Маргарет Тэтчер

Речь была потрясающе убедительной. Вступление к ней звучало как «снискание расположения» собравшихся. Маргарет настаивала на том, что Англия внесла большой вклад в дело создания и обороны Европы, а также убеждала, что «мы должны всегда рассматривать Варшаву, Прагу и Будапешт в качестве европейских городов». Однако самый яркий пассаж она приберегла для середины речи: «Мы не для того старались у себя в Великобритании отодвинуть подальше границы государства, чтобы нам их вновь навязали на общеевропейском уровне вместе с супергосударством, которое будет уже из Брюсселя управлять нами. <…> Добровольное и активное сотрудничество между суверенными и независимыми государствами — лучший способ создать преуспевающее Европейское сообщество <…>. Европа будет более сильной именно потому, что Франция в ней будет Францией, Испания — Испанией, Великобритания — Великобританией и каждая страна останется самой собой, со своими нравами и обычаями и своей самобытностью. Было бы безумием лишить их индивидуальности и всех „подогнать“ под единый среднеевропейский образец прет-а-порте». Можно было подумать, что эти слова говорит де Голль, вспоминая Гёте, Данте или Шекспира, которые ничего не значили бы для Европы, если бы писали не на немецком, итальянском или английском, а на некоем «универсальном эсперанто».

Обозначив принципы, Маргарет обрушилась с яростной критикой на конкретные вещи, заговорив о необходимости реформирования аграрной политики Сообщества, о функционировании единого Общего рынка при минимуме регламентации, о «Европе предпринимательства», о необходимости ведения переговоров в рамках общего соглашения о тарифах и торговле[192], о важности НАТО и об опасности разрыва отношений с США в пользу Западноевропейского союза. Заключительная часть речи не была антиевропейской, но она была явно «проатлантической» и «суверенитетской». Маргарет провозгласила: «Пусть Европа будет семьей народов, всё лучше и лучше понимающих друг друга, пусть эти народы сотрудничают всё больше и больше, но пусть они ценят нашу национальную самобытность столь же высоко, сколь и нашу совместную общеевропейскую попытку создать великое Сообщество. Давайте обретем Европу, играющую свою прекрасную роль в мире, Европу, которая скорее смотрит за свои пределы, чем внутрь себя, Европу, оберегающую это Атлантическое сообщество, эту Европу по обе стороны океана, которая является самой благородной частью нашего наследия и нашей самой большой силой».

Тональность речи Маргарет была столь близка к тональности выступлений генерала де Голля, — хотя их «атлантические» позиции были совершенно различны, — что некоторые комментаторы после окончания речи заговорили о «грантемском голлизме». И это отчасти было правдой.

Речь в Брюгге вызвала бурю в прессе и прочих СМИ, но особых последствий не имела. Франко-немецкая ось была уже слишком крепка… Маргарет Тэтчер не противилась вхождению фунта стерлингов в Европейскую валютную систему, предусматривавшую фиксированные паритеты[193], к чему Маргарет, правда, подстрекал канцлер Казначейства Найджел Лоусон. Она также не отвергла полностью и предложения, содержавшиеся в докладе Делора по проблемам Европейского экономического и валютного союза; предложения эти предусматривали по истечении определенного срока введение общеевропейской единой валюты. Она довольствовалась тем, что затормозила процесс. После того как Маргарет, один за другим, избавилась от канцлера Казначейства и министра иностранных дел, как мы это увидим в следующей главе, она смогла только сделать заявление на саммите в Риме 27 октября 1990 года; в этом коммюнике было заявлено, что переход от второй к третьей фазе создания Европейского валютного союза не произойдет автоматически. Маргарет также удалось удержать Англию в стороне от Европейской социальной хартии. Но в остальном она уже была не в силах остановить движущийся поезд. Для нее наступало «начало конца». Ей оставалось провести на Даунинг-стрит всего один месяц. Она могла только с горечью констатировать, что «Европейское сообщество перешло от дискуссий, ставивших своей целью восстановить порядок в финансах, к грандиозным проектам политического и валютного союза с наличием четкого графика расчетов и платежей». Это было своеобразным поражением Маргарет. В мемуарах она называет главу, посвященную этим событиям, «Вавилонским экспрессом» и сожалеет о том, что поведение тех, кто правил в Совете Европы, столь не соответствовало серьезности положения дел.

Разумеется, можно задаться вопросом: надо ли управлять Европой как бакалейной лавкой? От внимания Маргарет явно ускользали духовные масштабы европейского наследия, опорами которого были Афины, Рим и Иерусалим. Она никогда не говорила о «европейской цивилизации». Для этой женщины, во всем предпочитавшей конкретику, Европа была и оставалась «внутренним, простым делом, таким, как лавка». Она презирала президента Миттерана и канцлера Коля, которых «больше интересовала политика с позиции силы и политика больших действий, чем конкретные аспекты…». Маргарет же не видела ничего, кроме конкретных интересов, краткосрочных или долгосрочных…

Однако разве последующие события не доказали, что Маргарет была права? Кроме того, что в 1991 году была создана группа настроенных антифедералистски политических деятелей, названная «группой Брюгге» и оказывавшая значительное влияние на законы Сообщества, Англия также приняла решение не присоединяться к евро и не подписывать Шенгенские соглашения; вполне возможно, что эти действия Англии являются прямыми последствиями политики Маргарет. Что же касается расширения Европы на Восток, то разве теперь Общий рынок не представляет собой то единое пространство, к созданию которого она призывала? И разве провал принятия единой Европейской конституции не является в некотором роде «посмертным» политическим триумфом Маргарет Тэтчер?

Управлять имперским наследством

Как это ни парадоксально, но проблема управления колониальным наследством заботила Маргарет довольно мало. Зато ее заботила проблема нации, ведь нация еще существовала и являлась основой королевской власти. А империя была старой идеей, пригодной только для пантеона утраченных иллюзий. Маргарет была реалисткой, а не романтичной мечтательницей. Во времена юности она, возможно, и мечтала об уланах Бенгальского полка и о героях фильма «Четыре белых пера». Но теперь Маргарет предпочитала иметь хорошие британские заводы, крупные капиталы и солидные контракты. Королева официально является главой Содружества, организации, объединяющей 48 стран, бывших колоний и доминионов Британской империи, но Маргарет уделяла Содружеству немного внимания. В своих мемуарах она очень редко употребляет слово «Содружество», потому что для нее это было прошлое. О конференции глав правительств Содружества она обычно говорит мимоходом, употребляя сокращение КГПС. Кроме того, Маргарет не любила генеральный секретариат этой организации, располагавшийся в Лондоне. Руководил им дипломат из Гвианы, Его Преосвященство господин Рамфал, который только тем и занимался, что критиковал британскую дипломатию. Четыреста чиновников, находившихся у него в подчинении, бюджет его организации, на 40 процентов финансировавшийся бывшей метрополией, деятельность этой организации, лишенная всякой демократической легитимности, а также непомерные амбиции этих «очень известных особ» очень напоминали Маргарет Еврокомиссию.

Кроме того, Маргарет раздражали «большие обедни» по поводу отношений Севера и Юга. Происходило ли это внутри Содружества или в рамках международных саммитов, таких как Канкунский саммит 1981 года, у Маргарет возникало ощущение, что она зря теряет время, так как концепция диалога между Севером и Югом казалась ей ошибочной. Было ошибкой позволять людям верить в то, что существовал единообразно богатый Север, противостоявший единообразно бедному Югу, а кроме того, по мнению Маргарет, такая концепция подразумевала, что единственными адекватными подходами к преодолению бедности и голода были способы перераспределения мировых богатств и ресурсов, а не поощрение саморазвития бедных стран и народов. Маргарет писала: «На самом же деле эти страны более всего нуждались в том, чтобы им был дан наиболее свободный доступ на наши рынки». Кстати, вовсе не факт, что сегодня многое изменилось.

192

Это было время проведения «Уругвайского раунда»; в ходе переговоров участники стремились защитить права европейских производителей сельскохозяйственной продукции. Кстати, тогда многие государства ввели специальные квоты на импорт машин, произведенных за пределами Европы: Франция установила квоту в 3 процента на японские машины, а Италия — в 12 процентов. Речь шла уже о процессе глобализации, хотя он еще так не назывался.

193

Или, вернее, плавающие, но в определенных рамках.