Страница 25 из 61
На следующий день, объехав горную цепь, у подножия которой ночевали, мы попали на мелкохолмистую равнину, сплошь покрытую кочкарником. В одном месте машины неожиданно выскочили к юртам, спрятавшимся в ложбине меж холмов. Когда наши ЗИСы, размалеванные по бортам русскими и монгольскими надписями, с пассажирами, обросшими бородами и вооруженными винтовками, ворвались с полного хода в поселок, женщины и ребятишки попрятались со страха в юртах. Никогда не виданные здесь машины и бородатые европейцы произвели на жителей сильное впечатление. Когда же проводник и переводчик заговорили по-монгольски, то через несколько минут все страхи исчезли, и черноглазые ребята с любопытством разглядывали нас и машины, не решаясь все же подойти вплотную, а на предложение покататься на машине согласились только самые смелые.
В этих юртах мы оставили своего проводника. Нэмэгэтинский хребет теперь был хорошо виден. Мы ехали по холмистой равнине, пересекаемой местами мелкосопочником. Постепенно спускаясь по сухим руслам, машины достигли обрывов, сложенных красными глинами и светло-серыми грубыми песками. Обрывы располагались в несколько ярусов, образуя как бы гигантский амфитеатр, ареной которого служило дно Занэмэгэтинской котловины. Костей, к нашему сожалению, обнаружить не удалось. Породы, слагавшие обрывы, были не похожи на те, с которыми нам приходилось иметь дело до сих пор, и мы условно предположили их более поздний — третичный возраст.
Мы тогда не подозревали, что находились всего в каких-нибудь 30 километрах от крупнейшего местонахождения динозавров Бугэн-Цаб (к северо-западу от Алтан-Улы), о котором официально стало известно лишь совсем недавно. Но в то время арат, живший в одинокой юрте, к которой мы подъезжали, возможно, побоялся беспокоить "дух каменных драконов" и не пожелал рассказать о "кладбище" их костей нашему переводчику. Дело в том, что некоторые старики и доныне считают, что кости ископаемых животных принадлежат сказочному дракону. Есть поверье, что опасно беспокоить прах дракона, так как от этого могут произойти разные беды, и в первую очередь падеж баранов. Точно такое же поверье, между прочим, существовало у нас, на Северной Двине, где 50 лет назад В. П. Амалицкий поставил свои знаменитые раскопки, выкопав целую серию древних крупных пресмыкающихся. Начавшийся падеж скота был приписан местным населением именно раскопкам, которые пришлось временно прекратить, пока они не были "освящены" церковью.
Правда, возможно, что и Намнандорж, отличавшийся нередко странностями в поведении, промолчал о сообщении арата, опасаясь, вероятно, что мы немедленно поедем туда на неисправных машинах и тем самым погубим и себя и его. Так, местонахождение осталось на десятилетия безвестным для науки. То, что тогда с нами разговаривал арат, знавший о костях в Бугэн-Цабе и по-прежнему живущий в этом районе, мы узнали совсем недавно от наших геологов, которым он показал местонахождение и очень точно описал наши приметы.
Конечно, мы с Ефремовым сознавали необходимость тщательного исследования всего этого района, но наши возможности лимитировались слабой проходимостью машин. Когда же мы, два года спустя, получили, наконец, мощные, с тремя ведущими осями, автомобили, позволявшие проникнуть в этот перспективный район, работы экспедиции, вопреки нашим планам и желаниям, неожиданно были прекращены.
Непосредственно от обрывов начиналась собственно котловина, посредине которой виднелась полоса желтых песков. Нам оставалось пересечь эту котловину и перевалить через хребет, за которым стоял наш лагерь. Занэмэгэтинская котловина, которую Ефремов предложил назвать именем В. А. Обручева, была значительно глубже Нэмэгэтинской, расположенной по южную сторону хребта Нэмэгэту.
От места привала машинам предстоял почти вертикальный спуск, и мы с Николаем Петровичем только на мгновение увидели, как "Дзерен", приняв положение жука, спускающегося в норку, мелькнул и исчез. Наша машина последовала примеру, нырнув носом вниз. Острота момента еще не успела дойти до нас, как машина, скользнув по обрыву, следом выровнялась и плавно покатилась по наклонной плоскости вниз — прямо в пасть котловины. Назад теперь ходу не было.
С движением вниз число сухих русел и всевозможных промоин возросло в геометрической прогрессии. Мы начали метаться, пытаясь нащупать наиболее проходимое место в желтевших впереди песках.
Машины "садились" поминутно, в ход пускались лопаты, доски, подбадривающие выражения и общие усилия, в результате чего машина с трудом выползала, чтобы следом завязнуть. Это был один из тяжелейших дней нашего пути. Несмотря на вечернее время, жара стояла адская. Ветер дул, как всегда, попутный, и накалившийся мотор создавал нестерпимую атмосферу в кабине. Вода во фляжках давно была выпита, и мы совершенно изнемогали.
К 10 часам вечера машины выбрались на открытую часть котловины, оставив позади себя бесконечные сухие русла. Нам предстоял последний прыжок — спуск к самому центру котловины и пескам, до которых оставалось лишь несколько километров.
Стало смеркаться, и пришлось остановиться на ночлег. Духота стояла невыносимая. В одних трусиках мы пластами лежали на койках и походили на рыб, вытащенных из воды и находящихся уже в предсмертных муках. А по ту сторону хребта стоял наш лагерь, казавшийся нам теперь недосягаемым.
Утром — это было 5 июля — мы поднялись на последний штурм, и в этот момент обнаружилось, что у всех выступила какая-то диатезная сыпь, вызывавшая страшный зуд. Возможно, причиной ее была недоброкачественная вода, взятая перед выходом в Заалтайскую Гоби — в роднике Шара-Хулусуни-Булак.
Все небо было покрыто тучами, имевшими грязно-серый, с желтым отливом цвет. Дул сильный восточный ветер. К западу от Алтан-Улы висела огромная тусклая радуга — видимо, там свирепствовала песчаная буря. В воздухе было что-то зловещее, отчего и на душе становилось как-то неприятно. С тревогой мы двинулись вперед, к подножию Нэмэгэту. Каково же было наше удивление, когда пугавшие нас пески оказались на самом деле… безобидным выгоревшим ковыльком на твердом и ровном дне Занэмэгэтинской котловины! Это был классический обман зрения.
Впереди, вдоль всего северного склона Алтан-Улы, виднелась гигантская сеть красных обрывов, но мы решили не обследовать их сейчас, а организовать сюда специальный маршрут, когда будем копать Могилу дракона и лагерь будет стоять по другую сторону Алтан-Улы.
От центра котловины, медленно поднимаясь вверх, мы направились туда, где Нэмэгэту смыкался с Алтап-Улой: там должно было находиться сквозное ущелье, по которому удалось бы перевалить хребет. Вскоре мы наткнулись на старинную тропу, которая не могла быть никакой другой, кроме лэгин-гольской.
Эта тропа ввела нас в ущелье с совершенно отвесными темными стенами, достигавшими не менее 150 метров высоты. В одном месте мы вспугнули янгеров — козерогов (самку с детенышем), которые с поразительной быстротой умчались по скалам вверх. Сквозное ущелье имело в длину около 20 километров. Преодолев его, мы оказались уже на южной стороне Нэмэгэту и начали спуск к центру Нэмэгэтинской котловины.
Через каких-нибудь два часа показался наш лагерь. Он располагался около колодца Ойдул-Худук, открытого весной, и получил название "Лукьян-Сомона" в честь Лукьяновой, назначенной комендантом лагеря. В ее подчинении находились двое: шофер, исполнявший обязанности связного, и рабочий, следивший за поддержанием порядка в лагере. Работы в Нэмэгэту были закончены, и вся экспедиция переехала теперь на Могилу дракона. Здесь же, в "Лукьян-Сомоне", организовали перевалочную базу.
Так закончился наш западный маршрут протяженностью в 1500 километров, пройденных за две недели. К сожалению, он не оправдал возлагавшихся на него надежд. Районы западного маршрута никем из геологов еще не обследовались. Поэтому, не зная геологического строения, невозможно было судить заранее о перспективах палеонтологических работ в этих местах.