Страница 7 из 9
Для традиционной Японии иэмото всегда были той осью, вокруг которой формировалась вся культура боевых искусств с её характерным духовным климатом, особыми взаимоотношениями мастера и ученика и методами передачи воинской традиции. А поэтому практически все герои нашего повествования – это иэмото в том или ином направлении боевых искусств.
Самураи – воины дзэн?
Меч служит внешней борьбе, но во имя духа, и потому, пока в человеке живет духовность, призвание меча будет состоять в том, чтобы его борьба была религиозно осмыслена и духовно чиста.
Во многих книгах, посвященных боевым искусствам, встречается однозначное утверждение, что все японские воины были исключительно дзэн-буддистами. На самом деле это очень далеко от реальности. Идеология большинства воинов представляла собой переплетение по крайней мере четырех учений: синтоизма, буддизма, даосизма и конфуцианства. Три из них пришли из Китая, и лишь одно – синтоизм – можно считать исконно японским. При этом все четыре учения никогда не существовали в чистом виде, что видно на примере различных самурайских уложений, объединенных под названием «Бусидо» («Путь воина»). Здесь и отголоски буддийского учения об иллюзорности жизни, о воздаянии после смерти, и заметное влияние конфуцианских этических идей о почитании своего господина и выполнении долга, и даосско-синтоистские верования в духов-покровителей.
Зеркало и меч синтоизма
Зеркало и меч испокон веков считались синтоистскими святынями. Во всех ранних магических культах зеркало связывалось с миром духов – если дух отражался в зеркале, он не мог уже принести вреда человеку. Меч символизировал мистическую силу, которую духи даровали тем, кто знал способы общения с ними. Синтоизм повлиял на формирование комплекса боевых искусств значительно больше, чем буддизм. Именно синтоизм стал для них истинной духовной основой. Первые упоминания о буддизме в Японии относятся к довольно позднему времени – к VI веку. В 522 году в Японию из Китая прибыл проповедник Сиба Датто, который построил первую буддийскую молельню. Тогда же десятки буддистов из Китая и корейского государства Пэкчэ приносят на Японские острова учение о Дхарме. Но лишь к VIII веку буддизм стал влиятельной религией.
Примечательно, что и многие мастера боевых искусств современности были синтоистами, а не буддистами. Например, основатель айкидо Уэсиба Морихэи являлся крупным религиозным деятелем синтоизма. Он прошел полный курс обучения в секте Омото-кё и даже совершил миссионерское путешествие в Маньчжурию, стремясь распространить синтоизм среди варваров. Создатель стиля Годзю рю каратэ Ямагути Гогэн два раза в день совершал синтоистские церемонии и в то же время занимался дзэн-буддийской медитацией. Именно в одном из заброшенных храмов синто его посетило откровение, схожее с просветлением-сатори в буддизме. Синтоистской доктрины придерживался и «отец каратэ» Фуна-коси Гитин. Одним словом, большинство персон из мира боевых искусств Японии оказываются последователями синтоизма – «пути духов».
Постоянного, стабильного содержания у синтоизма не было, равно как не существовало строгого канона и догматов. Термином синто первоначально обозначались различные, не связанные между собой верования нескольких родоплеменных и этнических объединений, которые жили на территории Японии. Поэтому система синто была всегда открытой – божества могли добавляться в нее, их роль или статус менялись.
Практически все духи (ками) соотносились либо с родовыми покровителями, либо с явлениями природы, например, духи – хранители реки или леса, божества горы или равнины. В синтоизме особую роль занимает культ предков; каждый род возводил себя к определенному прародителю (удзигами), персона которого считалась священной. Умирая, человек переходил в мир духов. Духи предков так или иначе влияли на земную жизнь, поэтому их надо было почитать и задабривать. В синтоистском пантеоне сохранились лишь божества – покровители наиболее могущественных и влиятельных родов.
Мифологические существа тэнгу обучают сёгуна Минамото Ёсицуне магическому искусству и бою с мечом. (Работа Куниеси, 1850 г., частная коллекция)
Многие известные воители и самураи считали, что им покровительствуют «внуки небесных божеств», и именно этим духам регулярно возносили молитвы, даже соперничали за принадлежность к тем или иным духам – каждому хотелось оказаться под защитой могущественного ками. Разворачивались и споры о том, потомков каких божеств можно допускать к управлению государством: ведь могущество этих божеств, равно как и их хитрость, в полной мере переходят на тех, кто им поклоняется. Характер духов подробно изучался синтоистскими служителями, которые затем и выносили решение. Впрочем, на переход власти из одних рук в другие оно не влияло. Большую роль здесь играл меч, нежели зеркало.
Война двух противоборствующих группировок всегда понималась как война между духами. Например, в самурайских поединках побеждал не тот, кто лучше владел мечом, а тот, за которого заступался более могущественный дух. Но тогда возникает закономерный вопрос: а стоит ли вообще учиться владению мечом и алебардой, ведь все решается на уровне «невидимого мира»? На это у самураев был четкий ответ: именно духи даруют мастерство за упорство в тренировках, и именно своим терпением воин доказывает преданность духу-хранителю. Никогда самураи не выступали в поход, предварительно не совершив ритуал поклонения божествам-хранителям и не призвав на помощь духов тех великих воинов, которые ушли в мир иной.
Заветы Конфуция в самурайской жизни
Однако не только синтоизм влиял на формирование взглядов японских воинов; не меньшую роль играло и конфуцианство, пришедшее сюда из Китая. Китайское и японское конфуцианство, хотя и имеет общий исток, со временем превратилось в два различных направления. Обратим внимание на одну интересную особенность – в Китае общий корпус боевых искусств складывался под воздействием народных культов и верований, в то время как в Японии все основные моральные категории пришли в бу-дзюцу именно из конфуцианства.
Конфуцианство, в отличие от буддизма, проникло в Японию незаметно. Своего расцвета японское конфуцианство (точнее, разновидность неоконфуцианства) достигло только в период правления сегунов Токугава (XVII–XIX вв.), а его влияние на японскую культуру стало сказываться значительно раньше.
Для средневековой Японии Китай олицетворял некий благой исток культуры (бун). Из Китая (в меньшей степени из Кореи) приходили новые культурные, философские, литературные веяния, книги и каноны. Как упоминается в хрониках Нихон Сёки, основные конфуцианские тексты, включая записи изречений самого Конфуция «Лунь юй», принесли в Японию в V веке корейские книжники из царства Пэкчэ («Беседы и суждения»). Но все же большую роль в распространении конфуцианства сыграли, безусловно, китайцы.
Вскоре его основные постулаты входят в лексикон правителей Японии. Принц Сётоку (573–621) составляет свод из семидесяти статей, где первой строкой записывает цитату из самого Конфуция: «Гармония – вот что ценится превыше всего». Здесь же устанавливалась четкая система соподчинения господ и слуг, которая воспроизводила сакральный космический порядок и позже прочно вошла в сознание самураев: «Господин – это Небо, вассал – это Земля. Небо все покрывает сверху, а Земля – подчиняется». Именно этим принципом и руководствовались самураи, готовые (хотя бы теоретически) без рассуждений отдать жизнь за своего господина. Таким образом, одна из основных заповедей «Бусидо» – подчинение и поклонение своему господину – имела чисто конфуцианский исток. Такое четкое соподчинение вело в конечном счете к установлению на земле священной гармонии (ва), когда все находилось на своих местах [184].