Страница 14 из 61
Ефремов осмотрел все наши раскопки, совершил большой маршрут по всему Баин-Дзаку и в Гашату. Посовещавшись, мы решили закончить здесь работы и направиться в Нэмэгэту. 4 мая лагерь был свернут, и во второй половине дня экспедиция выехала в Далан-Дзадагад.
Нэмэгэту — кладбище динозавров
мая наша экспедиция в полном составе, кроме Малеева, который из-за обострившейся болезни сердца вынужден был возвратиться в Москву, в 2 часа дня выехала из Далан-Дзадагада в Нэмэгэту — главную цель нашего маршрута.
Дорога сначала шла по гладкой равнине — вдоль подножия Гурбан-Сайхана, а затем резко свернула на перевал — в проход между Дунду-Сайхан и Цзун-Сайхан (т. о. "Средним" и "Восточным" сайханами). При подъеме на перевал пошел снег с дождем, сопровождаемый сильным ветром, и стало очень холодно.
Через некоторое время мы достигли источника среди высоких мрачных скал — это была первая перевальная площадка. Здесь остановились передохнуть, и вдруг выяснилось, что с "Драконом" случилась авария: застучал подшипник. Водитель "Дракона" — Тимофей Гаврилович Безбородов — решил остаться с машиной здесь — у источника, надеясь своими силами сделать необходимый ремонт и догнать нас затем по следу. В крайнем же случае он стал бы ждать возвращения наших машин из Нэмэгэту, которые должны были вернуться немедленно за новым снаряжением, продовольствием и горючим в Далан-Дзадагад. В помощь Безбородову оставили двух рабочих, бывших в свое время шоферами. Им выделили недельный запас продовольствия.
Хотя никто и не сомневался в том, что Тимофей Гаврилович, наш великолепный умелец-механик, справится со своей задачей, все же расставание было грустным, тем более что мы не знали, какие еще неприятности нас ждут впереди.
После перевала пошел пологий спуск до самого Хонгор-Обо-Сомона (Баин-Далай-Сомона). За сомоном стали попадаться частые полосы песков, но сравнительно легко преодолимые для машин по хорошо прокатанному автомобильному следу.
К вечеру мы добрались до Цаган-Дэрисуни-Хурала ("Монастырь белого дэриса"), где находилась автомобильная станция, представлявшая собой огороженный двор с двумя большими юртами и несколькими глиняными служебными постройками внутри. Здесь нас поразила необыкновенная чистота, уют и вкусный чай; заведующий оказался очень гостеприимным человеком. После 120 километров пути мы получили заслуженный отдых, удобно расположившись в юртах. Приятно было смотреть на огонь в очаге, наслаждаясь его теплом после промозглой холодной погоды, и не спеша потягивать из пиалы вкусный горячий чай, аромат которого разносился по всей юрте.
Несмотря на май месяц, ночь и утро были очень холодные — с температурой ниже нуля. Быстро позавтракав, мы поехали сначала по дороге на Ноян-Сомон, а затем свернули направо, вдоль южного подножия хребта Цзолэн, в направлении горы Сэбэрэй, с тем чтобы кратчайшим путем пробиться в Нэмэгэтинскую котливину. Но проводник, взятый нами в Далан-Дзадагаде, не рассчитал, что там, где легко пройдет верблюд или лошадь, далеко не всегда пройдет машина. Вскоре долина превратилась в сплошной кочкарник с бесконечными сухими руслами. И то, и другое создавало адскую тряску. Нам пришлось повернуть обратно — на Ноян-Сомонскую дорогу, отказавшись от заманчивого кратчайшего пути, в результате которого зря проехали 120 километров. Возвращаться было еще хуже, так как кроме тряски добавилась такая пыль от попутного ветра, что, когда мы вернулись на дорогу, с которой свернули, то были похожи на мельников — седоватая пыль толстым налетом покрывала наши одежды и лица.
Разыгралась песчаная буря, и ехать стало очень тяжело. Начали попадаться полосы бугристых песков шириной в километр и более. Эти полосы располагались у подножий мелкосопочных гряд и были особенно трудно преодолимы. Когда машины шли на подъем, то, чтобы они не садились, приходилось под колеса бросать доски.
Наконец, среди черных и красных голых скал показался Ноян-Сомон — небольшой поселок с несколькими глинобитными домиками и двумя-тремя десятками юрт.
Нам отвели для отдыха просторное школьное помещение. Нужно сказать, что когда бы и куда бы мы ни приезжали — в большой ли аймачный центр или в маленький баг[8] в несколько юрт, — всегда местные власти и население встречали нас очень гостеприимно, а к нашим работам и к самой экспедиции проявляли большой интерес. Особенно быстро реагировали на наше появление ребята, тотчас сбегавшиеся со всех сторон к машинам. Отовсюду сыпались бесконечные вопросы и восклицания, на которые мы не успевали отвечать. Ребят приводило в восторг и наше личное снаряжение — винтовки, бинокли, полевые сумки, фотоаппараты — и машины в виде фургонов с надписями по-монгольски и по-русски на бортах.
Буря к вечеру улеглась, но ветер был еще сильный, и температура продолжала падать. Вскоре пошел снег. Впечатление было такое, что, чем дальше на юг, тем становится холоднее. Но уж такова природа суровой Гоби!
Утром мы продолжали наш путь на юг, двигаясь в направлении горы Ноян-Богдо-Улы ("Господин — святая гора"), имеющей высоту 2266 метров. Эта гора представляет, по-видимому, один из вулканических конусов. Справа тянулся темный отвесный хребет Хана-Хэр ("Стена-хребет"). Перевалив через Ноян-Богдо-Улу, на высоте около двух километров, мы спустились в одно из сухих русел, которое должно было нас вывести в Нэмэгэтинскую котловину. По берегам русла кое-где торчали хайлясы.
В Нэмэгэтинской котловине свирепствовала песчаная буря. Положение осложнялось тем, что русло увело нас вправо и теперь нам нужно было пробиваться через многокилометровую полосу мягких песков. Хребет Нэмэгэту, окаймляющий котловину с севера, из-за бури не был виден, а именно к его подножию мы и стремились, ибо там располагались гигантские лабиринты обрывов, или бэдленды[9], таившие в себе несметные палеонтологические сокровища.
Вулканический конус Ноян-Богдо-Улы
Но путь к этим сокровищам был нелегок. Пыль и песок, поднятые яростным ветром в воздух, будто мглой окутали Нэмэгэтинскую котловину, скрыв все ориентиры. Громадная масса песка стремительно неслась нам навстречу, постепенно вовлекая в движение все новые частицы и увеличиваясь в размерах. И, казалось, не будет конца бешенству песка и ветра. Вой бури не давал собеседникам расслышать друг друга — приходилось изо всех сил кричать почти в ухо.
Наш проводник, видимо, не очень хорошо знавший эту местность, порой был в явном затруднении и начинал волноваться, если машины попадали в глубокие барханные пески, но энергия и уверенность начальника экспедиции действовали успокаивающе на Цэдэндамбу, и караван экспедиции хотя и медленно, но все же верно двигался к своей цели. Трудно передать словами, особенно когда проходит много лет и все пережитое превращается лишь в воспоминание, ту борьбу и напряжение, которые приходится выдерживать в таких случаях, но они понятны всякому путешественнику, бывавшему в суровых краях.
К вечеру буря улеглась, но стало темно, и мы уже окончательно выбились из сил, непрерывно вытаскивая из песка машины. Поэтому, не доехав нескольких километров до нэмэгэтинских обрывов, пришлось остановиться на ночлег.
Прямо перед нами мрачной стеной чернел хребет Нэмэгэту. Но, как ни страшна и дика пустыня, сила человека торжествует и над ней. Через какие-нибудь полчаса уже весело пылали костры, а на них варился ужин и кипятился чаи. Кругом были расставлены койки, и люди несколько отдохнувшие и согревшиеся у костра, перебрасывались шутками в ожидании ужина.
Утром мы подъехали к обрывам и решили расположить лагерь в одном из сухих русел, где было потише и поближе к раскопкам. Однако весь день бушевала буря и мы, вконец измученные стихией, не смогли полностью поставить лагерь, хотя все работали не покладая рук. В центре лагеря поставили юрту, взятую напрокат в сомоне. Она должна была служить местом лабораторных работ и отдыха, поскольку палатки в этом отношении были менее надежным убежищем.