Страница 107 из 176
Чтобы добиться решающего успеха, следовало, как в редких настоящих сражениях, взять в плен князя либо одного из самых «высокородных мужей». Но они часто держались в тылу, ездили не на все турниры, не спешили ввязываться в бой, по преимуществу председательствовали на совещаниях «до» и «после», как будто не слишком рвались рисковать собой и препоручали mesnie добывать им славу. Как Балдуина де Эно, их могли охранять копейщики (о чем один или два раза упоминает «История»[190]), и, как Филиппа Фландрского, их могли освобождать тайком, чтобы не портить с ними отношений{742}. Однако случалось, что и Генриху Молодому по-настоящему грозил плен, и это давало возможность Вильгельму Маршалу показать свою полезность. Когда вождь таким образом оказывается в опасности, битва становится жарче, каждый действует в интересах коллектива. Так, на турнире между Ментеноном и Ножан-ле-Руа графа Клермонского выбили из седла; началась неистовая схватка между теми, кто хотел его захватить, и теми, кто хотел ему помочь, и было нанесено немало ударов мечами и булавами. Могли ли случайно кого-нибудь убить? Трудно сказать, смертей «История Вильгельма Маршала» упоминает мало.
Во всяком случае рукопашная создает много шума — раздается страшный лязг металла. В 1183 г. между Рессоном и Гурне «предварительные поединки продлились недолго; когда отряды столкнулись, сломали столько копий, что коням было трудно двигаться; все крутились[191] на месте, и грохот стоял такой, что не услышали бы и громов Божьих». Задача состояла лишь в том, чтобы схватить под уздцы коня противника, но тем не менее рисковали все, в подобном водовороте робким места не было. «Не одно знамя вы бы увидели влекущимся в грязи и многих рыцарей — повергнутыми наземь. Говорят, искать храбрецов надо под конскими копытами: ведь трусы не посмеют вступить в схватку — они побоятся, что пострадают»{743}.
Дважды у Вильгельма оказывался поврежден шлем, когда он брал приз. Это было в начале его карьеры, между Сен-Брисом и Буэром, — в 1174 г., в Мэне, а также в Плёре, когда он уже был на вершине славы: после этого его описывают «в кузнице, положившим голову на наковальню, в то время как кузнец с помощью своих клещей и молотков чинит ему шлем, поврежденный и прогнутый до самой шеи»{744}, делая это «с великим трудом».
Участники турниров, несомненно, проявляли столько же предосторожностей, чтобы не слишком часто убивать друг друга, как и рыцари, сражавшиеся при Таншбре (1106) или при Бремюле (1119). Но они безо всякого зазрения совести в разных местах схватки нападали по несколько на одного. Видимо, своих они узнавали легко, поскольку каждая mesnie носила одинаковые щиты, но бывало также, что имя противника спрашивали. Так же как и в сражении, сдаваться порой предпочитали какому-то конкретному противнику, а не другим: «Маршал, вновь сев в седло [после стычки], направился к риге, где нескольких рыцарей осаждал численно превосходящий неприятель. Видя, что их вот-вот схватят, они предложили Маршалу стать его пленниками». Они ему представились — в частности, пикардиец Флоран де Анж и шампанец Луи д'Арсель, и оповестили о своем выборе: «“Поскольку в общем мы здесь находимся в положении безнадежном, мы предпочитаем, чтобы то, что у нас есть, принадлежало лучше вам, нежели тем, кто нас осаждает”. Маршал согласился, но те, кто рассчитывал взять их в плен, возразили, заявив, что те от них бы уже не ушли, а Маршал ведет себя весьма недостойно». Следует перебранка, из которой Маршал благодаря угрозам выходит победителем. «Наконец осажденные рыцари вышли, не потерпев урона, благодаря Маршалу, которому предложили, как им и полагалось, считать их его пленниками. Но он не согласился и провозгласил их свободными; они его поблагодарили и заверили, что где угодно будут к его услугам»{745}. Так приобретали друзей в другом лагере, ведя дальновидную политику, — любой козырь может однажды пригодиться… Распространенная традиция сделок между знатными воинами вновь ожила на турнирах — и не проявлялась ли там даже активней, чем когда-либо? Тацитовское представление о сражении, в котором участвуют знакомые между собой люди, прекрасно подходит к турнирам.
Для каждого из описываемых турниров автор «Истории Вильгельма Маршала» находит небольшой характерный факт, забавный анекдот, чтобы рассказать о нем. Ничего не поделаешь, если некоторые слегка обработаны, главное, что всякий раз есть любопытная история! И автор может приберегать эффект заранее, распределять, в какой пропорции показать преданность Вильгельма его сеньору Генриху и учтивость по отношению к тому или иному противнику. Делая это, он обнажает некоторые аспекты турниров, о которых Гислеберт Монский умалчивал… Он даже пытается показать некое развитие характера героя и накопление у него опыта.
В первый раз, недавно посвященный, — он был новичком, как мы помним{746}, — Вильгельм великолепно укротил ретивого коня. Тем не менее в пылу неофита он проявлял некоторую неосторожность и допускал оплошности: разве на втором турнире он не оказался один против пяти? Он храбро отбивался, хотя его наносили удар за ударом, а шлем его съехал набок, мешая ему дышать и, должно быть, причиняя некоторое неудобство… Что касается выигранного приза, он допускает, чтобы этот приз разделили с другим рыцарем, который несколько преувеличил свои заслуги.
Но это было до 1168 г. Через пятнадцать лет опытный турнирный боец, каким стал наш Вильгельм, напротив, отличается «мудростью», хитростью, которая порой граничит с коварством и иногда делает его не столь честным и рыцарственным, каким мы бы хотели его видеть. Отныне он очень хорошо знает, в какие места эстора и в какой момент надо подоспеть и когда этого делать не стоит — в зависимости от того, принесет это выгоду или проблемы. Он занял исключительное место в англо-нормандской команде рыцарей и прибегает к очень полезным услугам герольда Генриха Норвежца. Однако не дай нам Бог поверить гнусным поклепам пяти его врагов. Читатели, а тем более читательницы, я запрещаю вам верить! Если я приведу этот отрывок, то лишь затем, чтобы изобличить поведение других бойцов, увы, тоже вошедших в историю турниров и рыцарства. Вот что из зависти несут эти клеветники: «Во Франции, в Нормандии только и разговоров, что о нем; а знаете, откуда весь этот шум? Все очень просто: с тех пор как король надел шпоры, Генрих Норвежец повсюду кричит: “Глядите, Бог помогает Маршалу!”, вот каждый и жмется к нему, и такая давка возникает, что никому руки не протянуть, тогда как ему самому, чтобы взять коней и рыцарей, довольно разжать пальцы и схватить тех, кто перед ним». Хватать, знаете ли, тоже надо уметь! Но злодеи гнут своé: “Вот откуда всё его рыцарство, вот как он получает деньги, на которые приобретает столько добрых друзей, обходя нас”{747}. Эти злодеи не только злословят и клевещут — они еще и внушают комплекс неполноценности заурядному Генриху [Молодому], нашептывая, что Вильгельм до неприличия его затмил. Они, вероятно, играют также на неоднозначных отношениях между ними, заметив эту неоднозначность и обвиняя прекрасного героя, что он-де спит с молодой королевой Маргаритой, супругой Генриха{748}. И вот он в опале. Ему остается только разъезжать по другим турнирам в качестве странствующего рыцаря. Дело происходит в 1182 г. — он уезжает, и стоит ли удивляться, что бароны и высокопоставленные особы Фландрии и Франции принимают его с распростертыми объятиями? Они состязаются по отношению к нему в щедрости, предоставляют ему коней и необходимую поддержку, давая возможность показать всем, что даже без герольда Генриха Норвежца он ничего не утратил, и вот он берет приз.
190
Триста пехотинцев: ibid. P. 39.
191
У автора — игра слов с использованием глаголов tournoyer — сражаться на турнире и tourner — вертеться [Прим. пер.].