Ведьма (Сборник)

— Замечательно! — воскликнул Флэксмен.

Гаспар подошел к столу за шурупами.

— Простите, мистер Флэксмен, — вполголоса спросил он издателя, — но где вы сумели раздобыть этот бред, который читает мистер Каллингхэм?

— В редакции… в мусоре, — признался Флэксмен не моргнув глазом. — Правда, трудно поверить? Вот уже сто лет, как существует исключительно словомольная литература, а графоманы шлют нам свои опусы!

Гаспар кивнул:

— Сейчас над издательством кружит какая-то «Пишущая Братия».

— Наверно, хотят сокрушить нас чемоданами старых рукописей, — предположил Флэксмен.

Каллингхэм читал с неугасающим вдохновением:

— И вот в последней крепости, на последней планете, еще удерживаемой землянами, Грант Айронстоун улыбнулся своему испуганному секретарю Дрожливеллу. «Каждая новая победа Великого хана, — задумчиво вымолвил Грант Айронстоун, — неминуемо приближает оранжевых осьминогов к поражению. Я открою вам причину их поражения и неизбежность нашей победы. Знаете ли вы, Дрожливелл, кто самый страшный, самый хитрый, самый опасный, самый кровожадный хищник во всей Вселенной, если ему некуда деваться?» — «Взбесившийся осьминог?» — спросил Дрожливелл дрожащим голосом. Грант Айронстоун усмехнулся. «Нет, Дрожливелл, — вымолвил он, ткнув пальцем в узкую грудь перепуганного секретаря. — Вы. Да-да, Дрожливелл, это вы. Человек — вот самое ужасное создание во Вселенной!»

Кудрявая головка няни Бишоп склонилась над шепталами, включенными в нижние розетки мудрецов. Время от времени девушка произносила что-то похожее на: «Ай-ай-ай!» Гаспар в поте лица орудовал дрелью и отверткой. Флэксмен посасывал сигару, и только капельки пота, покрывавшие его лоб, выдавали, каких усилий стоило ему самообладание в такой близости от яйцеголов. Вторая глава «Бичей космоса» неудержимо близилась к своей развязке.

Гаспар завернул последний шуруп и с гордостью посмотрел на свою работу. В дверь тихонько постучали. Он открыл засов и увидел Зейна Горта. Робот вошел в кабинет и встал у стены.

Каллингхэм уже заметно охрип:

— Дрожливелл, когтями скрючив пальцы, схватил бешеного осьминога за канареечно-желтый мозговой мешок. «Среди нас шпион!» — голосом, подобным раскатам грома, воскликнул Грант Айронстоун. И, схватив тончайшую ткань, прикрывавшую грудь Зилы, королевы Ледяных Звезд, с треском разорвал ее. «Видите? — закричал он. — Вот они, две чаши радарного передатчика!» Космические шерифы остолбенели. Глава третья. Свет ближайшего спутника заливал мертвым сиянием планету Кабар, лишенную солнца. Четыре гениальных преступника напряженно и подозрительно смотрели друг на друга…

— Просто удивительно, — шепнул Гаспару робот, — как это люди каждый раз ухитряются ставить точку как раз там, где начинается самое интересное. Красотка оказалась переодетым роботом, вот и все. И ни единого слова о типе ее корпуса, цвете отделки, конфигурации клешней! Даже не сказано — подумать только! — робот это или роботесса.

И Зейн неодобрительно покачал металлической головой.

— Ясное дело, я беспристрастен, но посуди сам, Гаспар: ты узнаешь, что прелестная роботесса оказалась женщиной, и бац — конец главы. Ни единого намека на сложение, цвет волос, размер бюста, и ты даже не знаешь, красавица она или старая ведьма! — Тут он подмигнул Гаспару своим лобовым прожектором. — Впрочем, если уж говорить правду, я сам однажды точно так же оборвал главу в «Докторе Вольфраме»: «Платиновая Паула оказалась пустой металлической оболочкой, в которой пряталась человеческая кинозвезда». Я знал, что мои читатели будут недовольны, и начал следующую главу описанием того, как Серебристая Вилия умащивает себя смазочным маслом. Это всегда производит благоприятное впечатление.

Каллингхэм закашлялся.

— На сегодня, пожалуй, хватит, — сказал Флэксмен. — А то голос совсем сядет. Послушаем их мнение.

— Двойной Ник просит слова, — объявила няня Бишоп и включила динамик на полную громкость.

— Господа, — начал самый большой из мудрецов. — По-видимому, вы знаете, что каждый из нас — всего лишь мозг. Мы способны видеть, слышать и говорить, но не больше. Мы получаем ровно столько гормонов, чтобы не вести растительное существование. Поэтому разрешите мне спросить, смиренно, весьма смиренно, справедливо ли ждать от нас произведений, основанных на непрерывных драках и на чувствах, свойственных только законопослушным кретинам? Книг, залитых потоками так называемой любовной страсти?

Няня Бишоп саркастически улыбнулась, но промолчала.

— В те далекие времена, — продолжал Двойной Ник, — в те давно исчезнувшие годы, когда у меня было тело, книжный рынок был заполнен подобными творениями, и мне очень грустно сейчас сознавать, что и спустя века люди по-прежнему увлекаются подобной макулатурой. Правда, мы незнакомы со словомольной литературой, которую вы так превозносили, — в нашем тихом уединении, как вам известно, мы не читаем практически ничего, кроме научных книг и классиков. Это еще одно из бесчисленных правил нашего незабвенного Цуккерторта. Может быть, если вы прочтете нам образчик…

— Если говорить откровенно, я предпочел бы не делать этого, — сказал Каллингхэм. — Ваша продукция будет намного свежее и качественнее без влияния словомельниц. Да и вам самим будет лучше.

— Значит, по вашему мнению, словесный помол, этот машинный дурман, может развить у нас комплекс неполноценности? — осведомился Двойной Ник.

Гаспар испытал прилив ярости. Пусть, пусть Каллингхэм прочитает им повесть высшего помола, чтобы Двойной Ник взял обратно свои слова! Гаспар попытался вспомнить какой-нибудь блестящий образец тончайшего словесного помола, прочитанного им за последнее время, — ну хотя бы из его «Пароля страсти», — но в его голове почему-то возникал только неясный розовый туман, и он так ничего и не вспомнил, кроме собственной увлекательной биографии на обольстительной обложке.

— Ну что ж, если вы не хотите быть с нами откровенными, — сказал Двойной Ник, — полностью довериться нам…

— А почему бы вам не быть откровенными с нами? — возразил Каллингхэм. — Нам даже неизвестно, как вас зовут. Отбросьте анонимность — ведь это придется сделать рано или поздно. Например, кто вы такой?

Мудрец долго молчал. Наконец он произнес:

— Я — из XX века. Живой труп, сохранивший в себе мысли эпохи хаоса, призрак, несомый ураганом тревожной неопределенности, который обрушился на Землю, когда человек расщепил атом и увидел, что его судьба лежит среди звезд. Я — свобода и ненависть, любовь и страх; высокие идеалы и низкие побуждения терзают меня. Я — дух, ежечасно торжествующий и вечно сомневающийся, страдающий от собственной ограниченности, я — клубок желаний и вихрь электронов. Вы никогда не узнаете моего имени.

Каллингхэм склонил на мгновение голову и дал знак няне Бишоп. Та выключила динамик. Издатель бросил на пол недочитанные страницы «Бичей космоса» и взял из груды рукописей переплетенную в красный пластик книгу с огромной золотой эмблемой «Рокет-Хауса» на обложке — изящная ракета, обвитая змеями.

— Попробуем что-нибудь другое для разнообразия, — сказал он. — Это не словопомол, но и не то, что я вам читал.

— Мисс Джексон пришла в Ясли? — шепотом спросил Гаспар у Зейна.

— Пришла, — ответил робот. — Такая же красотка, как мисс Бишоп, только блондинка. Послушай, Гаспар, а где мисс Розанчик?

— Здесь ее не было. А что, она снова исчезла?

— Видишь ли, там она стала нервничать. Сказала, что все эти мудрецы в серебряных яйцах таращатся на нее, пугают и нервируют. Но она пообещала встретить меня здесь.

— А нового робота-швейцара у входа ты не спрашивал? Или рассыльного?

— Никакого швейцара у входа не было, да и рассыльного тоже. Наверно, очередные самозванцы. Однако, подходя к дому, я встретил федерального следователя Уинстона Мерса. Я познакомился с ним, когда меня обвинили — им ничего не удалось доказать! — будто я разработал схему гигантского атомного робота. Впрочем, я отвлекся. Дело, однако, в том, что Мерс, федеральный агент, околачивается поблизости, и, несмотря на мои чувства к мисс Розанчик, я не могу закрывать глаза на то, что она — государственный служащий, а потому, хочет этого или нет, — тайный агент правительства. Вот и скажи, Гаспар, что из этого следует. Пошевели старыми мозгами…