Вдовы (сборник)

"Ну вот ты и сделай", — подумала Эйлин.

— И поверьте, — продолжал витийствовать Брэди, — что ваша безопасность мне так же дорога, как моя собственная. Да. Но сейчас ситуация достигла такой критической временной отметки, когда нам предстоит принять решение: или мы ублажим прихоть старика, или создадим реальный риск угрозы для жизни ребенка. Он дал нам десять минут, и восемь из них уже истекли. Так как же прикажете нам поступить, детектив Берк?

— Сэр, вы настаиваете на том, чтобы я пошла туда безоружная?

— Это то, что мы им обещаем. Всегда им обещаем... Нет оружия — нет потерь.

— Но у него-то есть оружие, сэр.

— А у них всегда оно бывает, — сказал Брэди. — Ножи, например. Уж какое-нибудь оружие да всегда есть.

— У него револьвер, сэр.

— Да, здесь именно такой случай.

— Но ведь это должно быть просто сумасшествием с моей стороны! — воскликнула Эйлин.

— Ну, это ваше дело — решать. Такая уж работа. — Брэди посмотрел на часы. — Ну как, Берк? У нас время кончается. Да или нет? Поверьте, в этом городе масса женщин-полицейских, которые сочли бы за счастье работать с нашей командой.

"Женщины-полицейские, — подумала Эйлин. — Ну что? Разрубишь ты этот узел, детектив Берк? Мышь ты или человек?.. Ах, да поди оно все..."

— Я поторгуюсь с ним, прежде чем войти.

Брэди вытаращил глаза.

— Поработаю с дверью. Старик может думать что угодно, но никто не войдет в квартиру до того, как он освободит девчонку и сдаст оружие. Это мое условие. Хотите — соглашайтесь, хотите — нет.

Брэди не спускал с нее глаз.

Она подумала, что, как бы ни обернулось дело, завтра же ее в этой команде не будет. То же, что с Мэри Бет Мулэни.

— Хотите или нет? — повторил Брэди.

А возможно, он выгонит ее, сейчас же...

— Да, сэр. Хотите — да, хотите — нет, — сказала она.

— Ну, если что-нибудь случится с девочкой... — произнес Брэди, не закончив фразы.

Старик подумал, что новая, "рыжая", дает сто очков той, костлявой, с глазами дворняжки. Жаль, правда, она не умеет говорить по-испански, но в его-то годы уже не до жиру. И так шикарно, что глаза у нее синие, как море, а груди мягко волновались, словно дюны на его родном острове. Веснушки золотым дождем осыпали щеки и переносицу. Просто красотка. Он очень везучий человек.

— Нам надо поговорить, — сказала она. — Меня зовут Эйлин.

Дверь в квартиру была чуть-чуть приоткрыта, на дверной цепочке. Он мог разглядеть ее лицо и тело в щелочку. Старик также знал, что и она видела револьвер у ушка девочки. А палец все время был на спусковом крючке.

Его сын всегда держал в шкафу этот револьвер заряженным. Плохое у них здесь стало соседство, как только понаехали все эти чужеземцы.

— А о чем мы будем говорить? — спросил он.

— О том, как я к тебе войду.

На курсах их учили не лгать захватчикам. Она постарается сделать так и на этот раз. Не скажет, что она шлюха. Но также и не скажет, что не шлюха. Маленькая недомолвка, которая может спасти ей жизнь. Пока. Пока кто-нибудь не пострадает. И этого она уже не переживет...

— Не могу же войти к тебе, пока у тебя в руках револьвер, — сказала Эйлин.

Она видела в щелку, что старик улыбнулся мудрой улыбкой. Морщинистый старец с белой бородой патриарха; темноглазая девчушка на коленке, револьвер у самого уха. Если что-нибудь с ней случится...

— Я просто боюсь, ну, как это я войду, а у тебя револьвер.

— Да, — подтвердил старик.

Интересно, что бы это значило на самом деле?

— Но ведь именно поэтому, — сказал он, — они и послали тебя ко мне, рыжуха. Разве не так? Потому что у меня револьвер.

Он говорил с сильным акцентом, но вполне понятно. И кстати, совершенно логично. Единственная причина, заставившая их пойти на его условия, заключалась как раз в том, что у него был револьвер.

— Твоя внучка тоже, наверное, очень напугана, — сказала Эйлин.

— Я люблю мою внучку, — отозвался он.

— Да, но я уверена, что она боится револьвера.

— Нет, с ней все в порядке. Так, дорогая? — Он потрепал ее по спинке свободной рукой. — И потом я же ее отпущу, когда ты войдешь. Так на так, правда? Ты входишь, я ее отпускаю. И все счастливы.

— Кроме меня, — произнесла Эйлин, улыбнувшись.

Она знала, что у нее добрая улыбка.

— Хм, я вовсе не хочу, чтобы ты осталась недовольна, — игриво сказал старик. — Уж я расстараюсь, чтобы сделать тебе хорошо.

— Но только не с этим револьвером в руках. Я боюсь его!

— Когда ты войдешь, — сказал он, — я отпущу девочку. Потом мы сможем закрыть дверь, и я уберу револьвер. Я сделаю тебя очень счастливой.

"Ну, конечно, — подумала она, — не сомневаюсь..."

— Послушайся меня, — Эйлин заговорщически понизила голос, — почему бы тебе сначала не отпустить девочку?

Итак: сначала — заложник, оружие — потом. Все по правилам.

— Ты входишь, она выходит, — сказал он. — Такой был уговор.

— Да, но когда они с тобой договаривались, они не знали, что я боюсь револьверов.

— Такая красивая и боишься маленького револьверчика? — кокетливо произнес старик и осторожно погладил висок девчонки дулом, она мигнула.

"Боже, смилуйся..." — молилась Эйлин.

— Я вправду боюсь, — повторила она. — А вот если отпустишь девочку, поговорим насчет револьвера. В интимной обстановке. Один на один.

— А ты мне скажи, чем мы еще займемся в интимной обстановке?

— Сначала отпусти девочку.

— Нет. Заходи и скажи, что мы будем делать интимно.

— Почему ты не снимаешь дверную цепочку?

— А зачем?

— Чтобы я лучше тебя разглядела.

— Для чего это тебе?

— Ну, трудно же разговаривать, не видя друг друга.

— А мне кажется, легко.

"У, противный, упрямый старый ублюдок..."

— А ты разве не хочешь получше меня рассмотреть? — спросила она.

— Это было бы прекрасно.

— Вот и сними цепочку. Открой дверь пошире.

— Ты полисмен? — спросил он.

"Хоть стой, хоть падай..."

— Нет, я не полисмен, — сказала она.

Абсолютная правда. Полисменша — да. Полицейская служащая — да. Но не полицейский, не мужчина-полисмен. Она подумала, что вышла из положения. Уж это она как-нибудь переживет.

— Потому что, если ты полисмен, — сказал он, — я убью девочку.

"А вот с этим она не проживет, это — точно..."

— Нет, — снова возразила она. — Я не полисмен. Ты же сказал, что хочешь женщину.

— Да.

— Вот я женщина и есть.

Она вновь увидела сквозь щелку, что он улыбается.

— Ну-ка, зайди и покажи, на что ты годишься как женщина.

— Нет, ты подумай сам: чтобы я могла войти, надо снять цепочку.

— А тогда войдешь?

— Войду, если снимешь цепь. — Она помедлила. — И выпустишь девочку. — Она снова помедлила. — И положишь оружие на пол.

Молчание.

— Тогда войду.

Опять — молчок.

— Ты слишком много хочешь, — сказал он наконец.

— Да.

— Ты получишь много удовольствия, — произнес он и подмигнул.

— Уж я надеюсь. — Она тоже подмигнула.

Двусмыслицы летали, как молнии в грозовую ночь.

— Расстегни блузочку, — попросил он.

— Нет.

— Ну распахни же ее для меня.

— Нет.

— Дай взглянуть на твои груди.

— Нет, — сказала она. — Сними цепочку.

Молчание.

— Ну ладно, так и быть.

Она молча ждала. Он наклонился, не вылезая из кресла, вытянул левую руку и снял цепочку. Девочка — по-прежнему на коленке. Револьвер по-прежнему у виска. А палец, как и прежде, на спусковом крючке, Она подумала, что ей нужно толкнуть дверь так, чтобы свалить его с кресла, ведь он стар и немощен. Зато револьвер — не старый, как раз подходящего возраста.

Она осторожно приоткрыла дверь. Теперь Эйлин могла видеть его всего, синие обои в глубине, синие глаза на их фоне и седую бороду, как у медведя гризли. Он твердо смотрел на ее лицо, и улыбка предвкушения играла на его губах.