Скажи герцогу «да»

— Какого дьявола? — Он отшатнулся и сердито уставился на нее, не выпуская ее рук, которые все еще удерживал, словно в тисках, у нее за спиной.

— Теперь вам понятно, — задыхаясь, произнесла Дженис, — что я здесь действительно только для того, чтобы повидать вдовствующую герцогиню, безрассудный негодяй?

Их разделял падающий снег, и у нее возникло странное ощущение, будто все происходит во сне. «Это он», — твердило сердце, ее глупое несмышленое сердце, хотя губы горели, горло сжимала слепящая ярость, а мозг мгновенно отнес его к разряду никудышных.

«Непохожий на остальных» — так сказала мама о мужчине, которого она когда‑нибудь отыщет. Кто, как уверяла ее так же и Марша, непременно встретится однажды на ее пути, несмотря на то что после прискорбного случая с Финном Латтимором, потрясшего ее до глубины души, она перестала доверять всем мужчинам без исключения.

Но Люк Каллахан — этот дерзкий грум — не мог быть этим мужчиной, ведь он даже не джентльмен. Ни в малейшей степени.

— Значит, я ошибся, — усмехнулся нахал.

— Определенно. — Она попыталась вырваться.

Он отпустил ее руки, но положил свои ладони ей на поясницу и, теснее прижав к себе, сказал в своей обычной развязной манере:

— Черт побери! Вы настолько соблазнительная ошибка, что я ни о чем не жалею. — Он внимательно вгляделся в ее лицо. — А вы жалеете? Вам бы хотелось, чтобы я с самого начала не усомнился в том, что вы благородная леди?

Дженис в растерянности заморгала и прошептала:

— Я не могу ответить. И с вашей стороны низко об этом спрашивать.

Он громко расхохотался:

— Вы мне нравитесь, леди Дженис. Вы и ваша служанка из цирка. Между прочим, она внимательно наблюдает за нами. Не будем обращать на нее внимания, верно? — И с озорным блеском в глазах Каллахан наклонился и снова поцеловал Дженис.

Что она делает?

Но он очень приятный… такой приятный! Если мужчину можно назвать приятным в том смысле, в каком она называла приятным теплый огонь, или чашку горячего шоколада, или… рот, который говорил с ней без слов, подобно его рту.

«Ты создана для любви».

«Ты соблазняешь меня».

«Я хочу тебя».

Безмолвные послания, пробуждавшие в ее теле ощущения, которых она не испытывала еще никогда в жизни. Дженис дрожала, как новорожденный ягненок, глаза ее были закрыты, но окружающий мир внезапно расцвел, как весенний луг.

Губы его нежно, но настойчиво льнули к ее губам, однако все ее мысли занимала лишь надежная твердость этого крепкого тела — мощной груди, и живота, и сильных бедер, со спокойной уверенностью прижимавшихся к ней.

«Бедра мистера Каллахана».

Дженис и вообразить не могла, что когда‑нибудь произнесет эти слова, даже мысленно.

Да уж, жизнь полна неожиданностей.

Глава 2

Через двадцать минут, когда они наконец прибыли в усадьбу Елизаветинской эпохи, принадлежащую герцогу Холси, губы Дженис все еще горели. Кружившиеся в воздухе снежинки практически вскипали в то самое мгновение, как касались их. Она не могла даже предположить, что страсть между мужчиной и женщиной может вспыхнуть так быстро, и где — на раскисшей слякоти на дороге, в снегопад, когда в холодном воздухе, наполненном запахом влажной шерсти и выделанной кожи, от дыхания образуются облачка.

Это поразительное открытие она готова была обдумывать дни напролет, недели, месяцы.

Вот почему она испытала немалое облегчение, увидев, что дом остался равнодушным к ее присутствию, как и любое аристократическое нагромождение камней в Англии. Достаточно ей сюрпризов на сегодня. Усадьба герцога станет отличным местом, чтобы скоротать время, а потом она внезапно опомнится и осознает, что целый месяц потратила на вышивание подушек, музицирование и скрашивание досуга старой больной женщины, в то время как бурная жизнь внешнего мира шла своим чередом, но мимо нее.

— Что с вами, миледи? — воскликнула Изобел, наморщив лоб. — У вас такой вид, будто вы того и гляди хлопнетесь в обморок.

Дженис, не спуская глаз с усадьбы, мрачно произнесла:

— Мне не нужен герцог.

— Конечно, не нужен, — согласилась Иззи. — Все, что вам нужно, — это забыть на время об остальном мире. Я права, миледи?

— Да, — печально вздохнула Дженис. — Я устала стараться оправдать всеобщие ожидания.

— И вы думаете, что лучшее место, чтобы забыть об этом, — объятия красавца грума.

— Пожалуйста, не напоминай о нем. — Сердце Дженис заныло от обескураживающей смеси гнева и страстного желания. — Я непрестанно думаю об этом. О нем. Чтоб ему пусто было, этому мистеру Каллахану. И тебе тоже, Иззи, за твою проницательность. Ты не должна никому ничего рассказывать. Смотри, если узнаю…

— Никому не скажу, обещаю. Хотя… — Служанка быстро оглянулась через плечо. — Должна вам сказать, та пощечина, которую вы ему влепили, была самым захватывающим зрелищем, какое мне довелось когда‑либо видеть. Все шло так хорошо до этого момента.

Дженис вздохнула:

— Мне бы хотелось, чтобы ты смотрела на это по‑другому.

— Интересно, как? Мне казалось, будто я смотрю спектакль и наблюдаю за свиданием двух идеальных влюбленных на сцене, если не принимать во внимание, что один из них необычайно красивый дерзкий грум, а другая — благородная леди. Вот это было совершенно неприлично. Противоречило всем правилам пристойности, а потому и выглядело еще более захватывающим. А затем вы…

— Я знаю: мне следовало его ударить. Он… Ох, не бери в голову. — А что «он»? Он тогда погладил ягодицы, и из ее горла, как ни странно, невольно вырвался громкий стон. Даже теперь, когда Дженис вспомнила об этом, ее бросило в жар, и она смущенно огляделась.

— Понимаю, миледи, — заверила Изобел. — Я собственными ушами слышала, как он рассмеялся, а затем сказал, чтобы вы отвесили пощечину также и герцогу, если он посмеет к вам прикоснуться.

Дженис почувствовала раздражение при одном воспоминании об этом.

— Сколько раз, по его словам, он получал пощечины прежде? Сто?

— Нет, миледи. Он сказал, эта была единственная. За все время. И ему ваша реакция понравилась. — Изобел захихикала.

— Он так сказал, чтобы позлить меня. Если бы он и вправду перецеловал по меньшей мере сотню женщин, наверняка нашлась бы хоть одна, которая поставила бы его на место.

— Ой ли? — игриво воскликнула Изобел. — Возможно, он так хорошо целуется, что им это и в голову не приходило. По правде говоря, я бы на этом не остановилась: вы застонали от удовольствия, а я так и вовсе лишилась бы чувств.

— Иззи! Побойся Бога, я вовсе не застонала, а… просто пыталась вырваться… вроде того… как только услышала грохот герцогской кареты…

Но служанка лишь бросила на нее недоверчивый взгляд и отвернулась в сторону позаимствованного из собственных конюшен герцога экипажа понаблюдать за Оскаром, который руководил разгрузкой их багажа. Это был обычный способ Изобел выразить несогласие с хозяйкой, не вступая в открытые пререкания.

Ну ладно, если быть честной, Дженис и вправду застонала и повисла у Каллахана на мускулистой шее, тесно прижимаясь к нему. И продолжалось это достаточно долго, пока колени ее подогнулись, а восхитительное покалывание между бедрами едва не лишило дыхания. Но она отнюдь не гордилась этим, поскольку вела себя как отчаявшаяся старая дева, в которую, как считала, быстро превращается.

Как она могла докатиться до этого?

Ее первый сезон прошел вполне успешно: она получила несколько достойных предложений, но отклонила, не желая торопиться, — зато второй сезон оказался совсем другим. Число поклонников стремительно уменьшалось, на балах мужчины не замечали ее, отдавая предпочтение юным дебютанткам.

Возможно, она сама была тому виной. После унизительного романа с никчемным Финном Латтимором она замкнулась, стала необщительной и подозрительной, развлечениям предпочитала книги. Ей казалось, что она оправилась от этого удара, но, видимо, тогда еще нет.

Сейчас же она точно знала, что оправилась, но продолжала оставаться неудачницей. Предполагалось, что этот визит в сельское поместье каким‑то образом поможет ей вернуть уверенность в себе и прежний блеск. Только Дженис тогда не представляла себе как, а теперь знала: нужно чаще целоваться с Люком Каллаханом. Сейчас она казалась себе серебряным чайником, который только что оттерли от копоти. И ей вовсе не хотелось снова потускнеть.