Потемкин

Поговорив о литературных новинках, Екатерина Алексеевна спросила у девушки: «Но ведь у вас есть и любимая книга?», на что Дашкова, не колеблясь ни минуты, ответила: «Конечно, это героическая поэма “Генриада”». Великая княгиня с радостью обратилась к ней: «Я тоже ее перечитала несколько раз после того, как хвалебные строки посвятили ей наши сочинители Сумароков и Тредиаковский. У нас с вами столько общих интересов и увлечений! Я надеюсь на вашу дружбу. Буду рада видеть вас при нашем дворе. Но одно пристрастие вы все же скрыли от меня, а оно как раз может скрасить наши долгие зимние вечера. Я видела вас в италианской опере. А дядюшка ваш под большим секретом поведал мне, что вы, милая барышня, прекрасно поете и сами пишете стихи и даже сочиняете к ним музыку. Я была бы вам благодарна, сударыня, если бы вы познакомили меня с ними». Екатерина Дашкова со смущением протянула великой княгине свой альбом, та внимательно перелистала его и выбрала стихи на свой вкус, чтобы услышать их из уст собеседницы. Слегка замешкав, но глядя прямо в глаза Екатерине, девушка продекламировала:

Приняв эти слова как должное почтение к своей персоне, Екатерина Алексеевна задумчиво произнесла: «Как вы счастливы, милая Екатерина, с вашей вдохновенной любовью к поэзии. Ведь это могущественное из всех изящных искусств».

Последующее происшествие показывает, какое неизгладимое впечатление произвела великая княгиня на 15 -летнюю девушку, каким поклонением та прониклась к Екатерине. Уходя, гостья уронила свой веер, который с поспешностью подняла Екатерина Воронцова. Екатерина Алексеевна с благодарностью поцеловала восхищенную девушку, подающую ей веер, и сказала: «Прошу вас, оставьте его у себя на память о нашей первой встрече. Это будет началом замечательной дружбы». С тех пор две молодые женщины стали неразлучны. Английская компаньонка Екатерины Дашковой Мэри Уилмот вспоминала, с какой трепетностью она относилась к этому первому залогу дружбы великих людей. «Эту ничтожную вещь, — писала она, — княгиня ценила больше, чем все другие подарки, принятые впоследствии от императрицы; она хотела положить ее с собой в могилу».

Итак, мы познакомились с некоторыми действующими лицами, принадлежащими к разным партиям в заговоре 1762 г. Гвардейские полки, аристократия, решимость сторонников Екатерины — все было готово к последнему акту семейно-политической драмы. Многие ее участники оставили нам подробные описания событий, происходивших в последний день царствования Петра III и первый — Екатерины II, но не забывайте, что они писали свои мемуары, когда все уже случилось, когда следовало предложить потомкам свою версию событий и определить собственную роль в этом знаменательном для России событии. Участники переворота — воспитатель наследника престола Павла Петровича граф Никита Иванович Панин, Екатерина Романовна Дашкова, сама Екатерина — в своих версиях событий считали себя главными виновниками успеха. Первоначально заговорщики планировали захватить Петра III в его покоях, как сделали некогда сторонники Елизаветы Петровны с принцессой Анной Леопольдовной и ее детьми, но император уехал в Ораниенбаум, и им пришлось импровизировать соответственно ситуации.

Екатерина Дашкова в своих «Записках» сохранила воспоминания о том накале эмоций и страстей, который сопровождал события 27 и 28 июня 1762 г., когда все свершилось «по мановению руки Провидения, исполнившего расплывчатый план людей, мало связанных между собой, не понимающих друг друга, объединенных лишь одним желанием…». За несколько часов до события никто не знал, когда и чем оно закончится, но это были дни трепета и счастья для заговорщиков, тогда, по словам современницы, «был разрублен гордиев узел, завязанный невежеством, различием мнений, разнообразием взглядов на основные условия готовящегося великого свершения».

27 июня 1762 г. столица заволновалась: среди гвардейцев распространился слух о мнимом аресте императрицы. В полдень фаворит Екатерины Алексеевны Григорий Орлов привез Дашковой известие об аресте одного из активных участников заговора капитана Пассека, это и подтолкнуло заговорщиков к решительным действиям. Промедление грозило провалом всей затеи, арестом императрицы и ее сторонников, а далее знатоки истории могут себе представить, что ожидало участников неудавшихся заговоров, будь это в России или Европе.

Утром 28 июня 1762 г., в день своих именин, Петр III выехал из Ораниенбаума в Петергоф, где его должна была ждать Екатерина, чтобы вместе отпраздновать столь знаменательное событие. Но ночью из Петербурга в Петергоф прискакал Алексей Орлов, брат ее фаворита. Оставив карету на дороге, по едва различимой в белом тумане северной летней ночи тропинке он пробрался сквозь кусты ароматных роз к боковому входу павильона Монплезир, где остановилась императрица в ожидании супруга. Проходя через гардеробную, Алексей Орлов заметил уже с вечера приготовленное придворное парадное платье для встречи Петра III и подумал, что вряд ли состоится их свидание. Растолкав слуг, он дал распоряжение камеристке Шаргородской: «Будите императрицу!» На уверения о том, что Екатерина Алексеевна изволит почивать и они не смеют нарушить ее покой, гвардеец воскликнул: «Будите же скорее. Дело не терпит отлагательства, ожидание может погубить и ее, и нас. Скорее!» Встревоженной Екатерине, вышедшей к нему спустя несколько минут, Алексей Орлов сообщил, что медлить и откладывать переворот далее нельзя: арестован один из заговорщиков, и надо скорее отправляться в Петербург.

Сомневалась ли в тот миг немецкая принцесса, в которой не было ни капли романовской крови, не имевшая никаких прав на престол? Кто знает, какие видения славы ли, позора пронеслись в ее воображении за те несколько секунд, пока не было принято окончательного решения: ехать. Она была уверена в своей победе, в решимости сторонников и слабости противника. Она так хотела быть императрицей и мечтала о власти много лет, что сомнений не оставалось: ехать. Все получится.

И вот она, «даже не помывшись», спешно одевается с помощью дрожащей от волнения камеристки. Вслед за Алексеем Орловым женщины пробираются по той же тропинке, что привела его, к карете. Розы шипами впиваются в платье, будто пытаясь остановить их, но теперь уже никакая сила не способна на это. Карета мчится к Петербургу, и Орлов, сидящий на козлах рядом с кучером, время от времени оборачивается, нет ли погони, и все торопит кучера: «Гони! Гони!» Радостное волнение, страх погони и предвкушение успеха будоражит сидящих в карете, известие о том, что горничная потеряла туфлю на тропинке, вызывает у Екатерины хохот. У нее самой на голове — ночной чепчик с кружевами. Очень удачно, что на дороге они встретили парикмахера Мишеля, направляющегося в Петергоф делать ей прическу, в карете он наспех уложил ей волосы, смятые чепчиком. Но что это? Карета замедляет ход, затем резкий толчок, и она вовсе остановилась. Лошади, галопом преодолевшие путь из столицы в Петергоф и без отдыха отправившиеся обратно с нагруженной каретой, изнемогли, одна из них падает и с трудом поднимается. Предприятие под угрозой, Алексей Орлов злится при мысли, что он не позаботился о перекладных. Выдержат ли лошади обратный пути или затея, так удачно начатая, провалится? Но вот из утреннего тумана появляется крестьянская телега, запряженная двумя деревенскими лошадками. Они-то и решили судьбу Российской империи, благополучно доставив Екатерину до окраин столицы, где уже поджидал князь Барятинский с открытой коляской. Сердце беглянки забилось быстрее: она видит около коляски верхом своего горячо любимого и верного Григория Орлова. Удостоверившись, что его блистательная подруга благополучно ступает по пути славы, пришпорив горячего коня, он галопом скачет в Измайловский полк подготовить ее встречу.