило успеха его жизненного служения. Но если человек ценит разрушение, как садист, или самоистязание, как мазохист, или жизнь после смерти, как мистик, или бездумную эйфорию, как водитель «крутого» автомобиля, – предполагается, что его счастье измеряется успешностью осуществления задачи саморазрушения. Нужно добавить, что эмоциональное состояние всех этих иррационалистов неправильно называть счастьем, или даже удовольствием: это не более чем секундное облегчение преследующего их хронического ужаса.
Ни жизнь, ни счастье нельзя получить с помощью следования своим иррациональным прихотям. Человек свободен пытаться выжить какими-то случайными способами, например, как паразит, как попрошайка или как вор, но не свободен достичь в этом успеха за пределами конкретного момента; аналогичным образом он свободен искать счастье в любом обмане, любом капризе, любой иллюзии, любом бездумном бегстве от реальности, но не свободен ни достичь в этом успеха за пределами текущего момента, ни избежать последствий.
Еще раз процитирую речь Джона Голта:
«Счастье – это успешное состояние жизни, страдание – агент смерти. Счастье есть то состояние сознания, какое проистекает от достижения собственных ценностей человека. Мораль, которая смеет учить вас искать счастье в отречении от своего счастья – ценить недостижение своих ценностей, – это наглое отрицание ее»[7].
Поддержание жизни и стремление к счастью – это не две разные вещи. Считать собственную жизнь высшей ценностью, а собственное счастье – высшей целью, – это две стороны одного и того же достижения. С экзистенциальной точки зрения деятельность по преследованию рациональных целей – это как раз та деятельность, что необходима для поддержания жизни; с психологической точки зрения ее результатом, вознаграждением и сопутствующим обстоятельством является эмоциональное состояние счастья. Испытывая счастье, человек живет подлинной жизнью, в любой час, любой год или на всем ее протяжении. А когда человек испытывает такое чистое счастье, которое само по себе может считаться самоцелью, – такое, которое заставляет думать: «Ради такого стоит жить», – он приветствует и утверждает в эмоциональном выражении тот метафизический факт, что жизнь – это самоцель.
Но отношения между причиной и следствием нельзя перевернуть. Человек может достичь счастья, только принимая «человеческую жизнь» как нечто первичное и преследуя разумные ценности, которых она требует, – а не принимая «счастье» как некое неопределенное, первоочередное требование, а затем пытаясь устраивать свою жизнь в соответствии с ним. Если вы достигаете того, что хорошо согласно разумным ценностным стандартам, это само по себе делает вас счастливым; но то, что делает вас счастливым согласно каким-то неясным эмоциональным стандартам, вовсе не обязательно хорошо. Принимать в качестве руководства «все, что делает вас счастливым», означает руководствоваться одними лишь эмоциональными прихотями. Эмоции не являются инструментом познания; руководствоваться прихотями – желаниями, источник, природу и смысл которых вы сами не понимаете, – значит превращать себя в слепого робота, которым управляют неведомые демоны (по вашему молчаливому согласию), робота, застывшее сознание которого бьется в стены реальности, которую он отказывается видеть.
Это заблуждение, всегда свойственное гедонизму – любому варианту этического гедонизма, личного или общественного, индивидуального или коллективного. «Счастье» вполне может быть назначением этики, но не ее стандартом. Смысл этики – в том, чтобы определять правильную систему ценностей для человека и таким образом давать ему средства для достижения счастья. Заявлять, как этические гедонисты, что «верно считать ценным все, что доставляет удовольствие», все равно что заявлять, что «верно считать ценным все, что вам заблагорассудится», а это акт интеллектуального и философского отречения, который лишь провозглашает неважность этики и призывает всех предаваться любому беспределу.
Философы, которые пытались разработать якобы рациональные этические системы, на самом деле не дали человечеству ничего, кроме выбора между прихотями: «эгоистическим» преследованием своих собственных желаний (например, этика Ницше) и «бескорыстным» исполнением желаний других (например, этические системы Бентама, Милля, Конта и всех социальных гедонистов, разница между которыми лишь в том, позволяют ли они человеку включать собственные прихоти в набор миллионов других, или советуют ему превратиться в полностью альтруистическое ничтожество, которое мечтает лишь быть сожранным другими).
Если «желание», независимо от его природы и истока, принимается как нечто этически первичное, и этической целью считается удовлетворение всех и каждого желаний (например, «максимум счастья для максимума людей»), у людей не остается выбора, кроме как ненавидеть, бояться и сражаться друг с другом, потому что их желания и их интересы обязательно будут противоречить друг другу. Если «желание» – это этический стандарт, тогда желание одного человека что-либо производить и желание другого его ограбить будут иметь равную этическую ценность; так же, как и желание одного человека быть свободным и желание другого сделать из него раба, желание одного завоевать любовь и восхищение своими добродетелями и желание другого получить любовь и восхищение, которых он ничем не заслужил. А если неудача в исполнении любого желания считается жертвой, тогда человек, у которого украли автомобиль, считается принесшим жертву, равно как и человек, который хочет иметь автомобиль, но никто не обеспечивает его средством передвижения бесплатно, – и две эти жертвы должны иметь равный этический статус. Если так, то единственный выбор, который предоставляется человеку, это украсть или быть обворованным, уничтожить или быть уничтоженным, принести в жертву кого-то ради удовлетворения своих желаний или принести в жертву себя ради удовлетворения желаний других. Тогда единственная этическая альтернатива для человека – быть садистом или мазохистом.
Моральный каннибализм любой гедонистической или альтруистической доктрины заключается в том, что она исходит из того, что счастье одного человека неизбежно требует страданий другого.
Сегодня большинство людей считают это аксиомой, не требующей доказательств. И когда кто-то говорит о праве человека на существование для самого себя, ради собственных интересов, большинство автоматически считает, что это требует жертв со стороны кого-то другого. Если кто-то подразумевает такое, значит, внутренне он убежден в том, что страдания, порабощение, грабеж или убийство других – в личных интересах человека, хотя вслух он обязательно будет категорически против этого протестовать. Гуманитарным апостолам альтруизма, которые заявляли о том, что мечтают о всеобщем братстве, никогда не приходило в голову, что можно удовлетворять собственные интересы, не принося никого в жертву. А не приходило это в голову ни им, ни кому другому, потому, что идея «разумности» никогда не рассматривалась в контексте «ценностей», «желаний», «личных интересов» и этики.
7
Рэнд А. Атлант расправил плечи. – Ч. III.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.