Страница 47 из 49
Дверь резко распахнулась. Боец в грязной шинели крикнул:
— Подъем! Тревога!
Бойцы вскакивали с соломы, торопливо обувались, подхватывали оружие и пробирались к двери, топча свою соломенную постель. Они не успели толком проснуться и проделывали все это механически, в полусне.
Орлов поднял с пола свою винтовку и вышел на улицу. Слон стоял, прижавшись к бревнам хлева, а у него в ногах топтался маленький теленочек. Наверное, с перепугу он принял слона за мать и искал у него защиты. Теленочек терся о большую слоновую ногу, чесал бочок.
Орлов подошел к слону и тихо сказал:
— Держись, Максим!
И сунул в хобот кусок хлеба, который сохранил в кармане.
Слон тяжело вздохнул.
Лейтенант стоял, окруженный своими бойцами, обдумывал, что предпринять. Его зубы уже не стучали: в теплой избе его молодой организм успел справиться с ознобом.
— Фронт приближается, — тихо сказал он. — Надо поправить прицельную трубу. И раздобыть снарядов.
— Где их раздобудешь? — спросил остроносый.
— Где положено! — отрезал лейтенант, хотя понимал, что снаряды «положено» добывать в артснабжении. А где сейчас артснабжение?
Орлов подошел к лейтенанту и тихо сказал:
— Я по специальности механик, может быть, помогу вам с прицельной трубой?
— Вы ремонтировали орудия?
— Я всю жизнь налаживал механизмы… Орудие — тоже механизм.
— Да, конечно, — подтвердил лейтенант. — Правда, гражданским не положено…
— Какой я гражданский, — сказал Орлов. — На плече винтовка.
— Ось канала ствола и ось оптического прибора должны быть строго параллельны, — пояснил лейтенант. — Вот и все.
Орлов взялся за дело.
Мать и сын несколько раз появлялись на крыльце, но их отправляли домой.
— Идите отсюда, дома безопаснее.
Какой там безопаснее! От чего могла оградить серая драночная крыша? От бомб? От снарядов? Да любой зенитный осколок запросто пробил бы ее насквозь. Но это была крыша родного дома, древнего убежища от всех бед.
Лейтенант послал двух бойцов добывать снаряды.
— Постарайтесь найти, — напутствовал он. — Если у нас будут боеприпасы, мы окопаемся похитрее, на фланге… С фланга мы сможем поражать танки…
Где-то совсем близко разорвался снаряд, в избе вылетели стекла, и сразу на зеленой земле образовался черный, пахнущий дымом ожог.
В деревне появились беженцы… Их было мало, и брели они поодиночке, словно вчерашний поток пропустили через фильтр: одни пробились, другие… Они шли сгорбленные, изнуренные, ввалившиеся глаза не видели ни домов, ни деревьев, ни воронок от разрывов. Они не увидели даже слона.
Среди беженцев оказался директор цирка. С первого взгляда трудно было определить, военный он или штатский. Он был без пилотки, в гимнастерке с расстегнутым воротом, но знаки различия отсутствовали. Сапоги и брюки были облеплены глиной, лицо стало серым от пота и пыли, и только две отметины — следы от пенсне — воспаленно алели на переносице… Если военная форма и в самом деле была его цирковым костюмом, то он потерпел фиаско, его прогнали с арены, освистали, закидали грязью…
Он увидел слона, и когда, шатаясь от усталости, подходил к нему, то на его лице изобразилось нечто вроде радости. Орлов закончил починку орудия и тоже подошел к Максиму.
— Орлов?! — близорукие глаза директора, перед которыми не было спасительных стеклышек, заморгали. — Понимаешь, что произошло?.. У меня разбилось пенсне… Вдребезги. А ты все со слоном?
— Со слоном, — сухо произнес погонщик.
Директор опустился на порожек и уперся локтями в колени. Его голос дрогнул.
— Понимаешь, дорогу перерезали танки. Что там было, Орлов… Еле ушел живым. Всю ночь бежал по раскисшему полю. Тут нигде нельзя раздобыть очки?
— Откуда здесь очки? — ответил Орлов и почувствовал, что директор чего-то не договаривает и все свои беды переводит на очки.
— Ну ладно, очки мы достанем после, — сказал директор. — Я пока буду с тобой сопровождать слона. Буду помогать тебе.
— Сам управлюсь, — ответил Орлов.
— Что значит сам? Что значит сам?
— А то и значит.
— Послушай, Орлов, не будь подлецом… не будь. Еще возможны повороты. Случилось несчастье…
Орлов молчал. Он все силился понять, что произошло с директором цирка, если за сутки из самоуверенного, жестокого повелителя он превратился в растерянное существо, вызывающее брезгливую жалость. Орлов заметил, что на зеленых интендантских петлицах нет красной шпалы и золотого колесика, и понял: страх разжаловал директора и превратил его в дезертира…
И все же молчаливый погонщик слона не прогнал его. Он нашел в себе милосердие и предложил директору единственное спасение.
— У вас есть оружие?
— Нет… А зачем?
— Чтоб идти туда, — Орлов кивнул в сторону грохочущего фронта. — Найдите винтовку. Это не так трудно — найти винтовку.
Плоское лицо директора искривилось, его бесцветные глаза потемнели.
— Тебе не надо искать оружие, у тебя есть винтовка, что ж ты не идешь туда? — спросил он. — Прикрываешься слоном?
Он ничего не понял. Он и не мог понять и смотрел на Орлова как на врага. Орлов покраснел. Потер ладонью лоб и тихо произнес:
— Я вернусь сюда. Исполню свой долг и вернусь. Вы же понимаете, что я не могу бросить слона. Это ее слон.
Где-то совсем близко хлопнул разрыв. Директор поморщился.
— Каждый спасается по-своему, — сказал он.
Орлов сжал кулаки. Ему захотелось крикнуть: «Молчать!», но он отвернулся от беглеца и зашагал прочь.
— Товарищ лейтенант, есть снаряды! Там много нашего калибра! — кричал круглолицый боец, подходя к избе.
Он нес снаряды на согнутых руках, как носят дровишки. Только эти дровишки были потяжелее.
— Где раздобыл?
— На берегу. Там машина с боеприпасами разбита.
— Отлично. Давайте все быстро, — скомандовал лейтенант, — несите сколько донесете.
И тут лейтенант заметил директора цирка.
— Товарищ красноармеец, пойдете с ними.
— Почему с ними? — спросил директор. — Я из другой части… я интендант третьего…
— Не рассуждать! — прикрикнул лейтенант.
Он у кого-то научился кричать «не рассуждать!» и «молчать!», и эти резкие, не его, слова были сейчас необходимы и помогали в трудной, непривычной обстановке.
— Пошли, интендант, — сказал остроносый, — все равно где помирать.
— Я пойду тоже, — тихо сказал Орлов.
— Хорошо, — ответил лейтенант. — Я присмотрю за ним.
Он кивнул на слона.
На берегу реки Орлов был ранен осколком немецкой мины. Бойцы принесли его к избе. Положили на порог. Неумело перевязали. Потом с оказией отправили в тыл. Перед отъездом он пришел в себя и позвал лейтенанта. Говорить ему было трудно, и лейтенант наклонился, чтобы расслышать его голос.
— Я вас прошу… заклинаю всей жизнью, — шептал Орлов, — сберегите слона. Он должен жить.
— Постараюсь, — сказал лейтенант, — я не знаю как… но постараюсь.
— Только не доверяйте слона… интенданту.
— Его нет. Или погиб, или смылся. Ребята не видели, как он исчез.
— Слона надо отправить в зооцентр… есть такой в Москве… Это очень хороший слон… Зинин… Понимаете?
— Да, да, — кивнул лейтенант, — я постараюсь. До свидания.
— Спасибо.
Полуторка рванулась с места. Слон заволновался. Какой-то утробный, жалобный звук вырвался из него и затерялся в грохоте рвущихся снарядов.
7
Старый слон любил теплые летние ливни. Он становился посреди открытого вольера, а дождь щелкал его по толстой коже и стекал по животу на землю. Слон закрывал от удовольствия глаза и вытягивал морщинистый хобот, чтобы пополоскать его в ответных струях. Даже когда небо с треском раскалывалось от грома и фиолетовые вспышки били в глаза, слон не уходил в укрытие, и не в пример многим жителям зоологического сада не забивался в угол, а выставлял вперед блестящие бивни.
В эти минуты он переставал чувствовать свой вес и, окруженный со всех сторон водой, воображал, что плывет по теплой реке.